Помещичьей земли не было. От ближайшего уездного центра километров десять-пятнадцать по бездорожью.
Шли годы: семьи разрослись, гонения прекратились. До ближайших волостей устроились торные дороги для конных упряжей. В Березовке стали появляться чужие люди. Приходили каждый со своим уставом, правилами, внося изменения в сложившийся уклад. Истинные староверы преклонного возраста не принимали ничего нового. Сакральные знания старики передавали детям и внукам, обучали богословию и требовали исполнения обрядов. Много условий ставилось по устройству быта: пользованию посудой, соблюдению обетов голодания, молчания и прочих.
Хозяйством занимались общинно: члены одного рода помогали друг другу. Если сенокос или жатва – сначала у одного владения всем миром трудились, потом перебирались к следующему. Случались сторонние помощники, работы на всех хватало, сроки поджимали, да и погода торопила.
Молодые люди были не так строги к вере. К советам старших прислушивались, но соблюдали с оглядкой. Хотелось сняться с мест и ехать за лучшей долей. Земля хилая, бедная, случались голодные неурожайные годы, в которых не просто голодали, а едва выживали. Мужчины уезжали в город на заработки: стройка, заводы, фабрики. Платили реальные деньги, на которые кормилась вся родня.
Постепенно к началу века образовалось в деревеньке под названием Березовка около сотни дворов, расположенных на два порядка.
Название получила из-за большого количества березовых рощ, окружающих селение. По другой версии – из-за березового сока, прохладного, ароматного, которого было в изобилии каждую весну. Деревенские ребятишки ставили утром глиняные горшки под подрубленные стволы, к вечеру которые наполнялись до самых краев, капля за каплей. Без березы никуда! Древесиной обогревались – дрова жаркие, тепла много, не то, что от еловых или осиновых. Веники заготавливали впрок на зиму, без них в бане делать нечего.
По один год пол деревни выжгло. Сначала в лесу загорелось, наверно охотники забыли костер потушить. Пламя быстро добежало, с десяток домов зацепило. Старые избы моментально охватывались и сгорали дотла. Порывистый ветер способствовал быстрейшему распространению «Красного петуха», перескакивающего с дома на дом. От бешеных искр легко воспламенялись крыши, дворы, сеновалы. Сухая погода долго стояла, дождя в то лето не было. Все лужи вокруг высохли, обмелел пруд – вода в большом дефиците. Из скарба мало что спасли. Беда долгое время была в памяти. С содроганием сердца вспоминали, что чудом спаслись. Невосполнимой была смерть животных, запертых в хлевах, которые горели заживо. Остаться без коровушек-кормилиц означало, что придется голодать: перебиваться с хлеба на воду. Хорошо, что люди в том пекле не пострадали и деревенский погост не пополнился новыми крестами. Утраты утратами, время лечит, а жизнь продолжается. Имущество – дело наживное!
Погорельцы отстроились, не хотели уходить с насиженных мест. Вновь заводилась скотинка, выстроились сеновалы, дровяники и прочие постройки. Оставшиеся места напоминали о стихии угольными останками, которые зарастали лебедой и крапивой. Никто не желал там ставить дома – примета плохая. Земля слезами людскими и горем пропитана.
От больших городов политические вести долго доходили и на деревенский уклад никоим образом не влияли. Платили крестьяне налог с домовладенья три копейки и только. Раз в месяц приезжал урядник, собирал подать, и до следующего месяца.
Глава 2
Жизнь вошла в нормальное русло. В староверской общине для Манюшки занятие нашлось. Зимой трудов немного. На разный труд пошла: тут скирду раскидать, там мешки потаскать, на конюшне овса коням задать, в амбаре зерно перегрести, чтоб не гнило. За все бралась, проявилась с хорошей стороны, поэтому, как случался приработок, кликали. Расплачивались, чем бог пошлет: мукой, картошкой, могли и сразу краюху хлеба подать, когда было кринку молока, наливали. Так что на прокорм и себе и тетке добывала.
Опять оказия случилась, одежонка совсем ветхая стала – зипунок1 ни от холода, ни от мороза не защищает. Дяденька узел только с исподним дал, а так, что хошь – то и носи. У тетки тоже не густо: ниток виток, да три пуговицы в кармане. Все тряпки по пальцам можно пересчитать.
