— Да, ниже этажом, — голос Теона внезапно стал хриплым.
— Заходите к нам в гости, сосед. Я Игритт, а это — Стир, — она встала на цыпочки и звонко чмокнула лысого в щеку с треугольным шрамом, идущим от уха и сужающимся к внушительному носу.
И тут Теон понял, почему она показалась ему знакомой. Так вот к кому она ушла от Джона. Но надо честно признать, что этот Стир выглядел намного мужественней, чем бастард Старка.
— Теон, — обреченно произнес он.
— Ох. — Глаза девицы сузились, она перевела взгляд на его руки в бежевых кожаных перчатках. — Грейджой.
Теон, вспомнив, что его глаза закрывают темные очки, вздохнул с облегчением.
— Вы что, знакомы? — Стир посмотрел сначала на Теона, потом на Игритт.
— Ладно, я пойду. — Теон развернулся и начал спускаться по лестнице.
— Спасибо, мужик! — вдогонку сказал ему Стир.
Теон раньше не замечал, что в его доме такая слышимость. Или соседи у него были тихие. Наверху периодически что-то с грохотом обрушивалось на пол, а бывшая девушка Джона Сноу стонала и кричала полночи. Теон накрывал голову подушкой, чтобы не слышать их любовных игр, но заснуть у него получилось только под утро.
Видимо из-за соседей ему снова приснился Рамси. Он привязал Теона к кровати и был с ним нежен — насколько Рамси мог быть нежным. Он покрывал тело Теона жесткими поцелуями, оттягивал зубами кожу, заставляя ее гореть и разжигая его возбуждение. Теон извивался под ним и скулил. Он снова проснулся от собственного крика и в испачканном спермой белье. Застирывая трусы в ванной, он злился на себя. Ну почему, почему в этих мокрых снах к нему приходил ненавистный Рамси, а не красивые девушки с большой грудью? “Наверное, к письму”, — мрачно пошутил он.
И точно. Вечером на коврике его снова поджидал желтый плотный конверт. Аккуратно сложенные блокнотные листки были исписаны резким почерком без ошибок, помарок и подчеркиваний. Строчки были ровные, и, словно на книжной странице, были четко выдержаны поля и абзацы.
“13 июня
Здравствуй, Теон!
Ты очень порадовал меня своим ответом. Хотя письмо вышло коротковатым, но по сравнению с твоей предыдущей запиской это послание словно целая повесть, и я весьма высоко ее оценил. Ты не поверишь, но я перечитал письмо не меньше десяти раз. И вдруг подумал, что я никогда прежде не видел твоего почерка — ведь мы не писали друг другу от руки. Только короткие сообщения по телефону.
Мы словно оказались в средневековье, когда кроме пера и бумаги больше ничего не было. Это даже немного забавно.
Мой славный Теон, ты пишешь, что не знаешь, о чем со мной разговаривать. Но мы уже с тобой разговариваем, и разве это не прекрасно? Конечно, наш диалог пока немного не клеится, но это вполне объяснимо. Мы еще в самом начале пути. Постепенно мы все наладим.
Верь мне.
Я заметил, тебе не нравится, что я в курсе твоих дел. Ты, наверное, думаешь, что мне докладывают о каждом твоем шаге? Нет, мой славный, не докладывают. Я ведь не прокурорский олень с кучей ищеек, которые могут устроить круглосуточную слежку и напихать в твою квартиру “жучков”.
Я просто попросил своего человека иногда присматривать за тобой. Ему известно лишь то, что ты живешь в дешевом жилье самого говенного района, все еще работаешь у Манса и ходишь гулять с моими собаками в один и тот же парк. Вот в этом и заключается вся моя “слежка” за тобой.
Но когда я слышу от своего парня эти скудные отчеты, мне становится спокойно на душе.
Потому что я знаю — мой Теон в безопасности. Никто не досаждает ему, и никто не вредит. Я должен быть уверен, что у тебя все в порядке. Потому что ты мне очень дорог, Теон.
Теперь, когда ты начал отвечать на мои письма, мне нет необходимости приглядывать за тобой. Ведь ты и сам можешь рассказать обо всех своих новостях и проблемах. Мой курьер будет просто доставлять тебе письма и забирать ответы.
Только не забывай отвечать мне вовремя, чтобы я знал, что с тобой ничего не случилось.
