Господин Фарид молчал. С запозданием Джерри вспомнил, что его клиент «не владеет европейскими языками», так что вежливую прелюдию можно опустить. Все знают, зачем они здесь, так к чему лишние формальности?
— Меня зовут Джерри, — стараясь быть вежливым, представился он, склонив голову.
Господин Фарид одобрительно кивнул, и соблаговолил ответить:
— Айлар, — голос был мягкий, певучий и неожиданно высокий.
Было ли это имя или приветствие, Джерри так и не понял. Он подошёл к одному из низких столиков, где приметил графин. Налил в пузатый стакан немного виски и протянул незнакомцу. Тот выпил. Затем тоже подошёл к столику, снова наполнил бокал и протянул его Джерри. Отказываться было глупо.
Джерри поставил опустевший бокал. Всё было просто. Куда проще, чем представлялось даже минуту назад. Фарид сделал приглашающее движение, плавно протянув руки к нему навстречу. Словно предлагая объятья. Джерри истолковал этот жест иначе, осторожно шагнул вперёд, и для начала осторожно, стараясь пока не касаться кожи, расстегнул на запястьях гостя поблескивавшие красноватым запонки. Потом опустил ладони на плечи мужчины, легко огладил и принялся неторопливо расстёгивать пуговицы на его пиджаке.
И когда он ласкал его тело, и когда подавался вперёд навстречу ответным ласкам, когда его бледные руки скользили по смуглой коже, отмечая все рельефные переливы мышц, всё было просто. Когда настала грань, и Джерри почувствовал: можно, уже пора — и коснулся губами ключицы, затем, увлекшись, проследил поцелуями часто бьющуюся жилку — вверх по шее до самого уха, всё было просто и тогда. И даже когда поцелуи стали жадными, едва оставляя время на судорожный вдох, когда соприкоснулись тела, и дрожь бежала по коже от каждого нового скользящего прикосновения, и в каждом движении сквозило неприкрытое желание прижаться теснее, ещё теснее — это всё ещё было просто. Но когда гибкое, нечеловечески пластичное тело араба зовуще прогнулось, обозначив ложбинку спины, плавно перетекающую ниже, когда он опустился на локти, крепко обхватив ладонью собственное запястье, на котором поблескивала тонкая золотая цепочка, понятное возбуждение сменилось умопомрачительной страстью. В этот миг, между рваными выдохами, Джерри вспомнил, зачем он здесь. И почувствовал себя проданным. Господи, сколько людей, сколько судеб было разменяно, предано и брошено в это жерло?! Горечь и отрешенность накатили на него с необоримой силой приливной волны. Какая судьба постигла молчаливого смуглого незнакомца, податливо льнущего сейчас к нему? Какие печали и предательства привели его сюда, искать плотской близости чужака? И он любил его отчаянно, забыв себя, и всю ту грязь, в которую довелось окунуться в последние дни. Даже маслянистые пятна на белых бинтах. Осталась только страсть — тёмная, тягучая, глубокая, саднящая, полная несбывшихся надежд. В овальном зеркале между складками балдахина переплелись в протяжной судороге бледное и смуглое тело.
41
***
Наконец-то дверь палаты открылась. Ясмин сидела на кровати, нетерпеливо болтая не достающими до полу ногами, то и дело подтягивая к запястьям и без того длинные рукава серой объёмистой толстовки.
— Ну-с, как мы себя чувствуем? — преувеличенно бодро осведомился доктор Гартман.
— Спасибо, отлично, — девушка как могла соорудила непринуждённую улыбку. Она всё ещё была очень бледна, но покойника напоминать худо-бедно перестала.
— Такие резкие перепады настроения не могут свидетельствовать о Вашем полном душевном…
Конец фразы доктор проглотил, подавившись чем-то, подозрительно напоминавшим несильный тычок в почку. Не теряя достоинства, он отодвинулся в сторону, уступая место куда более яркой фигуре.
— Кот! — Ясмин подскочила с кровати, точнее сделала попытку, ноги её ещё держали слабо, но Кот успел — поймал её под мышки и усадил обратно. Потом бесцеремонно взял за подбородок, повертел голову, изучая на свету обе щеки и усталые глаза в чёрных кляксах синяков, и заключил:
— Ужасно. Но ничего, теперь я тобой серьёзно займусь.
Доктор Гартман неодобрительно косился на длинноволосого раздолбая в яркой клетчатой куртке, но, как ни странно, молчал.
