Проблема в том, что она считает себя нормальной.
***
После столь жаркого дня следует холодная дождливая ночь. Мелкие капли моросят, колотя по стеклам окон. В домах спального района давно гаснут огни. Небо затягивается тучами. Время позднее, совсем не детское. И правильнее было бы выпить снотворного, чтобы уснуть и набраться сил перед учебным днем, но Дилан давно лишен веры в подобные методы. Ему не помогают ни прописанные лекарства для успокоения нервов, ни травы.
Сидит на темной кухне, не включает лампу, чтобы не вынуждать себя морщиться от головной боли, что обязательно усилится, как только свет ударит в глаза. Перебирает упаковки лекарств в аптечке, не зная, что принять, чтобы хотя бы немного ослабить колотящееся сердце. Ему не удается нормально спать.
И вместо лекарств выбирает сигареты. Никотин помогает немного расслабиться. Каждая затяжка — глоток свежего воздуха. Опирается локтями на стол, свободной рукой накрыв пульсирующую часть лба. Втягивает никотин, выпуская белое облако, и прикрывает веки, с болью морщась и клонясь головой к деревянной поверхности, когда челюсть начинает сильнее сводить. Парень нервно прикусывает зубами кожу запястья, стискивая до проявления привкуса металла на языке.
Он так часто испытывает дискомфорт на коже рук, но не потому, что они забиты татуировками. Скорее, всё дело в постоянном ощущении, будто бы что-то елозит и копошиться под её покровом. Дилан уверен, таким образом проявляется ломка, но он не хочет употреблять. Совершенно. Тогда, от чего именно его так ломает?
Продолжает с мучением покусывать кожу. Одолевает нездоровый жар. Хрипло дышит.
Нет, он не хочет принимать. У него не может быть зависимости.
Потому что он — не его отец.
Комментарий к Глава 6
Тея Оушин (видео не моё, но оно потрясное):
https://vk.com/carrie_mcfly?w=wall-98331934_19754
========== Глава 7 ==========
Две стороны одной медали, Дилан О’Брайен
Попытка сконцентрировать взгляд на тонкой струе ледяной воды, что рвется наружу из крана, быстро просачиваясь в трубу. Расплывчато, но Тея прибегает к особым усилиям. Держится за края раковины, напряженно сосредотачивается на своем состоянии, на моменте помутнения, чтобы как следует ощутить его и насладиться. В груди неравномерные удары. Биение странным образом находит способ отдаваться в ушах, вызывая головокружение, что и приводит к потере равновесия. В затылок бьет боль. В глазах белые блики сменяются серыми, а за ними следуют и черные, заполоняющие всё зрительное пространство, но всего на короткое мгновение. Дыхание сбитое, не налажено. Оушин медленно переступает с ноги на ногу, ощущает их вялость. Дрожь в руках усиленная. Куда мощнее, чем обычно. Шум воды уносит.
Это минутное помутнение, но часто происходящее, и Тея с восхищением и нервной судорогой в мышцах осознает:
«Я близка».
Роббин только успевает расчесать волосы. Она покидает комнату в пижамных серых штанах и белой футболке, которую когда-то присвоила себе, отобрав у сына. Женщина сонно зевает, спускаясь на кухню, чтобы выпить лекарства, а после приняться за обычные повседневные дела. На часах лишь пять утра, по её мнению весь дом должен быть погружен в сон. И каково же удивление Роббин, когда, войдя на кухню, её взгляд натыкается на Дилана, который уже одет и быстро опустошает кружку кофе, параллельно роясь в телефоне. Он сидит за столом, рядом со стулом спортивная сумка. Обращает внимание на сонную мать, бодро усмехнувшись:
— Утро.
Роббин щурится, с подозрением подойдя к столу:
— Ты рано, — оглядывает внешний вид сына, по привычке, сдерживая пару-тройку замечаний, касательно его мятой футболки.
— Не я один, — парень резко оборачивается на окно, когда слышит гудок — Дэн приехал за ним. — Я видел Тею, — встает, направившись с кружкой к раковине, чтобы вымыть, и поглядывает на мать, которая одним глазом смотрит на него, покачиваясь с пяток на носки. Необычно видеть её настолько сонной.