Грейджой, ну неужели тебе и впрямь “не слишком” интересна моя жизнь?! “Не слишком” или “не интересна”?! Все-таки есть большая разница между этими словами. Наверное, все же моя жизнь тебя немного интересует, только ты сам не хочешь себе в этом признаться.
По правде говоря, здесь мои дни не пестрят яркими событиями. Я могу многое рассказать тебе о здешних порядках, дерьмовой еде и вечном противостоянии (ты даже не представляешь, какое тут сидит зверье). Но вряд ли тебе доставит удовольствие читать все это.
Давай лучше поговорим о тебе. На эту тему я готов разговаривать бесконечно, Теон.
Ты начал пить, и меня это не радует. Я завязал с выпивкой, как только получил твою записку с зелеными строчками, и больше не притрагиваюсь к спиртному. Советую тебе поступить точно так же. Ты слабоват насчет алкоголя, я это давно заметил, когда ты на голодный желудок выпил целую бутыль грошового вина и заблевал не только себя, но и всех моих девочек.
Прекрати пьянствовать и побереги свое здоровье.
Я рад слышать, что с девочками все нормально. Впрочем, я с самого начала был за них спокоен, потому что знал, что они оказались в хороших руках. Я скучаю по ним, особенно по Джейни. Теон, если бы ты взял со счета деньги, ты смог бы покупать девочкам ту еду, к которой они привыкли — отборные бифштексы и мясные консервы. А не кормить их какими-то дурацкими сухарями.
В который раз говорю тебе — воспользуйся деньгами. Они помогут тебе. И уволься, в конце-концов, из магазина Манса. Это место не для тебя, ты способен на большее.
А теперь о самом главном, Теон. Я хочу поговорить о том, что очень сильно резануло меня по сердцу.
Ты врешь мне, мой славный. И мне ужасно больно читать эту ложь — не потому, что ты меня обманываешь, а потому что ты обманываешь сам себя.
Ты говоришь, что тебе хватает денег и что у тебя все прекрасно.
Но я знаю, что на самом деле ты едва сводишь концы с концами и ненавидишь свою каморку.
Ты ненавидишь свою жизнь. И не нужно кричать, что тебе хорошо, Теон. Ты не можешь меня обмануть, я слишком хорошо тебя знаю. Тебе сейчас очень плохо. Так плохо, что ты готов выть от тоски.
И меня это ранит. Потому что никто, кроме меня, тебя не понимает. Потому что никто, кроме меня, не может прекратить твое одиночество. Потому что никто, кроме меня, не сможет дать тебе то, в чем ты нуждаешься. А ты, вместо того, чтобы принять мою помощь, постоянно отталкиваешь меня.
Ты очень несчастен, Теон, я чувствую это. Ты словно сидишь в такой же камере, как и я, только твоя клетка немного просторнее. Ты сам себя запер в тюрьму, и тебе очень плохо. Как и мне.
Скажи мне, кто еще сможет понять твое состояние?
Но мы можем помочь друг другу. Расскажи мне о своих мыслях. Опиши, что ты чувствуешь. Как только ты изложишь все это на бумаге, тебе сразу станет легче, поверь мне.
А твои письма дадут мне надежду, что даже в тюрьме можно продолжать жить, а не просто существовать.
Выговорись в письме, Теон. Я хочу услышать твой голос и твои интонации. Только на этот раз, пожалуйста, напиши мне правду.
Я жду ответ.
Твой Рамси Болтон.”
Рамси снова влез под кожу, увидел насквозь все то, что пряталось за словами.
Он с ужасом понял, что Рамси опять написал правду о том, насколько сильно Теон ненавидит свою жизнь. Он пошел на кухню и налил себе виски. Рамси велел ему бросить пить, уволиться с работы, сменить жилье и начать тратить его деньги. Но Теон больше не собирался подчиняться ему, хотя понимал, что Рамси был прав и в этом. Зато теперь Теон не чувствовал угрозы и ему больше не нужно было таскать с собой Киру на работу.
Он взял ручку и блокнот, отпил виски и начал писать ответ.
“Я так понимаю, что тебе там скучно и нечем заняться, вот ты и пишешь мне все эти письма. Однако я не вижу, зачем мне все это нужно. Я наконец-то свободен, и у меня такая жизнь, которую я сам себе выбрал. И мне не нужны твоя забота и твое сочувствие. Мне вообще ничего не нужно от тебя. Каждый день я вижу свои руки. И каждый день я вспоминаю, как ты отрезал мне пальцы. Я выбрал неверный путь, и он привел меня к тебе. Я дорого заплатил за свои ошибки. Ты тоже выбрал свой путь, и он привел тебя в тюрьму. Теперь настала твоя очередь расплачиваться. Мне не жалко тебя, Рамси. И я не собираюсь тебе помогать.”