Деревенские соседки также не в достатке жили, платья до дыр носили. Сшить или купить – целый год копить, а еще ребятня без штанов бегает. В заём не возьмешь, да и делиться некому.
Видимо бог любит обездоленных: с миру по нитке – голому рубаха. Это горе не беда – нашлось решение. Но, обо всем по порядку.
Насупротив, проживала веселая бабёнка Зойка, числившаяся в разведенках. На лицо красивая, с пышной высокой грудью, крутыми бедрами, румяными щечками, сочными губами цвета спелой вишни. Цветущая, свежая, манящая, а главное смешливая, беззаботная. С такими легко сходиться-разбегаться, без всяких обязательств. Мужики к ней гуртом ходили. Знамо зачем: не сказки друг другу рассказывать, да не чаи гонять. Зойкина слава далеко звенела.
До этого, обычная семья была, но Зойкино замужество коротким оказалось. Муж бросил, в соседней деревне женился. Вроде жили ладно, но как ни старались, ребеночка не получалось завести. От той нужды суженый и подался на сторону. К превеликой радости новая зазноба сыночка родила. Изменщик про законную супругу забыл, в другой семье обосновался.
Конечно, впервой молодушка поплакала в подушку, погоревала о злосчастной доле. Потом пустила на постой квартиранта – молодого, горячего, до любви охочего. Тоска прошла, ожила Зойка. Красавец удалой тискал, мял сочное тело. Губы от поцелуев жарких заживать не успевали. Одно плохо – уважал с дружками посидеть, самогону, браги выпить. Разведенка в компании такой вскорости пристрастилась пить. Покатилась жизнь молодая колесом, да не в ту сторону. Что ни день – то праздник. Внимания мужского с избытком. Березовские заметили, что Зойка нарядная, гладкая стала. Только недолго длилось счастье – уехал любовничек, как появился, так и пропал. Ни письма, ни весточки, как в воду канул!
Горевать не стала. Чего слезы понапрасну лить, когда кругом поле непаханое. На ее век мужиков хватит: то один, то другой – пьянки, гулянки. Жизнь лихая оказалась по вкусу, удержу нет и неважно с кем по утрам просыпаться. Вереница лиц кавалеров по кругу.
Деревенские женатики, от своих благоверных втихаря захаживали. Никто с пустыми руками не являлся. Любо ей – сытая и одетая. Из семейных запасов тащили. Не раз бабёнки задавали разведенке трепку. Синяков наставят, волосы повыдергивают, а ей хоть бы что! Отряхнулась и пошла опять в ту же сторону. Неисправимая!
Подвыпившие дружки, часто фингалы проставляли. Ерунда, за пустую науку: слово-за-слово. Потом в койке мирились, и все шло по-прежнему. Да и колотить Зойку не за что – безотказная.
Шутила над собой, когда с очередным подглазником через деревню шла:
– До свадьбы заживет!
Знала ведь, что, вряд ли замуж позовут.
Беспутая, но сердце доброе, к чужому горю открытое. Родить не смогла, а понравившимся деревенским сорванцам, гостинцы раздавала.
Все же сторонились ее люди, порочный образ жизни никому не нравился, на всю деревню одна такая получилась. Осуждали, клички обидные приставляли, как только не склоняли.
Зойкиной матери жилось хуже всех, видишь ли, она – женщина совестливая, богобоязненная, а худую дочь воспитала. В отличие от непутевой дочери терпеливо все колкости слушала, глаза от стыда прятала. После под иконами замаливала не свои грехи, но даже под расстрелом не отказалась бы от ребенка – одна кровиночка.
Так вот, эта самая Зойка Манюшку заприметила, увидела, что девчонка ходит как оборванка: ни дать, ни взять нищенка. Решила помочь сиротке. От других слышала, что немая. Жалко! А, что? От нее не убудет!
– Приходи ко мне Манюш, кой чего из своих рямков2 отдам, – прокричала через всю улицу.
Манюшка обрадовалась, сразу же помчалась. Такая удача не каждый день.
