“Это ты забрал у меня все. Друзей. Семью. Здоровье. Счастье. Мои пальцы. Мои надежды. Мое будущее. Мою жизнь. Это ты портишь все, к чему прикасаешься. Я тоже хочу забыть тебя навсегда. Лучше бы ты убил меня тогда, в подвале”.
Теон скомкал листок, и на его белой изнанке проступили зеленым буквы и знаки препинания, куда пришелся больший нажим фломастера. Он, шатаясь, побрел в прихожую и швырнул бумагу за дверь. После налил себе еще виски и тихо заплакал. Слезы капали в стакан, расплываясь на маслянистой поверхности темно-желтого напитка.
Через несколько минут он опомнился и бросился к двери. Теон распахнул ее, чтобы забрать листок, и, порвав его в клочья, выбросить в мусор.
Но под дверью уже ничего не было.
Он пошел в комнату, содрал футболку с кракеном и упал ничком на кровать.
========== Глава 3 ==========
Совершив над собой неимоверное усилие, он открыл глаза, и с тихим стоном закрыл их снова. Вчерашнее неумеренное пьянство обернулось жесточайшим похмельем. Теон попытался приподняться на кровати, но, лишь немного привстав на локтях, обессиленно повалился обратно.
Седьмое пекло, зачем я вчера так надрался? Правильно Рамси запрещал мне пить!
От этой мысли, от внутреннего одобрения действий Рамси, так внезапно возникшего в его гудящей голове, Теон в ужасе подскочил и неловко схватился за спинку кровати.
Его мутило, дико трещала голова и безумно хотелось пить. И он понял, что в таком состоянии он не сможет пойти на работу. А ведь надо было еще погулять с девочками!
Теон с огромным трудом сполз с кровати, прошлепал босыми ногами по линолеуму, поджимая оставшиеся пальцы. Он повернул кран с синей каплей и начал жадно пить, склонив голову набок. Теон с хлюпаньем втягивал в себя воду и фыркал, когда она норовила затечь в нос.
Девочки обступили его, они суетились вокруг и хотели есть. Но перед этим их надо было вывести на прогулку. Теон снова застонал, но делать было нечего — надо было собираться и идти с собаками на улицу.
По дороге на площадку он набрал номер Манса и признался, что сильно перепил вчера и сегодня прийти не сможет. Манс в ответ расхохотался: ему всегда нравилась честность, но от его смеха в голове у Теона ужасно звенело, а в животе что-то противно сжималось. Потом Манс спохватился и уточнил, все ли у него в порядке. Теон безжизненным голосом заверил, что все хорошо, просто он вчера решил снять напряжение и не рассчитал дозу. Он пообещал Мансу, что не намерен уходить в запой и завтра обязательно выйдет на работу. Он вернулся с прогулки, еле волоча ноги, и снова завалился спать.
Теон открыл глаза, когда солнце уже склонилось к горизонту, и почувствовал себя ощутимо лучше. Он приготовил себе обед, если это можно было так назвать: достал из морозилки упаковки с тефтелями и каким-то разноцветным рисом, высыпал содержимое в большую черную тарелку и поставил в микроволновку. Из прошлой жизни он помнил, что похмелье лучше переносится на сытый желудок. Он достал из холодильника молоко — запивать. Поначалу еда поглощалась с трудом, его все еще мутило.
Девочки сидели рядом и молча выпрашивали куски, глядя на него голодными глазами. Теон не выдержал и вручил каждой по тефтеле — сейчас он был не в том состоянии, чтобы сопротивляться их жадным взглядам.
Допив молоко прямо из бутылки, он поставил посуду в раковину, но тарелка выскользнула из непослушных пальцев и с грохотом повалилась в мойку. Теон болезненно поморщился от громких звуков — ощущение было не из приятных, будто его ударили по голове тяжелым молотом.
Теон упал на постель и начал бездумно следить за игрой солнечных зайчиков на потолке: проезжающие по улице машины ловили стеклами свет заходящего солнца, и яркие блики плясали у него над головой. Ему в спину упиралось что-то длинное, небольшое и твердое, давя в поясницу. Теон порылся в одеяле, достал толстый зеленый фломастер и недоуменно посмотрел на него, не понимая, откуда он мог взяться в его постели. Может, принесли девочки?
