И если я говорю, что тебе будет хорошо со мной, так оно и будет. Если я говорю, что буду защищать и оберегать тебя — так оно и будет. И если я говорю, что мы будем вместе — так оно и будет.
Ты должен доверять мне, Теон. И не должен бояться.
Да, я хочу, чтобы ты был рядом — но не у ног, а между. О Боги, как же я хочу тебя трахнуть, Теон! И я хочу, чтобы ты выполнял все мои желания — они тебе понравятся, я точно знаю.
Однако сейчас мои желания очень простые. Если бы ты вдруг оказался рядом, я схватил бы тебя за волосы и запрокинул голову — я хочу видеть, как ты смотришь на меня снизу вверх. И хочу видеть твою шею. На ней ведь давно не было ни одного синяка или засоса, только следы моих зубов, верно? Да и те уже совсем незаметны.”
Теон не смог удержаться от улыбки, когда прочитал про собак, но улыбка замерла на его лице, когда он перешел ко второй части письма. Левой рукой он провел по шее, нащупывая полукруглые шрамы от зубов Рамси, под ухом и у ключиц. Его длинная шея с остро выступающей косой мышцей и не слишком крупным кадыком, раньше была красивой — Рамси любил ее целовать и впиваться зубами в кожу. От воспоминаний закружилась голова, по телу Теона побежали мурашки, и он начал ежиться, словно от холода, сглотнув слюну, ставшую внезапно густой и тягучей. Рамси был груб и жесток, но сейчас почему-то воспоминания о сексе с ним не вызывали у Теона ужаса или отвращения. Он, безотчетно водя пальцами по старым отметкам Рамси на своей шее, продолжил читать письмо.
“Потом я бы сорвал с тебя одежду, потому что я хочу чувствовать твое тело целиком. И с этого момента все пошло бы очень незатейливо. Я скрутил бы тебя и отымел так, что кровать под нами сломалась бы нахрен.
Таким будет наш первый секс, Теон. Но потом я не буду спешить. И если ты захочешь, я буду трахать тебя так бережно, как будто ты, твою мать, хрустальный. Ты снова будешь стонать в моих руках и отвечать мне. Ты будешь ласкать меня так же, как и я тебя. И нам будет хорошо вместе.
Я хочу тебя, Теон, и меня бесит, что ты все еще так далеко. Я могу общаться с тобой только через эти долбаные письма, но мне этого мало.
Если бы ты был рядом, я бы заставил тебя снова поверить мне. Ты мой, Теон. Ты принадлежишь мне так же, как и я тебе, — так зачем мне причинять тебе боль?
Сейчас я хочу только одного — чтобы ты просто был со мной. Всегда.
И это будет. Это неизбежно. Ты сам этого хочешь, мой славный. Я чувствую это даже на расстоянии. Ты хочешь быть со мной, и уже почти готов признаться в этом самому себе.
Давай же, Теон, осталось совсем немного. Сделай еще несколько шагов ко мне. Чтобы мы стали еще ближе.
У меня много новостей. Мне наконец-то сняли гипс. Ты даже не представляешь, как ужасно чесалась под ним рука. Я просто с ума сходил, мне хотелось сорвать ногтями всю кожу от локтя до запястья. Теперь все хорошо, гипс мне больше не мешает, но долбаные пальцы почти не сгибаются.
Такое ощущение, будто мне пришили чужую руку — я даже ложку не могу в ней удержать. И все благодаря этой скотине Клигану. Правда, я отплатил ему с лихвой. Я слышал, что он так и не перестал срать под себя, и что его скоро должны перевести в психушку для “овощей”. Там ему самое и место.
Я начал разрабатывать руку, и думаю, что через пару месяцев все будет в порядке. Правда, в местном спортзале кроме штанг и баскетбольной хрени ничего нет, но я уже привык довольствоваться малым.
Вчера Миранда сказала, что утвержден состав коллегии судей, которые будут рассматривать мою апелляцию. Председателем будет толстый хрен Мандерли, и проблема в том, что у него какие-то личные обиды на бюро Фреев. Когда он слышит слово “Фрей” у него начинается то ли аллергия, то ли падучая.
В общем, как только нервный Мандерли увидит, какая именно контора меня представляет, рассчитывать на положительный исход апелляции не стоит.
Так что теперь меня будет вести другая адвокатская фирма. Дом Болтонов когда-то раньше имел с ними дела, но потом мы ушли к Фреям. Завтра у меня первая встреча с главным партнером этого бюро — каким-то Варисом.