В сундуке у Зойки завалялось много вещичек, которые никогда не надевались, а хранились на черный день. Манюшке одежда оказалась не по размеру, но кой чего нашлось: пару рубах льняных, юбка, вышитый передник, кофтёнка, платок, плюшевая душегрейка. Нарядилась, как барыня, сияет от радости.
А, уж Зойка-то, как довольна:
– Носи, покуда не полиняет, после еще приходи!
Манюшка кивает, улыбается. Такая женщина славная попалась! Без денег столько добра отдала, не пожалела.
Надо сказать, что Маша не со всеми в деревне зналась. Но это оказалось делом скорым. Возле прогона, по правую сторону жил-поживал одинокий бобыль Мирон – бездельный мужик. Кликали под стать – Пустозвоном. Внешности особой: худ, сер, росту высокого, что жердина. Полушубочек дырявый носил на голое тело, круглый год в залатанных, подвязанных бечевой валенках ступал. Жилье Пустозвона для жизни непригодное: дурно пахло, да и стыло – топить нечем, что уж про питание говорить. В избенке коротал холодные ночи, а днем, проголодавшийся и замерзший, ходил от дома к дому в поисках куска хлеба на дармовщину и согреву. Работать с детства не привыкший, потому что маменька пестовала его, как могла, работала день и ночь. Воспитывала одна, отец с войны не пришел. Всю любовь и заботу вложила в дитятко, оберегала от тяжелого труда. Любимая поговорка: «Успеет, наработается еще!» К великому горю Мирона матушка недолго прожила: застудила легкие. Остался один, ни к чему не приученный, да и лодырь великий. Каждый день ждал милости свыше. Главное занятие – сплетни деревенские из одного конца в другой носить. Кто-то мимо гнал, кто-то до новостей охочий сидел, слушал Пустозвоновы речи. Мирон знал все и обо всем – объявлял с толком и расстановкой. Есть-то, хотелось!
Про Манюшку первый узнал, растащил известие во все уши.
– Племянница у Катерины прибыла, – с порога начинал вещание в очередном доме, куда ступала нога.
– И чего?
– Больно уж хороша!
– Сам видел?
– Вот те крест. Красавица! Ладная, пригожая! Только…
Нравилось Мирону тайны добавлять.
– Договаривай!
– Немая она.
– Оказия!
Ох, Пустозвон! Умел разжигать интерес. Всем охота стало посмотреть, что за «птица» залетела в их края.
Деревенское любопытство имело особую, исконно русскую особенность: обсудить, обрядить, косточки перемыть. Даже если объект не обладал особыми, отличительными качествами, ему такие приписывались. Молодые девушки в этом случае были под особым пристальным вниманием замужних баб, мужья которых частенько ходили налево. Раз в деревне появилась красавица, знать – нужно ждать беды. Охотники полакомиться найдутся: новая лошадка, куда справнее старой. Со стороны обиженных жен, добра не жди. Ни одна особь женского пола не избежала участи быть осмеянной, опороченной в глазах остальных жителей деревни в целях защиты собственной семьи.
Молодежи, понятное дело, поглядеть на Манюшку захотелось. Вариант один – на вечёрки заманить. По этому поводу порядили Наталью, которая в той же общине на труды ходила.
По вечерам холостежь собиралась на посиделки. Готовили нежилую избу, чтоб другим не мешать. Парни и девушки пели частушки, разговаривали. Девушки приходили с прялками и пряли жесткую льняную куделю, либо вышивали красные узоры на полотенцах, шили немудреную одежду в приданое.
Иногда в праздники собирались и без всякой работы, чтоб только повеселиться. Длинные осенние и зимние вечера коротать вместе интереснее. Родители охотно разрешали своим чадам засиживаться допоздна, знали, что ничего плохого с ними не случится. На посиделках парни присматривались к девушкам: и красива, и поет хорошо, и рукодельница. Потом засылали сватов. Так в Березовке образовывались семьи.
Женихи являлись, когда девушки в сборе, зачастую с гостинцами: пряниками, карамельками.
– Здравствуйте, красные девицы! – приветствовали они.
