Бедный капеллан побледнел, пока она говорила, бросая быстрые взгляды на багровое лицо сэра Джеффри.
– Мадам, – с поклоном пробормотал он, – мадам, я смиренно прошу у вас прощения! Если бы вы соизволили…
Она лихо стукнула кружкой об стол, сунула руки в карманы и согнулась от смеха, воистину звонкого и мелодичного – этот серебристый смех, с тех пор как она выросла, то и дело прославляли в своих стихах ее бесчисленные обожатели.
– Если бы я соизволила выйти отсюда и освободить вас от неловкого присутствия юной девицы, – подсказала она. – Нет уж, я останусь тут, буду вашей заступницей.
По правде сказать, заступничество капеллану и вправду понадобилось. Сэр Джеффри разразился богохульствами. Он честил не только родственников, но и всех святых отцов вместе взятых за то, что имели дерзость явиться к нему, клялся при случае собственноручно отхлестать лорда Темплоу, а его посланца вышвырнуть вон за пределы имения.
Однако госпожа Клоринда была не прочь повеселиться. Она вдоволь посмеялась над неудовольствием отца, пока капеллан с дрожащими губами стоял перед ним навытяжку, и его растерянный вид рассмешил ее еще больше.
– Придержи язык, папуля, – воскликнула она, когда сэр Джеффри совсем разбушевался. – Пусть святой отец передаст свое послание, ведь мы его до сих пор не слыхали.
– Это еще зачем! – орал сэр Джеффри. – Я не намерен терпеть дерзостей в своем доме!
– Что вы хотели нам передать? – спросила капеллана юная леди. – Ведь вы не можете вернуться, пока не доставите своего сообщения. Говорите. Я желаю его услышать.
Священник до боли сжал в руках свою шляпу, не смея поднять глаза от пола, он был напуган всерьез.
– Ну же, где ваше мужество? – сказала Клоринда. – Если что, я спасу вас. Говорите.
– Прошу прощения, мисс, – с трепетом ответил капеллан, – но мой господин приказал предупредить вашего почтенного отца, что если он не запретит вам носить…
– Бриджи, – подсказала Клоринда, хлопнув себя по колену.
Желтолицый от рождения капеллан покраснел от стыда.
– Ни один джентльмен… – продолжил он, запинаясь на каждом слове, – несмотря на редкостную красоту… ни один джентльмен…
– Не возьмет меня замуж? – закончила вместо него милосердная юная леди.
– Ибо, если молодой леди позволяют вести себя таким образом, она не может рассчитывать на подобающую партию, бесчестит свою семью…
– А то и хуже того, – со звонким смехом закончила госпожа Кло.
Сэр Джеффри чуть не лопнул от бешенства. Дочь едва успела отвести отцовскую руку, когда он бросил кружку в голову капеллану, а после, когда он за шиворот потащил посетителя из комнаты, подняла шляпу гостя и сунула ему в руки.
– Передайте его светлости, – сказала она, все еще смеясь, – что он прав. Я позабочусь о том, чтобы не навлечь на него позора.
– По правде сказать, папуля, – сказала она, возвращаясь назад, – может быть, этот старый болван… Глупо конечно, но, может быть, он и прав. Я собираюсь стать светской дамой и сделать блестящую партию. Правда, никто в округе и близко не годится на эту роль, пожалуй, кроме старого графа Дунстанволда, а он ценит скромных женщин и, наверное, тоже считает бриджи неподобающими. Я не буду больше охотиться в них.
С того дня она позволила себе так одеться раз или два, когда была в особенно игривом настроении или когда отцу хотелось развлечь за ужином приятелей, к которым она относилась особенно благосклонно. Ради них она надевала свои изысканные мужские костюмы и дразнила своими юными прелестями, бойкостью и грацией их залитые вином глаза.
В ночь на пятнадцатилетие дочери сэр Джеффри задал грандиозный пир для нее и своих закадычных приятелей. Она лично приказала, чтобы никаких дам на празднике не было, и приготовилась всем объявить, что с этого дня считает себя юной леди, что оставляет детские забавы и что вступает в возраст невест.