Очень жаль расставаться с Мирандой, встречи с ней были довольно приятными. Но она обещала писать мне. Часто.
Я скучаю по тебе. Я скучаю по нашим девочкам. И я очень хочу увидеть вас всех. Пришли мне фотографии, Теон!
Но не только фото девочек. Я хочу увидеть тебя. У меня есть несколько снимков, которые сделал мой человек, когда ты гулял в парке. Но ты везде смотришь куда-то вбок, опустив голову.
А я хочу видеть твое лицо.
Когда же ты, наконец, придешь ко мне, Теон Грейджой?
Я жду тебя каждый долбаный день, но меня вызывают к другим посетителям, и ты не представляешь, как меня это разочаровывает. Я хочу увидеть тебя, а не очередного адвоката или человека от моего отца.
Я хочу тебя, Теон.
Если ты все еще боишься прийти на встречу, тогда просто вложи в письмо фотографии.
Много фотографий.
Я буду ждать, мой Теон.
Твой Рамси Болтон.”
Теон отложил письмо и начал бездумно перебирать фотографии, сделанные Даллой.
Он выбрал несколько снимков из пачки, штук десять, если не больше, в основном на них были собаки, но на трех было и его лицо.
У Даллы был настоящий талант, она сделала чудесные фотографии. На первой Хелисента облизывала нос Теона, а он при этом смешно морщился. На второй он сидел на траве, поджав под себя ноги, а девочки лежали рядом. И на оставшейся — его лицо крупным планом, а вокруг довольные собачьи морды.
Был еще один снимок… Теон на нем вышел почти красивым, он был удивлен, как такое могло получиться, но Кира вылезла на передний план и стояла так, что было явственно видно, насколько она крупнее остальных. Теон отложил фотографию обратно в стопку и принял твердое решение посадить Киру на диету.
Он начал писать ответ Рамси.
“Хорошо, что тебе сняли гипс. Пальцы можно разрабатывать мягким мячиком, сжимать и разжимать его в руке, это помогает лучше всего, я знаю. Благодаря тебе.
Не переживай по поводу собак. На корме и лечении для них я не экономлю. Я хорошо слежу за ними и не хожу к Квиберну. Мы лечимся в “Зеленой клинике” у Ридов, они хорошие профессионалы, при этом чуткие и внимательные. И если не дай боги вдруг возникнет необходимость — конечно же, я сниму с твоего счета деньги и направлю их на врачебную помощь. Хелисенте, кстати, сняли швы и лапа совсем уже зажила.
Теон медлил, кусая ручку, не зная, как правильно высказать то, что хотел написать.
Мне, конечно, приятно читать, что ты думаешь обо мне и хочешь меня. Не стану скрывать, да ты и сам знаешь, что хорошо изучил меня за то время, что мы были вместе — по твоей воле, не по моей.
Ты способен заставить меня стонать от удовольствия, это правда. Но это удовольствие для меня всегда было связано с болью и унижением. И именно от этого ты ловил свой кайф, я же видел.
Я не готов встречаться с тобой сейчас. Пока не готов.”
***
Наконец-то Теон почувствовал, что его жизнь обретает смысл. Каждый день после работы он ходил в качалку. Большой Джон велел Теону есть побольше мяса и порекомендовал какие-то протеиновые пилюли в большой черной банке. Результат не заставил себя долго ждать: худое изможденное тело постепенно начало обрастать мышцами. После ежедневных физических нагрузок Теон крепко спал по ночам и больше не просыпался от собственных криков. Но Рамси все же иногда ему снился, после пробуждения он помнил эти сны и сердито застирывал по утрам белые потеки на белье.
Игритт и Стир поженились и съехали. Стир зашел попрощаться, держа в руках бутылку дорогого арборского виски, и показал Теону фотографии чудесного двухэтажного дома в пригороде, на который они взяли ипотеку в Железном Банке. Бывший сосед крепко пожал Теону руку и пригласил в гости. Теон кивнул и пообещал заходить к ним, но на самом деле он не собирался навещать их, потому что не был уверен, одобрит ли его визиты Игритт.
У Манса наконец вышел новый альбом — весь склад был забит коробками с дисками. Заглавная песня “Два сердца бьются, как одно” сразу же высоко поднялась в чартах “Вестеросского радио” и “Радио Север”, и теперь звучала по всему городу. Доходы фирмы резко возросли, и Манс на радостях прибавил всем сотрудникам жалованье, а Теона почти насильно отправил в трехнедельный отпуск. Скорбный Эдд был растерян: ремонт в его квартире закончился, мебель была расставлена, заработок вырос, и поводов для ворчания стало намного меньше. Теон посоветовал ему завести домашнее животное — тогда причин поворчать появится хоть отбавляй.