***
Теон немного завидовал соседям, несмотря на то, что они частенько ругались так, что об пол летела посуда и прочая домашняя утварь. Обычно это происходило, когда Игритт начинала качать права и доказывать Стиру, что она не принадлежит ему. Игритт кричала, что она — свободная женщина, поэтому вольна распоряжаться своей жизнью и своим телом по собственному усмотрению. Теон грустно улыбался, слушая соседские скандалы, потому что они всегда заканчивались одинаково: бурным перемирием, скрипом кровати, громкими стонами, рычанием Стира и вскриками Игритт. Ему казалось, что они ругались лишь для того, чтобы потом мириться.
Управляющая домом Маша Хеддль отловила его около подъезда, схватила за локоть и горячо зашептала в ухо:
— Присмотрись к новому соседу, который со шрамами! Он точно сектант! Я слышала, что эти сектанты режут сами себя и едят человечину!
— Не может быть! — недоверчиво нахмурился Теон.
— Точно тебе говорю! Я видела по телевизору, там рассказывали про таких. Еще у них птицы есть, которые все видят и им рассказывают.
— Но у этого же нет никаких птиц. Я помогал ему носить вещи, я бы заметил.
— Ты будь внимательнее с ним, и если что увидишь — сообщи куда следует!
Теон заверил управляющую, что непременно будет приглядывать за соседями. А в мыслях покрутил пальцем у виска — придумала тоже, человечину они едят.
Однажды утром, возвращаясь с собаками с прогулки, Теон столкнулся с Игритт у подъезда. Она встала перед ним, мешая пройти, и долго смотрела ему в лицо, прикрытое темными стеклами очков.
— Это его? — кивнула она на доберманов. — Болтона?
— Да, — ответил Теон.
— А зачем тебе его собаки?
Теон не знал, что на это можно сказать.
— Они же не виноваты, что они — его, — растерянно произнес он. — Они себе хозяина не выбирали.
Игритт скривила губы и посмотрела на него так, словно хотела спросить “А ты?”, но передумала. Теон увидел у нее на шее, чуть выше острых ключиц, свежий синяк со следами крупных зубов, и по его спине пробежали мурашки.
— А я недавно видел Джона, — вдруг выпалил Теон.
— Да? — ее голос был нарочито безразличен. — И как он?
— Он был здесь в отпуске, мы вместе гуляли с собаками. И он нас даже пригласил домой на кофе.
— Неужели? — усмехнулась она.
— Джон был тяжело ранен, — при этих словах ироничная насмешка в ее глазах сменилась неподдельным беспокойством, — но уже поправился и уехал обратно в “Дозор”.
— Ну, передавай ему привет, — от беспокойства на ее лице не осталось и следа: Стир подъехал к дому на мотоцикле, широко развернулся, и мотор взревел, когда он крутанул ручку газа. Игритт с разбегу запрыгнула на высокое заднее сиденье, обхватила Стира руками, весело чмокнула его в макушку, прикрытую кожаной банданой. Они умчались со двора, окутав Теона и собак облаком вонючего белого дыма. Кира расчихалась и недовольно залаяла им вслед, дергая поводок.
Теон хотел бы передать привет, но Джон не пишет ему. Через несколько дней после отъезда Теон отправил ему смску: “Как дела?” и получил в ответ короткое “Нормально, очень занят”. И больше ничего. Теон не обижался на него и был уверен, что Джон не отвечал из-за загруженности по работе, а не потому, что продолжал считать его перевертышем, по вине которого погибла вся его семья.
Джейни загуляла и стала совсем несносной, не слушалась и норовила убежать, а вокруг нее стали виться кобели всех пород, от мала до велика. Теону совершенно не хотелось возиться со щенками, поэтому он стойко охранял ее невинность, отгоняя многочисленных кавалеров, а Джейни смотрела на него с укором.