– Скучные дамы появятся возле меня с завтрашнего дня, – объяснила она. – Хоть ты и мой родитель, но сваха из тебя плохая, папуля, иначе ты бы об этом уже позаботился. Тут уж ничего не поделаешь: матери, чтобы научила делать овечьи глазки холостякам, у меня нет. Придется обрядиться в платья со шлейфом, корсеты, облепиться мушками и покорять поклонников до тех пор, пока не выпадет козырь и какой-нибудь знатный лорд не клюнет на мою фигуру и манеры.
– С твоей фигурой, Кло, бог свидетель, на тебя будет клевать каждый мужчина, – засмеялся сэр Джеффри. – А вот с манерами труднее. Как ни обряжайся, но манеры тебя выдадут с головой.
– Такая уж я родилась, – ответила мисс Клоринда. – Манеры достались мне по наследству, и с тех пор нисколько не улучшились. Но после, – и она склонилась в глубоком реверансе, ослепительная в своей прелести, – после моего дня рождения манерами я займусь. Вот только развлекусь напоследок.
Когда мужчины в ночь торжества собрались вокруг черного дубового стола, их встретила дерзкая молодая хозяйка, одетая еще более смело, чем всегда. На ней были белые атласные бриджи, розовая атласная накидка, расшитая серебряными розами, туфли с блестящими пряжками и белые шелковые чулки, облегающие изящные сильные ноги. Все как один клялись, что именно так и должна выглядеть женщина. Она встретила их у камина, стоя спиной к огню, небрежно расставив ноги, и приветствовала каждого входящего с прелестной бесцеремонностью. Волосы у нее были собраны и напудрены, черные глаза манили мужчин, как путеводные звезды, и вся она была похожа на спелый гранат. У нее были идеальный римский нос, прихотливый алый рот, длинная шея и круглый подбородок. Она была действительно ослепительной и готовилась блистать перед гостями.
Сэр Джеффри был уже немолод – он вступил в брак с матерью Клоринды в возрасте сорока лет. Большинство приятелей были его ровесниками, так что у юной, неспелой мисс Клоринды не было случая пообщаться со сверстниками. Но в тот вечер среди гостей был незнакомец. Это был молодой родственник одного из старших мужчин. Как-то раз, явившись к дядюшке с визитом, он сразу покорил острым чувством юмора, неутомимостью во время охоты и готовностью обсуждать интриги и светские сплетни, благодаря чему скоро сделался всеобщим любимцем. Он вполне мог поспорить красотой с самой госпожой Клориндой. Прекрасно сложенный, элегантный, сильный и энергичный, он мог похвастаться румяным, приятным лицом, светлые волосы лежали у него на плечах, и при этом лодыжки у него были не менее стройными, чем у хозяйки Уайлдерхолла.
Он был двадцатичетырехлетним мужчиной, она – всего лишь пятнадцатилетней девушкой, но настолько высокой и сильной, что составляла ему прекрасную пару. Оба они были одеты в модные мужские платья, и то и дело улыбались друг другу с очаровательной, дерзкой откровенностью.
Молодой человек уже успел прославиться в лондонском свете как записной красавец и обольститель женских сердец. Поговаривали, что он лелеял мечту соблазнить всех красавиц на свете и приобрел известность щегольством не только в Лондоне, но и за рубежом. В прошлом сезоне он вполне овладел искусством флирта и милой болтовни, а поскольку выражение его синих глаз было пламенным, фигура – как у Адониса, ухоженные белые руки словно созданы для перстней, то к роли обольстителя он полностью подходил. Мисс Клоринду он прожег взглядами еще до того как переменили первое блюдо.
Даже в Лондоне ходили смутные слухи об этой юной красавице, выросшей среди собак, лошадей и собутыльников ее отца, – красавице, рядом с которой бледнели первые лондонские кокетки. Он едва не впал в хандру, прослышав, что она отказалась от мужского платья и поклялась, что не будет больше его носить, так как желал взглянуть, как она в них выглядит и как обнажает свои прелести. Услышав от дядюшки, что в день пятнадцатилетия она в последний раз наденет мужскую одежду, он возжелал получить приглашение в гости. Дядюшка похлопотал за него и – вуаля! С первого взгляда красавица выстрелила любовной стрелой и пронзила его пылкое сердце. Никогда прежде ему не приходилось лицезреть столь ослепительных женских чар и столь сияющих глаз. Прелестная дева держала в карманах свои белые, унизанные кольцами ручки с видом юного франта, но вскидывала голову как светская львица королевских кровей, – уже эти два фокуса могли бы воспламенить сердце мужчины куда старше и осмотрительнее, чем у него.