Она смотрела на него с молчаливой благодарностью. В первую очередь за то, что он ни о чём не спрашивает и не пытается вести просветительских бесед касательно «полного душевного…» Все чувства, мысли и эмоции сводились к паре непечатных слов. Не больно, не обидно… глупо. Но она подумает об этом после. Всё, чего сейчас хотелось, это выбраться наружу из сумрака серых больничных стен. Всё остальное значения не имело.
— Чего расселась? Собирайся на выход, — скомандовал Кот. Он предупредительно помог ей подняться, хотя она была вполне в состоянии держаться на ногах. Слабость объяснялась в большей мере влитыми капельницами и лошадиной дозой успокоительного, нежели потерей крови.
— Мм… позвольте… — напомнил о себе доктор.
— Я здесь, — сухо сообщили из коридора.
Ясмин подняла взгляд. В дверном проёме стоял Джерфид — обожаемый беспутный братец, грандиозно похеривший её личную жизнь. Наверное, думать так не стоило. Врождённая рассудительность, даже приглушенная донельзя седативными препаратами, в голос вопила о том, что не надо ссориться, и расставаться не надо вот так. Можно ведь поговорить, перетереть, пережить всё это. Ведь бывало в детстве что они в кровь дрались из-за любимых игрушек? На то они и брат с сестрой. Она попробовала улыбнуться и осеклась. Джерфид был сам не похож на себя. В довольно элегантном костюме (чего за ним отроду не водилось) он выглядел старше и серьёзнее. Не похудел, но черты лица обострились так, будто он пару ночей не высыпался. А ещё он отводил взгляд и прятал от неё глаза. Нехорошо. Наглухо.
Доктор суетливо, словно украдкой, протянул ему планшетку с документами. Джерфид отрешенно, почти не глядя, поставил несколько подписей.
— Идём, — тихо и уверенно сказал Кот, приобнял девушку за плечи и развернул к доктору спиной.
Ясмин послушно и медленно зашагала прочь. Ей не терпелось выйти из тошнотворно-беспомощного больничного лабиринта, но тело отказывалось давать необходимое ускорение.
Джерфид достал из внутреннего кармана пиджака конверт, наугад протянул врачу.
— Наверное, надо было сказать спасибо? — донёсся до него тихий неуверенный голос Ясмин.
— Пошли, я сказал, — ответил Кот. Эх, Кот… один ты её не подвёл.
Доктор сноровисто вытянул конверт у Джера из руки и не раскрывая, спрятал куда-то в таинственные складки своего зелёного халата.
— Счастливо, молодой человек, — в голосе его скользнули философские нотки, — но сейчас вынужден просить прощения, меня ждут другие пациенты…
— Да, да… — не дожидаясь конца фразы, отмахнулся Джер.
Он некоторое время смотрел в спину Ясмин и Коту. Как же так вышло: совершенно чужой человек оказался рядом, был всё время рядом, и дальше будет рядом с ней, оберегая, защищая, подбадривая… Эта парочка всем ещё задаст перцу. Через неделю Кот начнёт вытаскивать её на прогулки, не слушая возражений и «через не хочу». Через месяц втянет в бурную концертную деятельность, а через год познакомит с каким-нибудь отличным своим приятелем, человеком добрым, умным и надёжным. Который не покупает девушек на белый «Porsche», который ездит на старом джипе, но всегда когда сажает её в машину, говорит «пристегнись!». Кот вообще молодец, никому не даёт спуску, оглянуться не успеешь, как он нажмёт на того, надавит на эту — и улетит наша птичка-синичка Ясмин в свадебное путешествие. А тебя, дорогой братец, вежливо пригласят на свадьбу, потому что ты кретин, идиот и последняя паскуда. И блядь к тому же. Но сестра, конечно, всё равно тебя любит. И простит… наверное, уже простила.
Джерфид невесело усмехнулся, и медленно, нога за ногу, не сокращая расстояния, поплёлся следом.
…К чёрту старые джипы и белые «Porsche». Надо ей машину купить, пусть учится, в конце концов. Чтоб меньше тянуло покататься. Лучше пусть сама непутёвого брата покатает. Какую-нибудь небольшую, но надёжную. И красного цвета. Вишнёвого. Это сейчас в тренде. Как раз в самый раз. И за границу она поедет — что-то я слышал, про международные художественные курсы…
42
***
В кабинете царил полумрак, но это было привычно настолько, что можно не обращать внимания. Хозяйка смотрела на вошедшего равнодушно, скупо поджав губы, но это было совершенно не важно.
