— А сколько вам лет? — слетает с моих губ. Это не совсем культурный вопрос, поэтому мне требуется исправиться и объяснить, откуда явился мой интерес:
— Я к тому, что, имея взрослого сына, вы выглядите очень молодо.
Роббин смотрит на меня с легкой улыбкой:
— Тридцать четыре, но многие дают мне меньше, — откладывает телефон, принявшись кушать, но медленно, поглядывая на меня. Я киваю головой, получая информацию, и откусываю кончик огурца, уставившись в стол. И резко хмурю брови, растерянно приоткрыв рот:
— Выходит… — успеваю шепнуть.
— Да, Тея, — Роббин спокойно перебивает. — Мне было шестнадцать, когда я родила Дилана, — вижу, как она постукивает вилкой по краю тарелки. Поднимаю глаза выше. Женщина смотрит в стол. Её взгляд… Необычно. Она будто уходит в себя. Уголки губ дергаются, но не растягиваются в улыбку. Это будто попытка, только вот, выражение лица больше печальное. Смотрит на меня. Всё-таки слабо улыбается, словно обреченно, и кивает на мою тарелку:
— Кушай.
***
«Убей себя».
Голос звучит над ухом, губами касается её кожи. Тея резко оглядывается на окно, зашторенное кружевной занавеской, когда в небе гремит. Будет дождь? Опять? Девушка сидит в сарае напротив мольберта и держит кисточку перед холстом, с тревогой прислушиваясь к переменчивой погоде. Моргает, с замиранием сердца в груди повернув голову обратно, дабы видеть баночку красной краски, которую держит дрожащими пальцами. Гром повторяется, а по крыше начинает колотить дождь. Набирает воздуха в легкие, прикрыв веки. Чувствует, как шум стихии волнами набрасывает на неё нежеланные воспоминания, от которых нет спасения. В одиночестве.
«Убей себя».
Тея открывает веки, принявшись резкими масками уродовать холст, на котором изобразила портрет девушки. Она водит, оставляя следы на её лице, и «разрывает» большие глаза нарисованной незнакомки. Именно в дождь…
«Давай я покажу тебе, как это делается».
— Нет, — срывается с её губ, а пальцы до хруста в костях сжимают кисточку.
Её смех. Громкий. Пронзающий уши, но он не слышит четко. Всё приглушено. Свет мутный. В глазах расплывается. Она смеется звонко, под ним, пока он рвет её на части. Грубо. Жестко. Бессознательно. Сколько употребил? Неважно. Оно неважно сейчас. А она? А кто она? А где они?
Девушка прогибается в спине, закинув руки ему на плечи, и запрокидывает голову, затылком трется о рыхлую стену ванной комнаты. За дверью голоса и орущая музыка. Пахнет отвратительно. Под ногами бутылки и окурки. В урне прозрачные пакетики и сломанные шприцы. В углу помещения сидит парень, худой, его глаза прикрыты, а плечо сковано ремнем. Дыхание короткое, хриплое. Сколько он ввел себе в вену?
Мышцы рук О’Брайена напряжены. Одной ладонью опирается на стену возле головы девушки с растрепанными волосами и вызывающим макияжем, другой поддерживает её бедро, чтобы резче проникать. И глубже. Незнакомка, кажется, ей лет шестнадцать, громко стонет, с наслаждением ловя языком пропитанный никотином воздух, и сжимает ногтями шею Дилана, подавшись к его лицу. Языком скользит по его щеке, после чего вновь откидывает голову, макушкой трясь о стену, широко улыбаясь. Короткая юбка собрана на талии, прозрачный топ мнется, оголенная грудь просвечивает. Тонкие клетчатые колготки порваны. В голове полный кавардак из-за принятого. Это её шестнадцать лет.
Дилана не интересует, сколько ей. Она сама раздвинула ноги, а он уже под градусом. Так оно и происходит.
«Тея, гав-гав».
Девушка наклоняет голову, сдавливая влажные веки. Шум дождя усиливается, отдается болью в ушах.
Нет. Уйди.
Сутулится, клонясь головой к холсту. Роняет баночку. Красная краска разливается на полу под ногами, а дрожащая ладонь хватается за край стола в попытке удержаться на месте.
Уходи. Шепчет. Пот каплями стекает по лбу. Рождается отвратительное желание кричать, позвать Роббин, но женщина ушла на работу. Время позднее. За окном чернота. Тея не может глотнуть воды. Она задыхается, кислородное голодание. Голова идет кругом. Пальцами касается лба, выронив кисточку.