Теон, пользуясь вынужденным отпуском, проводил больше времени в качалке, и ходил гулять с девочками не на площадку, а в центральный парк. Он уходил вглубь парка, куда не добиралось большинство гуляющих, и снимал с девочек намордники, давая им возможность побегать за любимыми игрушками — мячиком, палкой или пластиковой тарелкой. У Теона была заветная полянка в отдаленном месте парка, где стояла вечно пустая скамеечка, на которой он мог посидеть, отдыхая от игр с девочками.
Но сегодня скамейка была занята. На ней по-хозяйски расположились два симпатичных молодых человека. Улыбчивый темноволосый красавец с синими глазами кормил персиком широкоплечего кудрявого блондина. Они по очереди откусывали от яркого красного бока и целовались, слизывая друг с друга сладкий фруктовый сок. Теон застыл столбом, завороженно следя, как эти двое ласкают друг друга. Любопытная Джейни подбежала к ним и запустила нос в корзинку для пикника, которая стояла на краю скамейки. Черноволосый отшатнулся, увидев собаку, а блондин посмеялся над его испугом и предложил Теону персик. Теон вздрогнул, словно очнувшись, растерянно поблагодарил за предложенное угощение, позвал девочек и ушел искать другое место.
Первым делом, вернувшись домой, Теон проверил, нет ли письма от Рамси. Но желтого конверта на полу не было.
Теон внимательно читал газеты, в которых были статьи про Болтонов и о возможном пересмотре дела Рамси. Все статьи были хвалебные, и фотографии подобраны отлично — рекламный маховик, запущенный Мирандой, все еще крутился. Теон перечитывал последнее письмо Рамси каждый вечер, перед тем как пойти в душ перед сном. Он гладил свои шрамы на груди, животе и бедрах, стоя под обжигающими, как прикосновения Рамси, струями воды. У него подкашивались ноги и кружилась голова, когда он забрызгивал белым свою четырехпалую ладонь.
Письмо появилось на коврике с опозданием в несколько дней, и Теон вздохнул с облегчением. Он разорвал конверт и торопливо вытащил пять небольших блокнотных листов, исписанных с обеих сторон. На внешнем бумажном сгибе виднелись следы светлой пудры. Письмо было написано карандашом и, как обычно, печатными буквами. В некоторых абзацах они были убористые и прямые, а в некоторых — неуверенно дрожали, норовя уйти куда-то вверх и вбок. Видимо, сломанная рука Рамси все еще болела, и он менял руки, пока писал письмо.
Теон принялся жадно поглощать глазами неровные строчки.
“17 сентября
Мой Теон!
Я получил фотографии.
Ты не представляешь, что творилось у меня в голове, когда я увидел их в первый раз. Я смотрел на тебя и на девочек. На тебя. И снова на тебя.
Если бы ты сейчас оказался рядом, я вряд ли сумел бы сдержаться. Я пересматриваю фотографии чуть ли не каждый час, и уже порядком их истрепал. Самый лучший снимок я повесил на стенку. Тот самый кадр, где ты снят крупно, вместе с девочками. Лицо у тебя там немного смущенное, но глаза улыбаются.
Ты очень красивый.
Когда я лежу на кровати, я смотрю прямо на тебя. Первое, что я вижу теперь, когда просыпаюсь — это твой взгляд. Очень приятное пробуждение, я словно возвращаюсь в старые добрые времена, когда ты постоянно был рядом со мной.
Все фото отличного качества, и сняты в одном месте. Целая серия кадров, как будто объектив щелкал каждую секунду. Это профессиональная фотосессия. Кто фотографировал тебя, Теон? Ты специально нанял фотографа для того, чтобы показать мне себя и девочек? От этой мысли моя голова становится совсем шальной.
Я даже не знаю, что радует меня больше — эти фотографии или тот факт, что ты так старался сделать их для меня.
Я хочу тебя, Теон. Будь ты сейчас со мной, я бы сразу стянул с тебя все лишнее, и приступил бы к делу. Сначала я бы заломил тебе руки, мне нравится сжимать твои запястья — они такие тонкие и хрупкие. Затем я бы облизал все твои шрамы, мой славный, ведь я так давно не видел их. Я прекрасно помню каждую отметину и каждый рубец. А ты хорошо помнишь, как сильно они меня заводят. Но ты заведешься сильнее, потому что я начну с твоей шеи, а потом буду спускаться вниз. А когда ты уже не сможешь больше терпеть, я скручу тебя и трахну так, что ты будешь кричать — как прежде. И я заставлю тебя кончить первым.
