========== Глава 1 ==========
ГЛАВА 1
Мэри умерла спустя три недели после того, как Анне-Ли научилась ходить. Несмотря на эту серьезную веху, девочку зачастую продолжали носить на руках. Оставленная без присмотра, та быстро убегала, проскальзывая между ногами стоящих, обнимая колени, запинаясь и падая на ботинки и сумочки. Она редко плакала, чаще сердилась, готовая снова бегать – и падать, в своем темно-красном платье с белыми кружевами и оборочками. Она понятия не имела, почему дом был полон людьми или почему ее мать всю неделю отсутствовала. Кажется, всё, что ей было известно, это то, что она привлекала большое внимание. И ей это нравилось. Для нее это было лишь вечеринкой, и для Джона было большим облегчением, что никому не хватило совести наставлять ребенка, как вести себя на похоронах ее матери. Большинство людей, казалось, достаточно жалели ее, чтоб счесть трогательной ее игривость. Бедная малышка, ведь ей предстояло расти без матери, да она и не будет помнить ее. Анне-Ли с удовольствием бегала, и скорбящие наслаждались своими предположениями. Джона это совсем не заботило, ведь они всё равно уйдут к концу дня. Его вообще ничто не заботило.
Это было постоянным раздражением его матери – что он даже не дал себе труда притворяться. Требовалось слишком много энергии, чтобы выглядеть грустным. Чересчур утомительным было симулировать горе. На самом деле, ему бы хотелось горя, душевных страданий. Но его вместо этого поглотила апатия, которая отравляла его, – безразличие и бесчувствие. Он удостоверился, что об Анне-Ли позаботятся, его защитные инстинкты не заглушались эмоциональной отрешенностью, но если бы кто-то сейчас спросил его, любит ли он свою девочку, он не был уверен, что у него бы достало сил, чтоб солгать и ответить «да».
Сам прием был тихим, на нем было больше друзей, чем членов семьи. Мать Джона позаботилась обо всём, хотя Джон вовсе не был уверен, что Мэри – теперь будучи мертвой, лежащей в гробу, чтобы вскоре быть отправленной в печь и стать пеплом, – хотела бы именно этого, и что всё это было хоть в малейшей степени важно. Все эти белые лилии в вазе и черные ленты на ножках стола, холодная ветчина и другие закуски, лежащие на подносах. Всё со вкусом и в рамках традиций. Конечно, это не было вечеринкой, чтобы праздновать ее жизнь, но, казалось, что большинство гостей, так или иначе, не стремились бы праздновать. Небольшие группы, собирались вместе, оплакивая потерю, некоторые мрачно беседовали, в то время как Джон, большей частью, оставался один – сидел на стуле и просто ждал, когда скажут, куда идти и что делать. Это была обязанность, которую его мать была слишком счастлива взять на себя.
Джон почти был уверен, что она же была причиной того, что Шерлок не остался надолго. Не то, чтобы это имело значение. Он вспомнил, что тот пришел, не сказав ни слова, только сжав плечо Джона, чтоб передать свои чувства. Они никогда не нуждались в словах. В какой-то момент Анне-Ли стала хныкать, и не от падения, но потому, что ей надо было сменить памперс, чем Шерлок и собирался заняться, сопровождаемый миссис Уотсон, что шла по пятам. Вероятно, последовал разговор. Шерлок выглядел столь же холодным и безразличным, каким Джон себя чувствовал, когда возвратился в пальто и поцеловал Джона в щеку. Больше Джон не видел его, и никто другой, казалось, не видел, да их вовсе и не заботило, был тот там или нет.
А потом оказалось вдруг, что прошел уже целый месяц, даже больше, если верить календарю. Джон действительно мало что помнил из этого времени. Он всё так же сидел на своем месте, его кормили запеканками и пирогами доброжелателей, поэтому всё было вкуса шпината и сыра. Он был всё еще оцепенелым. Его мать готовила и убирала и заботилась об Анне-Ли, в то время как Джон просто тупо сидел, безразличный к тому, что было по телевизору, или на любой из книжных страниц. Усталость была одной из немногих вещей, которые он ощущал, – вина и усталость. Он часто чувствовал их обе одновременно, особенно глядя, как играет его дочь. Он не думал, что можно перестать любить собственного ребенка, но каждый день ощущал недостаток эмоций, несмотря на ее объятия, поцелуи или даже когда держал ее на руках. Пустота поглощала его, отнимая всякую радость. И мать так на него смотрела, что, Джон был уверен, та могла бы сказать, что он больше не заботился о своей жизни.