И тут он вспомнил.
Он написал письмо Рамси. Всего несколько строк, но он это сделал. Его начало мутить с новой силой, он перевалился через край кровати, голова свесилась почти до пола. Он попытался дышать размеренно и глубоко, чтобы удержать в желудке обед. Через некоторое время сердце перестало заполошно метаться в груди, он справился с тошнотой и успокоился, уговаривая себя, что этот измятый клочок бумаги соседи могли принять за обычный мусор и выбросить на помойку.
В глубине души он понимал, что письмо наверняка будет доставлено адресату. Но он гнал от себя эту мысль и старался думать о том, что Рамси не выйдет из тюрьмы никогда, и надо перестать его бояться.
Перестать. Так просто сказать. И так трудно, так невозможно перестать чувствовать этот мерзкий липкий страх.
Его жизнь снова вошла в привычный ритм: дом, работа, собачья площадка. Но теперь Теон был готов выть от тоски. После отъезда Джона он отчетливо ощущал всю бессмысленность того, что делал каждый день.
Он никогда не признался бы себе в этом, но сейчас он ждал нового письма в плотном желтом конверте. Потому что оно могло хоть что-то изменить в однообразном, застывшем вязком болоте его жизни.
И новое письмо появилось на пороге его квартиры в свой срок. Поднимая с пола конверт, он отвлеченно подумал о том, что будет, если заделать намертво щель между полом и дверью. Куда будут запихивать новые письма — в почтовый ящик или придумают что-то более оригинальное?
С письмом в руке Теон неспешно направился на кухню, заварил черный чай в большой кружке и забрался с ногами в свое любимое кресло. Он подул на чай, тот был очень горячий, но Теон не разбавил его холодной водой, а стал ждать, пока остынет. Он оторвал тонкую полоску по краю конверта, достал тщательно сложенные листы и начал неторопливо читать.
Почерк был такой аккуратный, словно Рамси прилежно переписал текст с выверенного черновика.
“31 мая
Здравствуй, Теон!
Признаться, я был весьма удивлен, когда получил от тебя весточку. Как жаль, что она была совсем короткая, но мне было очень приятно узнать, что, по крайней мере, два последних письма ты все-таки прочитал.
Правда, я почти забыл, что написал в последней записке, однако твои упреки немного освежили мою память. Я тогда был сильно пьян и нес всякую херню. Надеюсь, ты это примешь во внимание, Теон.
Я перечитывал твое письмо много раз, и мне было очень больно. Мы многое отняли друг у друга, и, согласись, если мы начнем сравнивать: кто кому причинил больше вреда, это будет просто смешно. Нам обоим есть, что предъявить друг другу. Но порой некоторые вещи измерить просто невозможно. Например, преданное доверие.
Мне кажется, что мы как-то неправильно начали переписку, Теон. Мне очень не по душе, что ты обвиняешь меня, а тебе наверняка тяжко читать мои обвинения. Так может быть, попробуем просто поговорить? Не вспоминая прошлое?
Мне жаль, сейчас ты совсем один. От каждого твоего слова разит тоской и одиночеством. Последняя строчка меня просто наповал сразила. Ты желаешь себе смерти — и это несмотря на то, что ты остался на свободе и можешь наслаждаться всеми благами вольной жизни. Меня это очень тревожит, Теон.
Ты никогда не помышлял о самоубийстве, даже в самые отчаянные дни — так что же стряслось теперь? Прошло столько времени, а ты все страдаешь, хотя говорят, что время лечит. На самом деле нихрена оно не лечит, я это знаю по себе.
Я поспрашивал своего человека, и он сказал, что ты не ходишь к психиатру. Значит, вся помощь от прокурора ограничилась только тюремным мозгоправом, новыми зубами и социальной квартиркой? Я безмерно восхищен его неслыханной щедростью, Теон. Представляю, как этот мудак скрежетал зубами, когда отсчитывал тебе жалкие казенные гроши.
Теон, я очень хочу, чтобы ты начал пользоваться теми деньгами, которые лежат на твоем счете. Они твои. Возьми их, сними нормальное жилье или дом в приличном районе. Брось этот сучий магазин Манса — тебе не нужно будет работать. Я смотрю, что у тебя даже нет нормальной ручки — пишешь говенным маркером на туалетной бумаге.