Далла была уже на сносях, но каждый день приходила в магазин и ухаживала за Мансом — варила кофе, делала бутерброды и приносила ему еду на небольшом пластиковом подносе прямо в студию, при всяком удобном случае целуя мужа в небритую, морщинистую, как у бульдога, щеку. От нее исходила такая волна любви, что доставалось даже Теону: каждый раз, проходя мимо, она трепала его поседевшую макушку. Поначалу Теон дергался от ее нежных прикосновений, и Далла гладила его по волосам, успокаивая. Потом Теон привык и уже сам подставлял голову под ее ласковые руки.
Дома ему было скучно. Регулярные перемирия новых соседей доставляли ему определенные неудобства. Он даже подумал о том, что можно было бы пойти в клуб, как раньше, и снять там какую-нибудь девку, чтобы перепихнуться по-быстрому. Но когда он представил себе выражение лица девушки, разглядывающей его шрамы, его передернуло от отвращения. Шрамы могли быть сексуальными, как у его соседа Стира. Но считать красивыми шрамы Теона мог только извращенец.
Теон, пересекая порог собственного дома, каждый раз неосознанно смотрел на пол. Он одергивал себя, и все равно, как только он отпирал замок и поворачивал тяжелую стальную ручку — его взгляд сразу же падал на коврик у двери.
В городе было слишком жарко, девочки изнемогали, и Теон периодически заталкивал их в ванну, поливая из душа прохладной водой, но этого хватало ненадолго. Сам он пил ледяное пиво из холодильника, закусывая готовой дорнийской едой в коробочках. Он решил взять выходной, чтобы съездить с девочками на реку, дать им немного поплавать и порезвиться на природе. Теон следил, как девочки наслаждаются речной водой и свободой. Сам он в воду, конечно, не полез — не хотел показывать окружающим следы от ножа на своем теле, и сидел в тенечке на берегу, попивая пиво, которое быстро нагрелось на жаре и стало противным на вкус.
Когда они вернулись домой, уставшие и довольные, Теон первым делом снова посмотрел на коврик в прихожей. Прошло уже больше месяца, Далла родила здорового толстощекого мальчишку, которому они с Мансом никак не могли придумать имя и звали просто “наследник”, а на коврике в прихожей у Теона было все так же пусто. Полгода назад он молил всех богов, чтобы желтые конверты больше не появлялись под его дверью. Боги никогда не исполняют того, что просишь, вовремя.
У Теона даже мелькнула мысль позвонить прокурору. Он пытался избавиться от нее, но она появлялась вновь с упорством назойливой мухи. Как-то раз он уже готов был снять трубку, но его удержало возникшее в памяти ожесточенное лицо с впалыми щеками и щетинистым подбородком, брезгливо искривленный рот и резкий скрипучий голос: “Думай, что делаешь, Грейджой”.
Наконец, вернувшись с прогулки, Теон все же обнаружил новый конверт под своей дверью. Он потянулся за письмом и выпустил поводок из рук. Девочки воспользовались моментом и бодро помчались в комнату за радостной Джейни, которой наконец-то удалось избежать вытирания лап после прогулки. На улице недавно прошел ливень, и на полу после собак остались мокрые грязные следы.
Конверт был непривычно толстый, вместо двух блокнотных листков в него было вложено целых пять. Текст как будто написал пятилетний ребенок — крупные печатные буквы дрожали и кривились в странном наклоне, некоторые слова практически невозможно было разобрать.
Сердце Теона пропустило удар — начертание букв было совсем не похоже на почерк Рамси. Он пробежал письмо глазами. Нет, это точно писал Рамси, вероятно, у него что-то случилось с рукой.
Строчки уходили то вниз, то вверх, и были перечеркнуты короткими линиями, как будто ручка постоянно выскальзывала из неловких пальцев. Листы были измяты и измусолены, похоже, что Рамси писал свое послание очень долго.
“16 июля
Здравствуй, Грейджой!
Твое письмо, как всегда, поражает своей сдержанностью и лаконичностью. Вероятно, у тебя совсем нет свободного времени, и мне очень интересно — чем же таким важным ты занят, мой славный? Ты отправил мне дюжину коротких фраз, хотя я прекрасно знаю, что у тебя дохрена одиноких вечеров, когда тебе абсолютно нечем заняться.
Но я понимаю тебя, Теон. Ты все еще держишь на меня обиду, хотя я не раз повторял тебе, что ты отплатил мне за все сторицей. Твои несчастные пальцы… Ты их теперь будешь вечно мне припоминать? У каждого поступка есть своя цена, Грейджой, и ты ее заплатил. Это была жестокая расплата, но признайся честно, мой славный, ты ведь заслужил ее!