А еще не нужно перекладывать на меня свои косяки, Грейджой! И не нужно, твою мать, за меня думать. Или додумывать. С чего ты взял, что я собирался убить щенков Старка? Я же не какой-то там долбаный Клиган, в конце концов.
Дом Болтонов всегда вел дела по правилам. А правила таковы: заложник может пострадать лишь в том случае, если люди начинают вести себя неправильно — бегут в полицию или не переводят деньги в назначенный срок.
Если бы ты не упустил детей, все было бы по-другому.
И не смей говорить мне о вероломстве! Я сделал много такого, о чем сейчас жалею, Грейджой, но в числе моих грехов нет предательства. Я никогда никого не предавал. Я всегда держу свое слово.
И мне насрать на твоего Робба Старка! Я его видел один-единственный раз в жизни — на долбаном фото в некрологе. Я не убивал его и уж тем более не предавал — это ты его предал, Грейджой. Это из-за тебя он погиб, а не из-за меня.
Говоришь, тебя до сих пор мучает чувство вины? Так, может быть, оно мучает тебя совсем не зря? Ты думаешь, что виноват только перед Старками? А то, что ты полностью разрушил мой дом и мою семью, тебя совсем не волнует, нет?! Ты это выбросил из головы, мой славный?
Поразмышляй над этим, Теон. И прекрати обвинять меня во всех своих бедах.
Ты пишешь, что Джон, мать его, Сноу простил тебя. Это хорошо. Это радует мое сердце.
Он простил и принял тебя после всего, что ты натворил, так почему ты до сих пор не можешь сделать то же самое для меня?! Почему ты не можешь?!
В чем причина, Теон?
Ты погубил всю семью Джона Сноу, но он тебя простил. Ты уничтожил Дом Болтонов, и я тоже тебя простил.
Я простил тебя, бастард простил тебя, мертвые Старки наверняка прощают тебя со своих долбаных небес, а ты до сих пор копишь и предъявляешь мне все свои старые обиды! Почему, Теон?! Ответь мне!
Почему ты не хочешь поговорить со мной, не вспоминая долбаных Старков и того, что осталось в прошлом?
Ты же говорил с Джоном Сноу. О чем вы разговаривали? Он вспоминал все твои преступления? Все твои грехи? Тыкал в нос свои старые раны? Нет?
Так почему ты постоянно делаешь это со мной?!
А ведь я единственный, кто тебя понимает и ценит. Только я один желаю тебя таким, какой ты есть сейчас — со всеми своими шрамами, болью, увечьями и даже обидами.
В пекло все твои обиды! Я бы быстро заставил тебя позабыть о них.
Ты же знаешь, каким я могу быть нежным, если захочу.
Поговори со мной по-человечески, Теон. Я прошу тебя. Ну хоть раз напиши мне письмо, в котором ты просто расскажешь о себе и о своих делах. И о моих девочках.
Давай я покажу тебе пример. Я сообщу тебе свои новости. Все по порядку.
Рука потихоньку подживает. Хотя коновал из лазарета не уверен, что я смогу пользоваться ею как прежде, но он говорит, что пальцы будут сгибаться в любом случае. А это самое главное. Когда снимут гипс, я разработаю руку, и она будет как новенькая.
Живодер ушел к Богам, но все остальные ребята невредимы и уже вернулись ко мне.
Сейчас, похоже, меня боятся даже охранники, когда я прохожу мимо — все опускают глаза.
А еще у меня появился новый адвокат. Сейчас период отпусков, и Фрей прислал вместо себя одну из своих стажерок. Хотя она очень молода и смазлива, ее мозги работают отменно. У нее очень редкое и красивое имя — Миранда. Она предложила пару интересных вариантов для пересмотра дела, и мне они понравились. Эта девка — хитрая бестия, и думаю, что через пару лет она будет самым крутым адвокатом в конторе Фрея. Если, конечно, не свалит от него и не откроет собственное дело.
Она умудрилась выбить разрешение на встречи со мной не раз в неделю, как было прежде, а через каждые три дня. Это отличное разнообразие, тем более что смотреть на Миранду (а также в вырез ее блузки) гораздо приятнее, чем на унылую физиономию старика Уолдера.
Она хочет побольше узнать обо мне, и мне нравится, что она не боится смотреть мне в глаза. Она всегда улыбается. Есть в ней какой-то шальной огонек, который меня привлекает. Я хочу, чтобы она и дальше вела мою апелляцию. Возможно, именно с Мирандой у меня будет хоть какой-то шанс.
Видишь, Теон, как это просто.
Беседовать о настоящем, не вспоминая о том, что было когда-то.
Я жду твоего ответа, мой славный. Напиши мне о своей жизни. Напиши мне о себе.
Рамси Болтон”
Теон дважды перечитал письмо. Потом он вырвал из блокнота листы и начал торопливо писать. Слова прыгали и строчки искривлялись посредине.
“Как у тебя все просто!