Не дури и возьми деньги. Они принадлежат тебе, Теон.
Ты говоришь, что я забрал у тебя друзей и семью… Но разве ты сам не предал своего лучшего друга? Разве ты сам не захотел немного пощипать карман семейства Старков? Да и вообще разве Старки были твоей семьей? Нет. Ты всегда ненавидел их. Ты любил только Робба, но он погиб. Причем совсем не по моей вине.
Мне больно слышать твои упреки, что я отнял у тебя будущее и жизнь. Ведь это неправда. Твое будущее и твоя жизнь в твоих собственных руках. А вот у меня ничего нет. Своими действиями ты лишил меня будущего — ведь я просижу в тюрьме до конца своих дней.
Но я не в обиде, Теон. Я понимаю, что ты не мог поступить иначе.
Ты начал жить заново, с чистого листа — так может, впишешь в этот лист и меня? Я не требую от тебя многого, Теон — я просто хочу лишь иногда разговаривать с тобой.
Ты ничего не написал про девочек, а я по ним очень скучаю. Расскажи мне о них! Расскажи про Киру (о Боги, я надеюсь, ты не поддаешься на ее вечно голодный взгляд?!), про Джейни, про Хелисенту. Я помню, что она больше всех тебя любила и все время норовила облизать тебе лицо. Высшая степень любви и доверия.
Собаки — это единственные существа, которые никогда тебя не предадут.
Расскажи мне, как ты живешь. Чем ты занимаешься, пока сидишь дома с девочками. С кем общаешься в парке — там ведь полно собак и их хозяев, и наверняка ты завел себе новые знакомства.
В ответ я могу поделиться с тобой новостями о своей жизни, хотя дни тут довольно однообразные, и отчет будет скучным.
Видишь, мы можем начать диалог: ты напишешь мне какую-нибудь ерунду, а я напишу тебе о своих делах, и ты мне ответишь. Потом я расскажу тебе, как хреново мне тут живется, а ты напишешь, как хреново живется тебе — и в конце концов мы сможем хотя бы переписку наладить, как нормальные люди.
Ты ведь очень одинок, Теон.
Признайся, что тебе очень не хватает общения. А кто еще, кроме меня, хочет просто поговорить с тобой? Поговорить абсолютно на любые темы. О чем угодно. Кто еще?
Только я.
Я беспокоюсь за тебя, Теон, а ты совсем этого не ценишь. Любому человеку приятно знать, что есть на свете кто-то, кому он не безразличен. Кто тревожится за него и переживает за его состояние.
Ты ведь ответишь на мое письмо, Теон.
Я верю в тебя.
Я буду ждать.
Твой Рамси Болтон.”
Теон удивился. Письмо было совсем другим по тону, не похожим на предыдущие. Рамси не угрожал, не запугивал, не бил его горькой правдой и не стремился задеть или сделать больно.
Это настораживало. Рамси настаивал, чтобы Теон взял его деньги. Рассуждал о преданном доверии. Предлагал просто поговорить…
Он задумчиво подул на поверхность воды в чашке, чайный пакетик, набухая, осел на дно. Теон был немного растерян и не понимал, как ему реагировать на это письмо.
Но ведь Рамси действительно был прав: будущее Теона находилось в его собственных руках. Он был свободен. Он мог уехать куда-нибудь или остаться здесь, как сам того пожелает. Он мог работать у Манса, а мог где-нибудь еще. Или мог пойти учиться в Цитадель. Или вообще уехать в Вольные города — искать приключений. У него даже были на это деньги — те, что ему присудили за моральный вред, и которые Рамси так настойчиво предлагал пустить в дело.
Он только сейчас осознал, что стал по-настоящему свободным, что у него есть огромное количество возможностей и довольно неплохие перспективы. Раньше он почему-то никогда не смотрел на собственное положение с такой точки зрения.
А Рамси никогда не выйдет на свободу.
Теон выпил полкружки чая и снова перечитал письмо. А потом взял синюю ручку с логотипом студии Манса и выдрал листок из блокнота. На этот раз лист оторвался ровно по линии перфорации.
“Я не знаю, о чем нам с тобой разговаривать. Даже сидя в тюрьме, о моей жизни ты знаешь все. А твоя мне не слишком интересна.