— Тренировка, — Дилан поясняет, чтобы уменьшить процент проявления шока на лице Роббин. И та всё понимает, закивав головой с облегчением. С её сыном всё в порядке, это просто тренер опять мозги выносит.
— Удачи, — желает, зевнув и лениво шагнув к ящикам, чтобы вынуть из аптечки свои витамины. О’Брайен выключает воду, поспешив к столу, поднимает спортивную сумку, и вдруг решает, что именно сейчас стоит оповестить мать о своем открытии:
— Кстати, я понял, как мне с ней общаться, — натягивает ремень через плечо, привлекая внимание матери, которая еле отбрасывает остаток сна, поворачиваясь к сыну. Его бодрость ставит в тупик, но Роббин рада, что у Дилана хорошее настроение.
— Как с сестрой, — парень заканчивает мысль, и та вызывает непонимание на лице женщины:
— Что? — хрипло спрашивает, начав медленно потирать плечо ладонью.
— Причем младшей, — Дилан задумчиво отводит взгляд, пустив смешок. — Лет так шести.
— Почему? — Роббин желает получить объяснения, поэтому складывает руки на груди, с интересом уставившись на сына.
— Она воспринимает всё, как ребенок, — это очевидно, Роббин хорошо осознает, о чем он толкует, она и сама это замечает. — Будто в развитии остановилась, — а вот это уже грубо. — Поэтому и информацию ей стоит преподносить, как ребенку, — парень вновь оглядывается на окно. Дэн повторяет гудок, ожидая гневной реакции со стороны жителей этой улицы.
Женщина касается пальцами лба, прикрыв веки, но без раздражения:
— Но ей семнадцать, Дилан, — напоминает, расслабленно опустив руки.
— Физически — да, но не… — парень стучит пальцем по виску, заставив мать с тяжестью вздохнуть. — Ты сама её похожим образом воспринимаешь, — да, она понимает, о чем он толкует, поэтому не пытается спорить. Роббин опирается на край стола, кивнув с легкой улыбкой:
— Ладно, в любом случае, я рада, что ты пытаешься.
Дилан отступает к порогу, с присущей ему наглостью растянув губы:
— Tout pour toi. (франц. Всё ради тебя).
— Надеюсь, ты не сматерился, — прищуривается, на что сын пускает смешок:
— Пф, надейся, женщина, — и выскакивает из помещения, поспешив покинуть дом, чтобы не заставлять бедного Дэна ждать, а Роббин закатывает глаза, покачивая головой, но продолжает улыбаться, возвращаясь к своим утренним обязанностям.
***
Цветы умирают. Красивые, яркие, пестрые. Их аромат не касается кончика носа, я не способна втянуть немного внутрь своих легких, несмотря на то, как сильно вдыхаю, прикрыв веки. Сижу на мягкой зеленой траве в тени деревьев и рассматриваю посаженные цветы, которым не хватает ухода. Увядают. Медленно. С каждым днем лепестки всё сильнее морщатся, теряя яркость своих оттенков. Стволы слабнут, бутоны опускаются к земле.
Они умирают, но по-прежнему выглядят прекрасно. Смерть красива.
Но цветы — не люди. Они радуют глаз. Хотелось бы подольше любоваться ими, поэтому я выношу стакан с водой, поливая основания растений. Нет определенных ограничений у клумб. Куда не повернешься — везде растут цветы. Высаженные и дикие, что проросли в качестве сорняков, но всё равно красивы. Моя рука трясется от слабости, пока выливаю немного воды под каждое растение, чтобы придать им сил. Мне не удалось сегодня уснуть. Ночь необычно действовала на меня, вызывая темнотой тяжесть. Я ощущала давление на грудную клетку, пока смотрела в потолок, терпя окружающую мглу. С трудом удавалось дышать, поэтому я не могла отдаться сну. Возможно, отчасти я боялась, что умру в бессознании.
А мне хотелось бы ощутить. Стать свидетелем самого процесса.
Многие желают смерти во сне к старости. Но мне всегда было интересно, каково это — отмирать каждой клеткой, постепенно. Я хочу чувствовать себя.
Слышу дверной скрип и оглядываюсь на негодующую Роббин, которая начинает изучать крепления:
— Надо смазать, — шепчет себе под нос и озирает двор, без труда обнаружив меня в тени:
— Доброе утро, — с улыбкой спускается ко мне, уже сменив одежду с пижамы на рабочую, более официальную. — Дилан сказал, ты сегодня рано встала?