«Анне-Ли повезло, ведь ты всё еще с нею», — повторяла она каждый день, словно мантру. Она волновалась, что он хочет убить себя. Эта мысль проявлялась слезами возле плиты и хмурыми взглядами из зеркал. Джон ничего на это не отвечал. Большую часть времени его тоже тревожило наличие в доме оружия.
Слишком много времени миновало, и Джон так и не находил ничего утешительного. Это было уже последней неделей его отпуска в клинике, представленного после понесенной им тяжелой утраты. Пора было подняться и возвращаться к жизни, словно всё будет хорошо. Но было не так. Не могло быть так. Мэри умерла, унеся всю радость из жизни Джона. Были дни, когда он ненавидел ее. Ведь она не просто ушла, она всё забрала с собой, оставив ему лишь холодную мучительную опустошенность глубиной адской бездны.
Дом был слишком большим. Слишком много мебели. И что, спрашивается, делать с ее одеждой, косметикой, драгоценностями? Что из этого следует сохранить, что отправить в огонь? Он чувствовал, что делал всё это прежде, ощущая, что пустота, усталость и бесполезность разрушают его и лишают воли. И на сей раз спасения не было. Ожидания, возлагавшиеся на него, четко наметили его путь еще до того, как сделан был первый шаг, и пути назад не было. Он не хотел. Было что-то, по сути своей чрезвычайно неправильное, в том, чтобы просыпаться, идти на работу, возвращаться домой к своей матери и, увидев вечером Анне-Ли, вновь ложиться спать, и так изо дня в день.
Это не было тем, как он должен был жить. Что случилось с его старой жизнью? Ему нравилась та, а не эта.
Миссис Уотсон поставила чашку горячего чая на стол рядом с ним. Прошел еще один день? Все они выглядели одинаково.
— Почту принесли, дорогой, — сказала она, положив рядом с ним небольшую стопку открыток и писем. — Есть одно от твоего поверенного.
Вот только этого он и хотел. Джон смотрел на тонкие прямоугольнички и квадратные карточки. Он должен еще что-нибудь подписать? Прочитать еще документы, в которых юридическое крючкотворство на законном на то основании росчерком пера провожает душу? У него уже было слишком много таких документов. Это всё могло подождать. Весь проклятый мир мог подождать, хотя тот, казалось, продолжал себе идти дальше, несмотря ни на что.
Под стопкой белых бумаг было что-то цветное – маленький намек цвета под стеком бумажно-белого. Джон, порывшись, решил взглянуть, ожидая, что это какая-нибудь реклама, но вместо этого увидел открытку, затерявшуюся среди бессмысленных соболезнований и новостей. Никто в наше время не слал открыток и, конечно, не с британского побережья уроженцу Британии. Это была симпатичная карточка, вполне типовая, не представляющая никакого интереса сверх того, что можно испытывать к пейзажу с высокими прибрежными скалами, синей водой и мысом, поросшим травой и полевыми цветами. Тем не менее, была в этом некая ностальгия. На обратной стороне был адрес, но никакого имени, а дом назывался Фэйр-хилл-коттедж, где-то в Брайтоне. Краткое сообщение написано было небрежным почерком:
«Приходи немедленно, если удобно.
Если неудобно, приходи всё равно».
Джон не мог сдержать улыбки, появившейся на его лице, при виде того, что было ему настолько знакомо, и что всегда нелегко было игнорировать.
Миссис Уотсон тихонько всхлипнула, заставив его нервно вздрогнуть.
— О, Джон… Это, кажется, в первый раз, как я вижу, что ты улыбаешься, за все эти недели, — сказала она, искривив побелевшие губы в напряженной улыбке.
Он прочистил горло, внезапно почувствовав сухость во рту, и радуясь, что у него есть чай. Он пил долго, наслаждаясь тем, что тот был настолько горячим, что, почти обжигая, согревал изнутри. Улыбка не исчезала. Он чувствовал, что всё тело горит, пламенеет, словно факел во тьме. И, собравшись с мыслями, молча кивнул, прежде чем подняться с заскрипевшего стула.
— Я должен уехать.
Она этого не ожидала. Миссис Уотсон положила руки на кухонную стойку, в замешательстве и беспокойстве.