— Клиент доволен?
— Несказанно.
— Как я и обещал, — лучезарно улыбнулся Адам, принимая из рук менеджера распечатку, свидетельствующую о состоявшемся переводе денег на его счёт.
— И будь любезен, на будущее: поаккуратнее в работе.
Адам непонимающе нахмурился.
— А что вас не устраивает? — он небрежно опёрся ладонью о край тёмной полированной столешницы. — Кадр вовремя предоставлен? Договор он подписал. Я так понимаю, и о постоянном контракте серьёзно подумает? А что клиент будет в восторге, так это я вам сразу сказал. Ему так и надо, чтобы сплошная боль и искренность, без фиглярства. Да что вдаваться в детали: вам это не интересно, а мне и так понятно. Я всё-таки… специалист, а не сутенёр с улицы.
— Слушай ты, специалист, — Барбара уставилась на него в упор, и уголок губ откровенно пополз вниз. Она была так похожа на завуча старшей школы для трудных подростков, что Адаму стало смешно. — Объясни-ка мне лучше, как так вышло, что девушка пострадала?
— Какая девушка? — не понял Адам, но ощущение по хребту побежало премерзкое — ещё не осознание, но предвкушение.
— А ты не знал? — менеджер откинулась в безразмерном мягком кожаном кресле. — У этого, как ты выражаешься, «кадра», сестра в больнице. То ли психоз какой-то там, то ли самоубилась неудачно… Работника ты и правда нашёл в перспективе неплохого, только будь любезен, в следующий раз избегай ребят с такой сомнительной компаний.
— Да, — Адам убрал руку, на столешнице остался медленно тающий след. — Я не знал. У нас эта тема как-то не всплывала.
— Вот и учти на будущее, и окружение шерсти внимательно. А то быстро отправишься нанимать девочек в подтанцовку.
— Учту, — с трудом проговорил Адам. Ох, подвёл голос — слишком напряженный, неестественный…
— Тогда я вас не задерживаю.
Он усилием воли заставил себя выключить мышление, пока шёл по коридору. Уши словно забило ватой, перед глазами мутилось. Площадка, лифт, холл, плевок воздуха в лицо, отчего-то показавшегося противно-тепловатым. Рука автоматически нашарила брелок. Спасительный жизнерадостный писк сигнальной системы, мягкий хлопок двери, всё! Он в безопасности, можно думать. Он завёл машину, но с места двигаться не стал, только умостился поудобнее, пристроил локти на руль и ткнулся лбом в сцепленные ладони.
Итак, как это было? Всё шло как своим чередом, с мальчишкой он отработал по схеме, хотя можно было бы и поменьше его веселить, ведь так не долго и увлечься. Потом — обязательная пауза. Приятель получил конфетку, теперь надо, чтобы он заскучал. Заканчивается пауза, парень ждёт вторую конфетку и — на тебе — добрый дяденька превращается в дяденьку плохого, да ещё и предлагает нецензурное. Что дальше? По идее он должен вылететь, как ошпаренный (что он и сделал), злиться, беситься, обзывать меня сволочью и всякими подходящими именами. Времени оставалось как раз достаточно, чтобы он успел полностью, до глубины души меня возненавидеть. А ненависть прекрасный стимул к тому чтобы немедленно, сию же секунду начать доказывать недостижимому противнику свою крутость. Для этого нужны деньги, а где взять деньги он уже понял. Может, стал бы искать выходы на меня через контору, чтобы начистить таки лицо, но тоже уже после: деньги и цель в жизни, вот его основные проблемы! Я дал ему цель, и внятно объяснил, где лежат деньги. Что упущено? Как же всё было на самом деле?.. Давайте ещё раз, подробно. Что сделал мальчишка, когда осознал, во что встрял?
И тут он понял.