Подходит ко мне, с интересом разглядывая, чем занимаюсь, а я молча киваю, немного отползая на коленях, когда женщина приседает рядом со мной, с сожалением изучая погибающие растения:
— Жалко, — осторожно пальцами пытается поднять склонившийся бутон тюльпана. Вновь киваю головой, подливая воды под погибающий цветок, а Роббин краем глаз поглядывает на меня, вернув на лицо спокойную улыбку:
— Научить тебя, как ухаживать за растениями?
Не сразу реагирую. Не пойму, почему в первый момент проявляю хмурость на лице, когда перевожу внимание на женщину, которая поднимает выше брови, ожидая моего ответа:
— Я сама не успеваю, и ты бы очень помогла, если бы присматривала за ними, — мягким движением пальцев поглаживает погибающий бутон. Я во многом ограничена, мои познания не широки. Даже рисую так, как понимаю. Меня никто не учил. Ничему. Поэтому неудивительно, что испытываю необычный интерес к предложению женщины, которое обдумываю, неуверенно закивав головой. Сомневаюсь, что принесу пользу, но хотелось бы чем-то отблагодарить Роббин за хорошее отношение.
— Хорошо, — она улыбается, опустив взгляд на растения, и хранит молчание, недолго. Видно, как обдумывает что-то, так что жду, когда заговорит. Она частенько долго осмысливает, прежде чем сказать что-либо. Видно, она, как и Дилан, старательно подбирает слова, чтобы правильно выразить свои мысли. Вот, от кого это перенял О’Брайен.
— Волнуешься перед приходом учителя? — не хотела бы, чтобы Роббин поднимала эту тему, но она бы не была собой, если бы не сделала этого. — Новый человек, да? — сохраняет улыбку на лице, своей теплотой должно расслабляя меня, но ничего не отвечаю, лишь пожав плечами. Правда, женщине и не нужны слова, чтобы понять, о чем я переживаю.
— Ничего, — она успокаивает меня, аккуратно отодвигая бутоны цветов, чтобы я могла видеть, куда должна лить воду. — Я её давно знаю. Хорошая женщина, — смотрит на меня, и по необъяснимой причине я ощущаю внутреннее успокоение — мой организм необычно реагирует на Роббин, думаю, не зря она постоянно берет детей на реабилитацию. Есть в женщине что-то… Успокаивающее. Она определенно знает, как себя вести с такими пациентами, как я.
Поднимаю на неё глаза, по-прежнему не в силах выдать хотя бы короткое слово. Потому что меня странно подташнивает.
— Тебе нечего волноваться, — уверяет, а мне остается лишь улыбнуться. И я улыбаюсь, правда, не скажу, что действительно испытываю светлые эмоции.
***
Ранние тренировки устраиваются для поддержания дисциплины и выдержки команды, да и сам по себе тренер — человек, любящий потрепать нервы другим, оттого он мучает подростков, воспитывая в них терпение, а сам не устает повторять, что парни «в армии отдохнут». К тому же, в ранних тренировках есть толк. С шести до восьми утра солнце не высоко. Не так жарко, как после занятий, плюс, парни просыпаются перед уроками, только вот всё равно порой не посещают их, после тренировок расходясь по домам. Странная расстановка приоритетов, но объяснимая.
Дилан — не жаворонок, но из-за личных причин довольно часто ему требуется насиловать себя физически. Роббин была права, задав ему актуальный вопрос. Когда и каким образом парень найдет внутренний покой? Вряд ли он сам задумывается над тем, каким образом добьется гармонии с собой, поэтому продолжает изнуряющие тренировки, а после обязательно отправится на занятия, чтобы дольше пребывать в состоянии психологического возбуждения. Дэн давно пятится позади, не успевая за другом, которого просит не переусердствовать. И не только он. Даже тренер часто обращает внимание на физическую перевозбужденность одного из членов команды, которого давно бы сделал капитаном. Только сам О’Брайен отказывается.
Дилан бежит очередной круг. Время близится к половине восьмого и на поле приходят девушки из группы поддержки для проведения утренней разминки — обычная и спокойная растяжка, ничего выматывающего.