«Оставьте! Отпустите меня!»
А она кто?
До её стона сжимает волосы, крепко потянув на себя, заставив девушку выгнуться. Блондинка издает хриплое дыхание, улыбаясь, и еле удерживается за край кресла, на который встает трясущимися от удовольствия коленями, пока Дилан свободной рукой удерживает её за талию, совершая жесткие толчки. Какая-то комната. Здесь же в углу интимно целуются, как бешенные, какая-то парочка. Музыка громче, в ушах давление.
Он ещё принял. Больше.
Блондинка тянется рукой за бутылкой водки, чтобы опрокинуть в себя, но прерывается на стон, заставив парня отпустить свои волосы, но сдавить её шею. Сжимает. Девушка хрипло дышит, запрокидывая голову. Прикрывает веки. Легкое удушение. Её руки слабнут.
И подобное происходит во всем заброшенном здании. Своего рода клуб, образованный молодежью. Сначала всё выглядело безобидно: группа подростков собиралась здесь, чтобы выпить, но их становилось всё больше. Наличие трех этажей позволяет огромному количеству людей посещать это, теперь уже, заведение. Похоже, это место хотели отвести под парковку, потом под склад, оттого оконные рамы тянутся от потолка к полу. Приглушенные неоновые огни ярких цветов, чтобы точно воздействовать на разум. Красные оттенки. Человеческий организм психически реагирует на подобные цвета. Тот, кто организовывает здешние вечеринки, знает толк в воздействии на психику.
Вокруг лес. Громкая музыка никого не тревожит. Город далеко, жители давно спят. А ночная жизнь разгорается.
Больше людей. Больше оголенных тел. Больше алкоголя и наркотиков. Больше стонов, льющихся из-за каждого угла. Больше танцующих и орущих. Больше.
Да, Дилан никогда не приведет сюда Дэна. Ни за что. Ему не обязательно знать об этой стороне друга.
Блондинка отчаянно хватается за запястье парня, начав давиться и кашлять. Дилан отпускает её шею, позволив девушке упасть грудью на спинку кресла, но не дает ей отдышаться, ведь продолжает трахать. Именно таким образом можно охарактеризовать всё, что происходит между людьми, пришедшими в это заведение. Грубо. Но никак иначе.
— Боже… — Тея шепчет, не может вдохнуть. Что-то встревает в глотке, что-то острое и угловатое. Перед глазами плывет. Помещение раскачивается, девушка не может удержаться на стуле, поэтому валится на колени, обронив высокий деревянный стул. Мычит. С губ слетает тихое: «Оставь», — и кашель. Раздирает горло. Пытается удержаться на вытянутых руках, они трясутся. Голова вот-вот разорвется. Давление на стенки черепа. Изнутри.
«Тея, гав-гав!»
Девушка тянется ладонью к краю стола, чтобы держаться за него, как за что-то реальное, ощутимое. Не теряй связь с реальным миром, Тея.
«Перестаньте! Не надо!»
Это всё. Оно в твоей голове. Оно — часть тебя.
«Гав-гав!»
Качается из стороны в сторону. Подносит бутылку к губам. Озирает помещения с бетонными стенами. Столько людей. Разных возрастов. Дилан опирается рукой на угол стены, чтобы не рухнуть на голый пол. Всё плывет. Помещения качает.
Две стороны одной медали О’Брайена.
Прошлое, как часть тебя.
Отпивает алкоголь, оглянувшись, и еле фокусирует взгляд на группе парней, которые сидят на одном из диванов, что притащили сюда заядлые «посетители». Среди танцующих их с трудом удается обнаружить. Дилана никто не интересует, кроме одного из парней, который ладонью проводит по белым, явно крашенным волосам. Выкуривает что-то, пуская белый дым в лицо какой-то девушки, которая давно оголяет грудь, опускаясь на бедра парня, начав характерные движения. И запрокидывает голову, кажется, перекрикивает музыку, пока еще одна незнакомка подходит к спинке дивана, ладонями заставив парня задрать голову. Наклоняется. Целует.
Дилан выпрямляется, касаясь бутылкой губ. И пускает неприятный смешок, с полным отсутствием здравого мышления решаясь полностью поглотить алкоголь.
Норам вернулся. Прошлое вернулось.
«Смотри, как это делать», — острие, скользнувшее по детской щеке, выпускает капли невинной крови.