43
И тут он понял. Словно включился вмонтированный в приборную панель жидкокристаллический экран. И Адам увидел, как мальчишка в слепой ярости и полной растерянности, трясущимися руками достаёт телефон. Срабатывает условный рефлекс, или наоборот, некстати приходит озарение, как нередко бывает, когда человек на грани… как бы то ни было, этот дурак, этот… придурок хватает телефон и звонит сестре. Что он ей говорит — не известно, да это и не важно. Картинка сменилась, Адам ясно увидел Ясмин. Девочка-девочка, доверчивая лань, ни разу не видевшая хищника. Сидит себе, смешно поджав одну ногу, пишет что-то в тетрадке, или нет — рисует в альбоме, кругом карандаши. Она ждёт его. Ждёт его звонка, или что он просто объявится, окажется в зоне видимости, как всегда внезапно. Телефон! А оттуда поток истерики и отборной брани, может быть даже ложь, но в таком случае и приврать не грех; а хуже того — правда, как всё было на самом деле. И с какого-то момента она уже не слышит ничего. Ждать больше никого не надо, люди мерзавцы и скоты, и это больно, противно, грязно и, чёрт побери, как же больно… Что она сделала? Вряд ли таблетки, да и нет у неё таких таблеток, а к приятелям, у которых есть, она не пойдёт. Что под рукой? Правильно, нож, или чем там художники вострят карандаши — уж никак не точилкой. Вот это пролёт…
— Вот это пролёт! — сказал он вслух, восхищённый собственной промашкой.
Не предположил. Не продумал, не учёл. Делец, торгаш, сутенёр… продажная шкура, нельзя же было так! А спроси-ка себя, почему тебе так надо было заводить девчонку по игре так далеко? Почему ты не отпустил её, не разочаровал, не стал скучен, не прогнал в конце концов, когда она стала не нужна? Стала функционально бесполезна. Вся информация снята, нужный контакт налажен, парень уже и так заинтересовался дальше некуда, да он и не использовал её чтоб пробудить его интерес. Нет, он тащил её балластом — хватит врать, ты и так всё время врёшь! Хотя бы сейчас, хоть самому себе, не ври — сам за ней тащился. Догонял и выпускал, как кот мышку. И снова догонял, трогал мягкой лапой, а она и не убегала. Не знала просто, что надо было убегать. И скажи-ка, о чём же ты думал, когда вёз её за город в особняк, где так тихо и уютно, и так похоже на любовный роман. И знаешь, что? Ей там совершенно не понравилось. Раскусила она тебя, приятель, тонким чутьём уловила-таки фальшь. Но всё равно потянулась навстречу. А почему, ты не в курсе?
Скотина.
— Какая же я скотина, — потрясённо сказал Адам. Машина безмолвствовала, по-прежнему успокаивающе уверенно урча.
Глупо. Сидит взрослый мужик тут, убивается из-за того, что сам же и напортачил. А всё потому, что он, видишь ли, понравился девушке. Ну вот, опять завираешься. И во вранье своём смешон. Наоборот всё было: не ты ей, а она тебе понравилась. Понравилась очень: с её рисунками, серьёзными и умными глазами, разговорами не о том, когда это нужно, с ответами невпопад, когда это удобно. С непередаваемой грацией неприрученной горделивой антилопы, с умением детскую непосредственность сочетать с житейской решительностью. Так и в чём проблема? Если начали настолько сильно нравится девушки, ты сгорел! Захлебнулся ты, ныряльщик за жемчугом, в следующий раз вообще не выплывешь, так что лучше даже и к воде не подходи. Знаешь, что надо было сделать? Быстренько взять деньги, которые, хвала древнейшей профессии в мире, лежат на счету, пойти и тихо прикупить себе какой-нибудь маленький бизнес. Скажем, кофейню в центре, или хорошее ателье. Забыть про авантюры, аккуратно познакомиться с родителями, и жениться. Или не жениться. Пусть даже не бросает институт, пусть занимается своими делами, рисует, участвует в выставках… зато вечерами на тебя смотрели бы чуть усталые, но всё равно любопытные глаза, в которых вся мудрость Вселенной…
Во домечтался! Совсем видно, крыша в разнос пошла. Ведь вроде всё верно, всё правильно сделал. Клиент доволен, ты свою работу выполнил. Вот именно — работу! Работа у тебя такая, парень. Специалист по кадрам, а вовсе не специалист по парикмахерским, кафе и качественным ателье. И уж конечно не специалист по девушкам с газельими глазами. Так вот пять раз она согласилась на твои сомнительные предложения… хотя согласилась бы, ты же не дилетант, и не сопливый юнец в прыщах, очках и позавчерашних трусах. Согласилась бы на всё, на что надо. Только теперь вот лежит она, и врачи ставят ей капельницы, и диагноз. «Несостоявшаяся самоубийца» — ты после такого диагноза попробуй ещё в жизни состояться хоть как-то… Вот же, чёрт. Да чтоб я ещё раз…