– Здравствуйте, добры молодцы! – раздавалось в ответ.
Под дружный смех, начинались игры-потешки: веревочка, жмурки, прятки. После забав водили хороводы и пели частушки.
Модно было устраивать песенные соревнования между парнями и девицами.
Невесты хором запевали:
«Старичонок на поседки приходил,
Полну пазуху паренок3 приносил,
А пареночек нам хочется,
Старика любить не хочется,
молодого не находится,
старика любить приходится».
А парни отвечали:
«Ах, ты мать, моя маменька,
Ты скатай-ка мне валенки:
Не велики и не маленьки,
Чтобы были аккуратненьки,
Чтобы девки любили меня,
На колени садили меня,
Стары суки не глядели на меня».
Молодицам, засидевшимся в невестах, нужно было показаться в лучшем свете, когда заходили самые завидные женихи. Такими в Березовке слыли два брата Павел и Иван – сыновья местного богатея Якима. Павлу минуло двадцать один, а Ивану – восемнадцать. Старший разительно отличался от брата: высокий, широкоплечий, лицом красив, волос черный кудрявый. Иван же – невысокого роста, полноватый, неуклюжий, широконосый.
Павел, понятное дело, девчатам особо нравился, но зазнавшийся паренек был груб, резок и от деревенских дев нос воротил. Ему принцессу подавай. Высматривал себе под стать, чтоб обязательно лицом красива, телом справна, да в добавок умна. Вокруг кандидатур навалом, только взять некого. Куда ни глянь, все не то: одна – мала, другая – толста, третья – глупа и так далее с изъяном.
Ванюшка, звезд с неба не хватал, вел себя проще. Никого вниманием не обходил, половину деревенских невест перещупал – балагур и шутник.
У отца женишков хозяйство зажиточное. Выйти за каждого из братьев замуж – предел мечтаний. Только вот добро к добру. Ни для кого, ни секрет, что невеста с достойным, приданным должна прийти. Родитель к тому же, позаботился, присмотрел выгодные партии, а пока сыны развлекались, холостой жизни радовались.
Яким недоброй славой пользовался. Жестокий, стального характера мужчина, держал Березовку в страхе благодаря тяжелой руке и вздорному характеру. По тюремному прошлому, облюбовали деревню его дружки – бывшие каторжники. Как отмотали срок, к нему, бывшему сокамернику на постой. Без вопросов привечал, сам три срока мотал.
По роду-племени из местных, староверских, но на все уставы плевал с высокой колокольни. Моралью отличался от простых крестьян-работяг, человека прихлопнуть, что муху. Добрые люди боялись за спиной шептаться, вдруг узнает, тогда пощады не жди. Ох, и норов! Кулаки так и чешутся. Сначала машет, без разбору, а после разбирается. Поэтому, что бы ни происходило в жизни бывшего преступника, оставалось незамеченным. Глаза попросту закрывали. Себе дороже!
Яким – мстительный беспринципный человек, если считал, что гордость задета, мог наказать жестко. За слова даже цеплялся. Надо было знать, что сказать и когда. Поговаривали, что двое обидчиков пропали без вести. Года три, может четыре прошло, быльем поросло, а слухи остались.
Прибывшие на постой дружки, волей судьбы, оставшиеся без крыши над головой, приживались по деревенским вдовам или одиноким женщинам. Обзаводились хозяйством, но и про промыслы не забывали: «горбатых могила правит», наведывались по соседним селам. Собирались гурьбой по три-четыре человека, обозы грабили: зерно, муку, продовольствие, тряпки всякие, когда повезет и деньжат прихватывали. Брали все, что под руку попадет. После вылазок кутежи устраивали, у небезызвестной Зойки, которая с любым ласкова была, лишь бы барышом делились.
Некоторые вновь уходили по этапу, кто-то налетал на случайный нож в пьяной драке, кто-то двигался до родимых мест, поэтому в деревне часто появлялись новые лица. На постоянное проживание оставалось немного, лишь те, коим идти совершенно некуда. Зато они были в полном распоряжении Якима, которого почитали старшим. Из них-то и сколотилась банда отъявленных бандитов, за копейку душу продавших.