Тея прижимается спиной к холодной стене, морщась, и с громким стоном срывается на рыдание, тонкими руками обхватив свои костлявые плечи. Сгибает ноги. Сутулит спину. Лбом касается колена. Громкие хриплые попытки нормализовать дыхание. И выпрямляется, стукнувшись затылком о стену. Плачет, задыхаясь, ерзая ногами на полу, а плечами о холодную поверхность. Век не разжимает.
«Гав-гав!» — смех. Их много. Они держат. Крепко сжимают тело, сковывая движение.
Тея рыдает. В голос, ведь никто не услышит. Пальцами зарывается в волосы, затыкая ладонями уши. Никого нет. Шторм скроет. Она утонет в его крике.
Прошлое, как часть тебя.
***
В ванной прохладно. Небольшая струя воды каплями разбивается о дно раковины. Не поднимаю глаз на зеркало. Не хочу видеть свое измученное ночными кошмарами лицо. Примерно представляю, как выгляжу, поэтому в подробном изучении не нуждаюсь. Под глазными яблоками постоянная пульсация. В висках давление. Ладонью касаюсь горячего лба, не понимая, как мне удается устоять на ногах при такой потере в пространстве, которую испытываю с момента пробуждения. Сил никаких. Из-за голода?
Подношу щетку к воде. Рука трясется с новой силой. Я еле удерживаю щетку, пока начинаю медленно чистить зубы, задумчиво уставившись на поток из крана. Голова кружится. Ночь была слишком эмоциональной, морально меня выжали. Помнится, я жаловалась на голоса, возникающие в моей голове. Думаю, многие переживают то же, что и я, просто об этом не распространяются. Я в порядке. Я нормальная.
Не могу предположить, как долго стою без движения, держа щетку за щекой, когда дверь открывается, и в ванную входит зевающий парень, на которого не сразу обращаю внимания. Осторожно поворачиваю голову — перед глазами тут же расплывается, появляются блики. Мне сложно сосредоточить взгляд на Дилане.
— Доброе утро, — его настроение иное. Улыбается, встав рядом, и набирает в ладони воды, умывая лицо. Я моргаю, удерживая равновесие, и еле возвращаю себе нормальное зрение, чтобы четче видеть О’Брайена, который берет свою щетку, принявшись чистить зубы. От него пахнет никотином. И ещё чем-то… Резким. Алкоголь. Духи. Одеколон. Но расположение духа лучше, чем вчера, гораздо. Обращаю внимание на отметины, которыми усыпана его шея и плечи, и заторможено произношу:
— Хорошая ночка? — медленно покачиваюсь, переминаясь с одной ноги на другую. Дилан смотрит на меня через отражение в зеркале:
— Что? — вынимает щетку изо рта, начав изучать себя. — Что там? — задает вопрос, слегка хмуря брови, а я указываю дрожащими пальцами на свою шею, шепнув от слабости:
— Вот здесь.
— Где? — жаль, я не сразу улавливаю его издевку. Он прекрасно понимает, о чем я говорю, но скорость моего осознания меня подводит, поэтому я томно вздыхаю, потянув ладонь к его шее, чтобы ткнуть пальцем в один из багровых засосов на коже. И вновь не успеваю обработать информацию.
Дилан резко поворачивает голову, безболезненно куснув мою ладонь, и пропускает короткий смешок, довольно и нагло улыбаясь, когда вновь принимается чистить зубы. А я замираю. Продолжаю держать руку в том же положении, почему-то… Обратив внимание. На свое запястье. Вот так внезапно. Медленно опускаю ладонь ниже, убирая щетку от губ. И хмурюсь.
Дилан наблюдает за мной, судя по всему, поэтому пускает очередной смешок:
— Я шучу, — если честно, заторможенность вызвана не тем, что он совершает. Конечно, я бы застыла от данного действия, если бы не придала значимое внимание тому, как выглядит моя рука. Продолжаю хмуро рассматривать запястье, не реагируя на проявление красных следов на бледной коже. Дилан поворачивается ко мне всем телом, опираясь ладонью на край раковины:
— Мой юмор и правда сложен для тебя, — переступает с одной ноги на другую, уже без улыбки принявшись щелкать пальцами у моего лица:
— Тея? — сильнее свожу брови к переносице, медленно поворачиваясь телом к раковине, и продолжаю напряженным и слегка удивленным взглядом рассматривать свою руку.