— Уехать? Куда?
— В Брайтон.
Он на миг показал ей открытку и направился к лестнице в свою комнату наверху. Мать через мгновение поспешила за ним.
— В Брайтон? Для чего тебе ехать туда?
— Присмотришь за Анне-Ли для меня?
— Джон! — Миссис Уотсон схватила его за руку; ее руки, вцепившиеся в него, немного дрожали. Он взглянул сначала на ее старческие ладони на своем рукаве, а затем – в ее испуганные глаза. Слишком много, слишком скоро. Первое мерцание жизни, похожее на искру перед концом. — Ты не в себе, дорогой, — сказала она почти шепотом, хоть никто не мог их услышать. — Думаю, ты должен остаться здесь, с семьей и друзьями.
Джон покачал головой, слегка сжал ее пальцы и попытался их отцепить.
— Нет. Нет, я не могу остаться. И я не могу взять ее с собой, так что если бы ты могла присмотреть за ней какое-то время, это было бы здорово.
Миссис Уотсон подозрительно на него посмотрела, прежде чем отпустить, наконец, схватив вместо этого ту открытку, что была всё еще у него в руке, и, отступила, чтоб прочитать. Он пошел за ней, но сделал не более трех шагов, прежде чем оставить это и уйти в свою комнату, собрать вещи в дорогу, пока она пыталась разобраться во всём этом. Всего неделя. Если бы у него была просто неделя, то, может быть… Что-нибудь. Абсолютно всё было возможно. Всего за одну неделю.
— Джон Хэмиш Уотсон.
Более сорока лет, и это всё еще вызывает в нем трепет. Джон выпрямился; чемодан его был на кровати, а ящики комода – выдвинуты, потому что он бросился складывать вещи. Его мать стояла в дверном проеме, фактически загораживая проход, весьма требовательно и решительно.
— Что это ты затеял? Ты хоть соображаешь, что делаешь? Что это ты надумал? — спросила она, складывая на груди руки.
— Не знаю.
— Что значит «не знаю»?
— Я не знаю, — повторил он, нисколько не удивленный отсутствием понимания, потому что и сам не совсем понимал. — Я просто… мне нужно поехать.
— Потому что кто-то написал тебе это в открытке?
— Более или менее.
— Джон! — теперь она уже повышала голос и в тревоге сдвинула брови.
Джон бросил несколько пар брюк в темно-зеленый чемодан, положил туда вешалки и еще кое-что.
— Объяснить я этого не могу, понимаешь? — сказал он, затем попытался. — Ты сама сказала, что я улыбнулся в первый раз за долгое время. Я должен сделать это.
— Ты не можешь просто сбежать, когда тебе хочется, Джон. У тебя есть дочь, ты несешь за нее ответственность! Или ты собираешься быть таким отцом, что просто делает то, что ему вздумается, и когда захочет, бросая ребенка, занятый лишь собой?
Это уязвило его, хотя он не позволил этому проявиться, отвечая лишь трепетаньем ресниц. Он все-таки был мужчиной. И солдатом. Он был доктором. И знал всё об ответственности, долге и обязательствах. Он ни разу не отступил под огнем, если требовалось спасать раненых. Он никогда не изменял Мэри. Если кто-то мог полагать, что он оставит их дочь, даже если не испытывал больше привязанности, они просто не знали его. Но мать – знала. И говорила исключительно от отчаяния и беспокойства, за которые ее следовало простить.
— Ты знаешь, что на такое я не способен. Я прошу тебя просто позаботиться о ней за меня. Только в этот раз, не всегда, — заверил он, медленно расправляя свой джемпер, прежде чем уложить в чемодан к остальным вещам.
Она всхлипнула, сглатывая непролитые слезы.
— А твоя работа? — спросила она.
— Я вернусь на работу.
Но всего этого недостаточно было, чтоб убедить ее.
— Джон, ты не в себе, — начала она снова, с тревогой сжимая руки и всё еще стоя в дверях, словно это было скорее суждением, а не спором. — Что там, в этом Брайтоне, почему ты не говоришь мне, куда едешь?
— Я хочу повидаться с Шерлоком, — сказал он, добавляя еще один джемпер и клетчатую рубашку к беспорядочной стопке, которую он упаковывал.
— Снова он? — нахмурилась миссис Уотсон. — Джон, это смешно. Позвони ему и скажи, чтобы он приезжал сюда, если хочет увидеть тебя. Какой человек вызывает к себе убитого горем вдовца?