Если бы она принадлежала к ордену слабовольных прелестниц, то влюбилась бы в него еще до того, как вино разлили по бокалам, но мисс Клоринда слабовольной не была. Она привыкла к обращенным на нее пламенным взглядам и не спешила возвращать их поклонникам. Разве что вела свою роль бойкой красавицы, переодетой в молоденького юношу, блистая остроумием и огнем, как никогда прежде. Услужливые пажи, еще совсем недавно участвовавшие в ее детских играх, теперь пожирали ее глазами и ревели от хохота над каждой ее шуткой. Их лесть и комплименты порой звучали не слишком искренне, но ведь ее никто не учил отличать лицемерие от честности, и в этом отношении она была осведомлена не более, чем самый неопытный юнец. Для нее все это было частью развлечений, и в этот вечер она вела себя в полном соответствии со своим мальчишеским костюмом. Выросшая в деревенской глуши, она жила среди людей светских, но не связывающих себя приличиями, поэтому в свои пятнадцать лет была не менее искушенной, чем сорокалетняя женщина. Ей не приходилось использовать свои знания на практике, потому что рядом не было ровесников, не считая тех, кого она презрительно называла деревенщинами.
Однако молодой кавалер, явившийся этим вечером в дом, где она жила, был отнюдь не деревенщиной, а лондонским денди. Его звали Джон Оксон. Он недавно унаследовал титул и приличное состояние. Руки у него были белыми, как у нее, волосы по последней моде рассыпаны по плечам, и он благоухал французскими духами, названия которых она не знала.
И хотя она рассмотрела все его достоинства и нашла их впечатляющими, молодой сэр Джон с легкой досадой отметил, что ее острые глаза ни разу не дрогнули перед его натиском, а встречали его с улыбчивой готовностью. Она не бледнела и не покрывалась румянцем, сколько он ни старался. И он поклялся себе, что прежде чем закончится вечер, он найдет способ к ней приблизиться, заговорить, и теперь терпеливо дожидался удобного случая.
Когда унесли последнее блюдо, она вскочила на стол, заставленный бутылками и бокалами, и со сверкающими глазами выпрямилась перед гостями. Руки она с франтоватым видом сунула в карманы и показывала во всей красе свои тонкие лодыжки и стройные, гибкие ноги. Двадцать пар мужских глаз обратились на нее, но никто не поедал ее глазами так, как молодой человек на другом конце стола.
– Вот, полюбуйтесь на меня в последний раз! – провозгласила она высоким, звучным голосом. – Скоро вам ничего такого разглядеть не удастся. Наглядитесь напоследок, прежде чем все это скроется под женскими юбками.
И когда они наполнили бокалы, подняли их и принялись выражать свой восторг, Клоринда голосом жаворонка запела одну из разухабистых песен, принесенных из конюшен.
До этого дня никто не вел себя с Клориндой галантно и не оказывал ей почтения. Никому не приходило в голову вести себя по-светски с этой полудевчонкой-полумальчишкой. Закончив петь, она соскочила со стола и направилась к выходу из столовой. Сэр Джон понял, что время настало, и поспешил открыть перед ней дверь, положив руку на сердце и склонившись в глубоком поклоне, от чего светлые локоны упали ему на лицо.
– Вы лишаете общество созерцания вашей красоты, сударыня, – проворковал он. – Но ведь должен найтись хотя бы один счастливец, которому будет позволено вечно блаженствовать, глядя на ваши совершенства.
– Сегодня мне исполнилось пятнадцать лет, – сказала она. – И до сих пор я такого человека не встретила.
– Как знать, сударыня, – заметил он, склонившись еще ниже.
Она рассмеялась переливчатым смехом.
– Действительно, я этого не знаю, – сказала она. – Он может находиться здесь в эту самую ночь, а раз так, пора надеть на себя скромность.
На прощание она подарила молодому человеку изящный взмах рукой и ушла.
* * * * *
Когда дверь за ней закрылась и сэр Джон вернулся к столу, в комнате на какое-то время воцарилось неловкое молчание. Не обладая ни острым умом, ни глубокими чувствами, эти деревенские бражники не смогли бы объяснить внезапной перемены своего настроения. Поэтому они принялись опорожнять бокалы один за другим, чтобы его исправить, и вскоре действительно принялись смеяться и оживленно шутить.