— Мам, — Дилан с улыбкой оглядывается на коридор. — Я кажется Тею сломал, — не может не пошутить на этот счет. Правда я заставляю его умолкнуть, когда подношу свою руку к его руке, задержав на одном уровне, и окидываю их задумчивым вниманием:
— Не знала, что она… Такая, — шепчу с хрипотой в горле. Сравниваю запястье руки Дилана и свое, впервые для себя отмечая значительную разницу. Мое такое тонкое, угловатое из-за выпирающих костей. Бледное. Пальцы неконтролируемо дрожат. А у Дилана они никак не трясутся. Так необычно. Парень не пытается меня отдернуть, поторопить или вообще каким-то образом отвлечь от изучения. Он продолжает спокойно чистить зубы, отреагировав с пораженной хмуростью:
— Серьезно? Никогда не замечала этого? — сжимает и разжимает пальцы, повторяя за мной, и свое запястье притягивает к моему, чтобы лучше воспринимала внешнюю разницу.
— Как-то не сравнивала, — поднимаю голову, всё-таки взглянув на свое отражение: уставшее и измотанное лицо. Истощение. Белки глаз красные, мешки под ними темного оттенка, опухшие веки. Моргаю, перескакивая взглядом с себя на парня, и вздыхаю, вдруг приняв истину:
— Я и правда выгляжу, как тринадцатилетняя, — Дилан усмехается, наклонившись, чтобы ополоснуть рот, а я вдруг сильнее хмурюсь, озадаченно приоткрыв рот и взглянув на парня:
— Ты укусил меня, — только сейчас придаю этому значение, и начинаю изучать свое запястье. — Мне стоит сделать прививку?
— От кретинизма? — О’Брайен улыбается, выпрямившись и взяв полотенце, чтобы вытереть руки. Он водой омывает татуировки, после проводя тканью. Морщится. Это больно?
— Да, — киваю, наигранно проявляя настороженность, и парень кивает, подыгрывая мне театральным волнением:
— Я бы проверился.
Улыбаемся. Отворачиваю голову, продолжив осторожными движениями водить щеткой по зубам. Дилан даже не пытается казаться аккуратным. Он комкает полотенце, задумчиво разглядывая его, и задает вопрос:
— Какая у твоего имени полная форма? — не ожидаю подобного, поэтому вопросительно моргаю, обратив на него взгляд.
— У тебя странное имя, — замечает парень. Если так послушать его, то я вообще комок «странности». Вздыхаю, пожав плечами:
— Какое есть, — щурю опухшие веки, задумавшись. — До семи лет у меня не было имени, — вынимаю щетку изо рта, припоминая с трудом то время. — Мне его дали в приюте, — киваю, будто подтверждая свои слова, и поднимаю голову, чтобы взглянуть прямо на Дилана, который изгибает брови, впервые с необычным интересом слушая меня. — Так что… Я не знаю его значения, — признаюсь. — И не думаю, что есть полная форма. И что оно вообще что-то означает, — пропускаю короткий смешок, принявшись смывать со щетки пасту, опустив голову.
Парень недолго пребывает в задумчивом молчании. Ставит щетку в стакан, откашлявшись:
— Еще один факт о тебе.
Закатываю глаза:
— Я уже делаю это непроизвольно.
Дилан опирается руками на край раковины, немного наклонившись вперед, чтобы изучить следы на шее:
— Ответный, не менее занимательный факт обо мне, — не перевожу на него взгляд, делая вид, словно меня не касается его пустая болтовня. Парень с улыбкой следит за моим ровным выражением лица и наклоняется к нему, с наглой усмешкой прошептав в висок:
— Я актив, — потирает ладонью искусанную кем-то кожу своей шеи, а я, на удивление, реагирую как Роббин, закатив глаза и подняв мокрую щетку к его лицу, пройдясь пальцем по её щетине. И капельками холодной воды одариваю лицо Дилана, который забавно дергается, поморщившись, а я ставлю щетку в стакан, со вздохом прошептав:
— Хоть в чем-то ты преуспеваешь, — обхожу, слабо, но улыбаясь. Он намеревался меня смутить? Думаю, его миссия провалена, правда, сказанное мною, прозвучало нелепо. Дилан во многом хорошо разбирается, поэтому мой ответ лишен логики, но это не важно. Просто я рада, что теперь одной головной боли у Роббин меньше. Всё-таки, она сильно переживает за сына, а когда у того хорошее настроение, женщина спокойна, хоть и страдает от его несносных и гадких шуток.