— Эй, — тренер не приглаживает растрепанные темные волосы, когда ветер тормошит их в разные стороны, одаривая лица потеющих приятным соленым воздухом. — О’Брайен! Не перенапрягайся, иначе до матча не доживешь!
Дилан никак не реагирует. Сохраняет дыхание, следит за ним, продолжая бежать. Если отвлечется, то выдохнется. А ему требуется бежать. Он хочет изнурять от физической боли, ощущать только её, не отвлекаясь на иные проявления дискомфорта в теле. И сознании.
Дэн ложится на траву, раскинув руки, и наблюдает за движением тонких облаков на голубом небе — не спасают от лучей солнца. Становится невыносимо душно, поэтому ему стоит притормозить. Обращает взгляд на пробегающего мимо друга. Он точно рехнулся. Куда так гнать? И с какой целью?
Девушки из группы начинают разминаться, привлекая внимание короткими шортиками и оголенными животами. Парни устало располагаются на траве на другой стороне поля, и отдыхают, опустошая бутылки с водой. Брук оттягивает край ткани топика, поднимает ладонь над лицом, чтобы уберечь глаза от попадания лучей солнца. Отходит от подруг, без надежды увидеть Дилана, осматривает поле, и останавливает на нужном парне слегка удивленное внимание. Не часто встретишь этого типа на утренней тренировке, но Брук, честно, рада, что он здесь. Значит, она наконец может обсудить с ним волнующую проблему.
Дилан замедляет бег, переходит на шаг, когда чувствует, что его сердце начинает приятно ныть от получаемой нагрузки. Парень контролирует хриплое дыхание, шагает по специально отведенной дорожке с резиновой поверхностью, и не сдерживается, принявшись поглаживать кожу плеча, чтобы как-то унять фантомный зуд. Да, именно психологический, потому что на коже у него нет раздражения. До сих пор не может понять, что именно с ним происходит, но эта чертовщина изматывает морально.
Дилан шагает, но для Брук его темп — легкий бег, поэтому девушка спешно подбегает, быстро перебирая ногами, дабы идти наравне:
— Привет, — немного тревожно улыбается, поправляя хвост из волос. — Тебя не было вчера. Почему? — приходится поднять голову выше, чтобы видеть лицо парня, который без эмоций и устало отвечает:
— Спал, — но шаг не сбавляет, не позволяя себе расслабиться. Брук смеется, качнув головой:
— Понятно, — ничего нового не узнает, Дилан часто пропускает занятия по этой важной причине. Замолкает, чувствуя, как напрягаются мышцы её ног от такого длительного хождения. Посматривает на О’Брайена, открывая рот, но пока еще не молвит о тревоге, продолжая поддерживать их общую тишину. Натянутое молчание, правда, Дилан не ощущает скованности, ведь мысленно контролирует себя, следя за ходом раздумий, чтобы те, к черту, не привели его в тупик. Тот самый.
— Слушай, — Брук начинает, вытягивая из себя слова. — Я хотела поговорить о Нораме, — тараторит, больно нервно, ожидая резкого негатива со стороны парня. И лучше бы он отреагировал. Девушка больше переживает насчет его молчания, так как хрен поймешь, о чем он думает и как относится к происходящему. Брук поглядывает на Дилана, потирает ладони. Ждет. Почему он молчит? Почему не смотрит на неё в ответ? Он слушает?
Девушка моргает, недолго пялясь под ноги:
— Ходят слухи, что он вернулся.
— Он вернулся, — Дилан дает убежденный ответ, продолжая морщиться от потери контроля над болью в теле. Смотрит по сторонам. Продолжает идти.
Брук ускоряет шаг, замечая, как отстает:
— Ты с ним уже говорил?
— Зачем? — О’Брайен грубо осекает её, заставив растерянно запинаться:
— Н-у…
Внезапно для неё Дилан решает остановиться. Он тормозит, поставив руки на талию, и наклоняется немного вперед, дергая то одной ногой, то второй, чтобы избежать скованности в мышцах, и поворачивается всем телом к девушке, которая с волнением смотрит ему в глаза, глотая комки тревоги.
— Брук, — то, как он обычно произносит её имя — ей это нравится, пускай даже сейчас парень выглядит сердито, но девушка смотрит на него с распахнутыми глазами, утопая в ощущении внимания со стороны человека, к которому испытывает нездоровую тягу.