Ты сейчас возбужден, мой славный. Я знаю, что у тебя уже стоит.
Я всегда знаю, чего ты хочешь на самом деле. Ты хочешь, чтобы я сделал все это с тобой. И я сделаю. Тебе будет очень хорошо, Теон. Я обещаю.”
Теон покраснел, понимая, что они и в этом схожи — он перечитывал письма Рамси, где тот писал, как будет заниматься с ним сексом, а Рамси смотрел на его фотографии, и оба кончали, думая друг о друге. Теон закусил губу, перечитывая строки, где Рамси написал о том, как будет его ласкать. Рамси всегда знал, чего хочет Теон на самом деле, и был прав, когда утверждал, что он возбудился от этих слов. Теон откинул со лба прилипшую прядь волос и глубоко втянул в себя воздух, глядя в потолок. Он постарался сдержать внезапно нахлынувшее желание. Отдышавшись, Теон продолжил чтение.
“Ты пишешь, что Хелисента в порядке. Я этому рад. Сейчас ты сумел обойтись собственными скудными средствами, но что будет дальше? Почему ты такой упертый, Грейджой?! Почему ты упорно отказываешься от того, что принадлежит тебе? Я ненавижу повторяться, но вынужден делать это снова и снова — возьми деньги со счета! Ты сможешь снять приличный дом в пригороде, и у девочек будет собственный двор для прогулок. Тебе не придется торчать в магазине Манса на побегушках. Тебе не нужна эта долбаная работа!
Сейчас ты экономишь каждый грош и вынужден во многом себе отказывать. Как только ты снимешь деньги со своего банковского счета, ты не будешь ни в чем нуждаться.
Возьми их, Теон. Они твои. Возьми их, и живи достойно.
Я узнал от своего человека, что ты начал посещать тренажерный зал. Это очень неприятная новость. Почему ты решил ходить в качалку? Ты хочешь что-то изменить в себе?
Но тебе это не нужно, Теон. Я люблю твое тело таким, каким оно есть сейчас, и я не желаю, чтобы ты менялся.
Или у тебя какая-то другая цель? Или интерес? Скажи мне, мой славный: зачем ты таскаешься в этот долбаный зал? Почему тебя вдруг туда потянуло? Какие были причины?
Я хочу, чтобы ты перестал заниматься этой херней. Надеюсь, ты прислушаешься к моему желанию.
Спасибо за совет насчет того, как разрабатывать руку. Мой язвительный Теон, когда же, наконец, ты прекратишь упрекать меня? Благодаря мне ты сейчас на свободе, а не мотаешь пожизненное за киднеппинг. Не забывай об этом!
С маленькими мячиками здесь туговато. Как ты сам понимаешь, в тюрьме небольшой выбор приспособлений для лечебных тренировок. Ребята делают мне шарики из хлебных мякишей, вот с ними и упражняюсь.
Еще я пытаюсь научиться заново писать правой рукой. Сначала попробовал, как школяр, повторять на бумаге одно предложение по сто-двести раз, но это слишком скучно. Поэтому я решил переписать в блокнот какую-нибудь книгу.
Местные заключенные, которым повезло с тихой работой в библиотеке, оказались шутниками с плохим чувством юмора. Они прислали мне мемуары какого-то однорукого гвардейца. Пришлось моим ребятам поговорить по душам с этими весельчаками, и сейчас в библиотеке работают совсем другие люди. Более серьезные.
Правда, книжку я возвращать не стал, потому что уже начал ее переписывать. Каждый день осиливаю по паре-тройке страниц. Дело с разработкой пальцев немного пошло на лад, хотя меня тошнит от излияний однорукого идиота.
Варис оказался очень сметливым адвокатом. У него есть свои подходы, и он со всеми умеет договариваться. Варис пообещал найти слабое место судьи Мандерли и чуток надавить на него, чтобы рассмотрение апелляции прошло без неожиданных сюрпризов. Варис, как и я, не любит проигрывать и приложит все усилия, чтобы наконец-то вытащить меня отсюда.
Вот, пожалуй, и все мои небогатые новости, Теон.
Единственным радостным событием за все это время стало твое письмо с фотографиями.
А теперь поговорим о главном.