— Такой, как Шерлок, — ответил он, что лишь усиливало ее тревогу и замешательство.
Он захлопнул крышку чемодана и закрыл застежку-«молнию» по бокам. Возможно, он забыл что-нибудь из вещей, но на самом деле это не имело значения. Он отправится первым же поездом, какой сможет поймать. Так быстро, как сможет. Не было ничего такого, без чего бы он неделю не смог обойтись. Он собрался.
— Позаботься, пожалуйста, об Анне-Ли, хорошо? — попросил он снова, поднимая свой чемодан с кровати. — Я прошу тебя. Когда я вернусь, обещаю, что буду готов делать всё, что должно, но сейчас не могу. Не могу. Я поеду, придется ли брать ее с собой, или нет, но лучше бы ей оставаться с тобой.
Мать стояла неподвижно, хотя ее нижняя губа чуть заметно дрожала. В уголках ее темно-синих глаз пролегли морщины, и глаза наполнялись влагой. Она всё еще находилась у двери, словно бы охраняя ее.
— Я боюсь за тебя, Джон, — сказала она, ее голос был хриплым, в нем слышались слезы, когда она продолжала его удерживать.
Отпустив чемодан, Джон обнял ее, отводя осторожно в сторону и погладив по волосам. Он не хотел огорчать ее. И испытывать еще больше вины. Он сейчас ничего не испытывал к ней – не больше, чем к дочери, но никогда не позволил бы, чтобы женщина плакала из-за него. Он просто не знал, что сказать, кроме слов: «Я должен идти». Грозить тем, что он просто умрет, если вынужден будет остаться, с его точки зрения, было слишком крикливо и мелодраматично, сколь бы ни было это возможным. Но так с матерью не говорят. Он же взрослый мужчина, а мама и так напугана, опасаясь чего-то подобного. У Джона, впервые за долгое время, появились какие-то ожидания. Это были кружащие голову оптимизм и надежда, что всегда он испытывал, стоило только вспомнить о наиболее каверзных шуточках и проделках Шерлока. Если Шерлок мог настолько встряхнуть его, лишь прислав открытку, то Джон должен был увидеться с ним.
— Прости, мама, — прошептал он у ее седеющего виска. Он погладил ее по спине, чтоб придать чуть больше сердечности их короткому объятию. — Я в порядке. В порядке. Только присмотри за ней для меня. Пожалуйста. Ты меня знаешь. Я не дезертирую. И я ненадолго. Мне просто нужно уехать на какое-то время.
Он почувствовал влажность на своем плече, когда она снова всхлипнула и промокнула глаза, отстраняясь.
— Ты хоть знаешь, когда твой поезд? — спросила она.
Джон покачал головой.
— Нет. Но, если что, уеду со следующим.
Миссис Уотсон кивнула, поправляя ему воротник рубашки, и медленно отступила от двери.
— Только не увлекайся там, дорогой, — сказала она, глаза ее покраснели, на щеках были пятна.
Джон быстро поцеловал ее, прежде чем она оставит его, чтобы сделать то, что еще оставалось.
Он достал пистолет из сейфа и благополучно спрятал среди вещей, в своем чемодане.
Может быть опасно.
Комментарий к Глава 1
**__ФОТО__**
1. Джон. Горе
http://www.picshare.ru/view/8845300/
2. Шерлок
http://www.picshare.ru/view/8845303/
3. По-английски, почти не прощаясь
http://www.picshare.ru/view/8845305/
4. Апатия
http://www.picshare.ru/view/8845308/
5. Зазеркалье. Зов Несбывшегося
http://www.picshare.ru/view/8845310/
========== Глава 2 ==========
ГЛАВА 2
Первой вещью, которую заметил Джон, были полевые цветы. Фиолетовые, красные, желтые, белые, они покрывали грядки, словно ковер, а для ярких зеленых листьев дом из красного кирпича вовсе не был препятствием. Летний воздух наполнял сладкий запах цветов, с чуть горчащей примесью аромата скошенных трав. Он посмотрел вокруг на гравийную дорожку, белые рамы окон под двойным козырьком, кусты и деревья в полном цвету – истинная симфония для глаз. Этот весь увитый плющом двухэтажный дом с серой крышей принадлежал Шерлоку Холмсу. Джон никогда не связал бы Фэйр-хилл-коттедж с его владельцем.