Их разговор крутился вокруг именинницы, которая по неясной причине решила лишить их своего общества. Они собрались вокруг сэра Джеффри и вспоминали забавные истории из ее детства, расхваливали ее расцветающую красоту с прелестями первых красавиц графства.
– Она будет плыть посреди них, как королевский фрегат, – говорили они в один голос. – В ее блеске все женщины побледнеют, словно сальные свечи во время дворцовой иллюминации.
Часы пробили двенадцать, когда она вернулась к ним. С последним ударом часов двери распахнулись, и появилась она – в сопровождении двух женщин, с большим серебряным канделябром в руках, длинные восковые свечи горели высоко над ней и обливали ее потоком света. Одетая в богатое платье из парчи алого и серебристого цвета, затянутая в корсет с пышным кринолином, с такой тонкой талией, что ее легко могли обхватить мужские ладони, она казалась цветком на стебле. Черные волосы были подняты в высокую прическу и украшены драгоценными камнями, белую длинную шею подчеркивал отделанный бриллиантами воротник. Горделиво сверкали ее глаза, и была она настолько прекрасна, что все мужчины в зале вскочили с мест, глядя на нее. Она свободно поклонилась и встала перед ними со вздернутой головой, искривив рот в торжествующей улыбке королевы, окруженной вассалами.
– На колени! – воскликнула она. – Пейте за меня, стоя на коленях. С этой ночи все мужчины будут поклоняться мне, как только я соизволю бросить на них взгляд.
Глава V. «Только не я, – сказала она. – Доверься мне. Со мной такого не случится».
Она больше не ездила на охоту в мужской одежде, носила только парчу и тафту, тонкий батист и кружева. Ее камеристка с таким усердием занималась туалетами, ароматной водой и эфирными маслами, без конца бегала по поручениям, переодевала хозяйку в новые платья и причесывала, что вскоре жизнь для нее превратилась в тягостную, непосильную ношу. Если прежде ее обязанности были легкими и необременительными, несмотря на тяжелый характер барышни, то теперь все изменилось. Никогда еще молодая леди не была такой требовательной и придирчивой, если ей не нравились наряд и прическа. В присутствии незнакомцев, будь то дамы или господа, Клоринда старалась сдерживать свой язык и не давать воли гневу, но нисколько не стыдилась грубить и браниться возле туалетного столика наедине с камеристкой, если диадема или лента казались ей неподходящими. Она отводила душу криками, отвешивала оплеухи, срывала с себя платья и топтала их ногами, бросала баночки с помадой в голову бедной женщины. Та принимала хозяйские вольности с полной готовностью, прислуживая госпоже с редким смирением и покорностью.
Всю свою железную волю, присущую ей с младенческих лет, Клоринда направила на осуществление цели. Ей предстояло покорять графство красотой, царить и порабощать до тех пор, пока не сыщет знатного мужа с внушительным состоянием.
Вскоре по всему графству распространились удивительные слухи: госпожа Клоринда Уайлдер оставила свои странные выходки и превратилась в приличную девицу, какой и следовало быть по рождению и воспитанию. Впервые об этом заговорили, когда в одно прекрасное утро она появилась в церкви в сопровождении свиты – мисс Уимпол и двух сестер, чьи невзрачные лица, неуклюжие фигуры и мешковатая одежда составляли резкий контраст с ее ослепительной прелестью.
Карета из Уайлдер-холла редко подъезжала к церковным вратам, лишь иногда к воскресной службе приезжала мисс Уимпол с двумя воспитанницами, и то если сэр Джеффри пребывал в хорошем расположении духа, а кучер был настолько любезен, чтобы оказать дамам эту услугу. Но чаще они добирались в церковь пешком. В жаркие дни они являлись туда с красными взмокшими лицами, а в слякоть – с заляпанными грязью мокрыми юбками.
Тем утром карета была запряжена ухоженными лошадьми, кучер нарядно одет, на запятках стоял лакей, который проворно спрыгнул на землю и бросился открывать дверь, как только экипаж остановился. Прихожане вокруг так и застыли с раскрытыми ртами. Среди бела дня случилось неслыханное и невиданное чудо.