Девочки в полном порядке, я слежу за их здоровьем и покупаю им дорогие профессиональные корма. Киру приходится ограничивать в еде, Джейни как всегда слишком активна, а Хелисента и сейчас самая ласковая, и любит меня больше всех.
А живется мне прекрасно. В прошлый раз я тоже был пьян и нес всякую херню. Так что за меня можешь не переживать. Мне нравится моя квартира и нравится моя работа. И мне вполне хватает собственных денег.
Мне хорошо, слышишь? Мне здесь хо-ро-шо.”
Теон аккуратно свернул вчетверо листок и положил его на пол за дверью. Примерно через полчаса он снова открыл дверь — письмо исчезло.
***
Теон злился. На Джона, на Рамси, но больше всего — на себя. Раньше в его жизни было хрупкое равновесие, а сейчас он просто жил так, как привык, и чувствовал недовольство собой и своим образом жизни. До отъезда Джона его совсем не тяготило собственное одиночество. А письма Рамси и вовсе каждый раз выбивали почву у него из-под ног.
Теон наклонился и выудил старые письма из-под обувницы, разложил их на кухонном столе по порядку. Разница в тоне между первым и последним письмом была огромна. Но Теон тоже хорошо изучил Рамси за те полгода, пока жил у него в подвале. Рамси мог говорить мягко и спокойно, и этим же тоном отдать приказ своим шавкам отрезать человеку пальцы. При этой мысли Теон непроизвольно сжал левую руку в кулак и притиснул ее к груди. Пальцев давно не было, но они до сих пор болели. Фантомные боли, как говорили врачи.
Рамси писал письма от скуки, только потому, что в тюрьме ему было нечем заняться. Теон еще раз перечитал строки с обещаниями выбить ему зубы и отрезать все пальцы. Да, вот это и есть настоящий Рамси.
Каждый день Теон все так же ходил в магазин к Мансу, но офис стал казаться ему маленьким и обшарпанным, его рабочее место — неудобным, а сама работа — скучной. Ему надоело постоянное недовольное ворчание Эдда, шуточки Манса и разговоры о беременности Даллы. И его нервировали клиентки, которые никак не могли выбрать себе дамский роман, и Теону приходилось зачитывать им аннотации.
После работы Теон возвращался домой и там тоже чувствовал себя некомфортно: в квартире было слишком жарко, вентилятор не спасал, а кондиционеров в доме не было. Теон целый день держал окна открытыми, но это тоже не помогало, девочки валялись на линолеуме в коридоре, высунув языки и тяжело дыша, они тоже изнывали от летней жары. Теон наливал себе в кружку холодное молоко и забирался в свое любимое кресло. Старые пружины кололись, он пытался найти удобное положение, но у него это не получалось.
И только на собачьей площадке все было по-прежнему. Теон приводил туда девочек и бездумно наблюдал за ними, сидя на скамейке.
Однажды, возвращаясь с работы, Теон застал перед домом небольшой грузовичок-пикап, из которого вытаскивали вещи огненно-рыжая тощая девица и высокий крепкий парень, лысина которого ярко блестела на солнце.
— Подержи, мужик, — лысый сунул Теону в руки внушительный сверток, и, придерживая ногой дверь, потянулся в пикап за коробкой. — Поможешь донести? Он не тяжелый.
Теон молча кивнул и перехватил сверток покрепче, чтобы не уронить: вдруг внутри было что-то хрупкое, а пальцы могли соскользнуть. Он завороженно разглядывал лысого, его голова была опоясана хитрым орнаментом из шрамов. Если шрамы самого Теона были уродливы, хотя Рамси и находил их великолепными, то нового соседа шрамы однозначно украшали: ровные, одинаковой толщины, они симметрично обвивали его череп. Теону почему-то очень хотелось их потрогать, ему казалось, что и наощупь они должны были быть не такими, как у него.
Они поднялись по лестнице, и перед ними распахнула дверь рыжая веснушчатая девица, та самая, что он издалека видел у пикапа. Она показалась Теону смутно знакомой: возможно, он спал с ней когда-то, она была вполне в его вкусе, хотя грудь могла бы быть и побольше.
— Спасибо! — рыжая с радостной улыбкой забрала у него коробку, и этой улыбки ее лицо изменилось, словно его преобразил какой-то внутренний свет. — Вы наш сосед, здесь живете?