Тебе так легко забыть прошлое? Иные с ними, с моими пальцами, а как же люди, которых ты убил, освежевал и подвесил подыхать на цепях в своем подвале? Они не приходят к тебе во сне, нет? Не смотрят на тебя с ненавистью? Не спрашивают, почему ты был с ними так жесток?
Конечно, ты готов принять меня со всеми потрохами, ведь это ты сделал меня таким. Каждый шрам, вызывающий у меня ненависть к собственному телу, ты готов облизывать: еще бы, это твои метки, способ доказать мне и другим, что я — твой.
Но я больше не твой, Рамси. Теперь я сам выбираю, как мне жить, с кем спать и кого любить.
Я рад, что у тебя новый адвокат — я видел ее по телевизору, зубастая щучка, я уверен, что она вытащит тебя из тюрьмы. Я рад, что ты часто с ней видишься, надеюсь что она и дальше сможет улыбаться, глядя тебе в глаза, и что ты не вырвешь клещами ей зубы, если она, отсасывая тебе в очередной раз, зацепит твой член зубами. Или ты не доверяешь ее острым зубкам, а прешь ее стоя у стены, как тебе всегда нравилось? Я рад, что твоя личная жизнь в тюрьме наладилась, и тебе не приходится больше дрочить, вспоминая обрубки моих пальцев.”
***
Новая адвокатша Рамси, по-видимому, основательно взялась за дело. Теон видел ее смазливое личико в газетах, которыми он не так давно стал интересоваться, и в выпусках новостей, которые он тоже с недавнего времени начал просматривать — надо было быть в курсе того, что творилось в мире, а то он совсем превратился в затворника.
Портреты этой девицы были всегда крупнее фотографий Рамси, как будто речь в статьях шла не о нем, а об этой нахальной Миранде или как там ее, и это вызывало у Теона смутное раздражение. И ее грудь, соблазнительно выпирающая из полурасстегнутых блузок, выглядела весьма аппетитно — казалось, она не носила белья, — и это почему-то раздражало Теона еще больше.
Журналисты стали досаждать ему с новой силой, их интересовало все, что было связано с Рамси и их непростыми отношениями. Но Теон не давал интервью и не говорил с газетчиками даже по телефону. Как только он слышал название издания, то сухо отвечал “без комментариев” и бросал трубку.
Теон ходил с работы мимо газетного ларька, и всякий раз останавливался поглазеть на передовицы. Он купил свежий номер “Вестеросского вестника” и на развороте в середине газеты увидел очередную большую статью о Рамси, его новом адвокате и пересмотре этого шумного дела. Теон заволновался, ведь скоро должны были огласить дату рассмотрения апелляции.
Вдруг он услышал восхищенный присвист из-за плеча и последовавший за ним возглас: “Вот это сиськи!” Теон обернулся — позади него стоял местный бродяга, косматый, одетый в сотню разномастных одежек одновременно, с торчащей во все стороны длинной рыжей бородой. Он жадно разглядывал декольте адвокатши на фотографии.
— Небось горячая бабенка, как думаешь? — бородач рассмеялся и толкнул Теона локтем в бок. — Хар-р! Я задал бы ей жару и намял бы задницу!
Теон пожал плечами. Рыжий подтянул к себе тележку из супермаркета, нагруженную всяким хламом, подошел почти вплотную к Теону и спросил, понизив голос: “А ты не боишься, что его выпустят?”
Теон испуганно отшатнулся от бродяги и вскинул руки, словно пытаясь отгородиться.
— Не пугайся, — рыжий отпустил его рукав и приподнял ладони, словно показывая, что он безоружен. Тележка начала катиться вниз, и бродяга, спохватившись, снова вцепился в белую блестящую ручку. — Я лишь думаю, что тебе может понадобиться защита. Вон ты какой хилый.
Рыжебородый пощупал рукой в потрепанной перчатке без пальцев бицепс Теона и укоризненно покачал головой.
— Тебе бы боксом позаниматься. Или в качалку походить, железки потягать. Ты Амбера знаешь? Ну того, что цепи руками рвет?
Теон кивнул. Большой Джон был уже немолод, но все еще весьма крепок. На городских праздниках он выступал с цирковыми номерами: разрывал цепи, которыми его опутывали сын и дочь.
— Так вот, у Амбера есть отличная качалка, тут недалеко, около торгового центра. Берет он недорого, правда тренажеры не самые новые, но зато там никто не будет на тебя пялиться, понял?
Теон растерянно заморгал. Он совершенно не думал о спорте с тех пор как понял, что больше не может толком натянуть тетиву своего любимого спортивного лука из-за отсутствия пальцев. Конечно, бодибилдер из него вряд ли выйдет, но ему не помешало бы немного окрепнуть физически.
— Спасибо… — Теон попытался вспомнить, как звали бродягу, но в памяти возникло только странное прозвище “Медвежий муж”.
— Тормунд, — подсказал рыжебородый и пожал протянутую ему руку в бежевой кожаной перчатке.
Хелисента, самая невезучая, поранила заднюю лапу стеклом. Порез оказался небольшим, но глубоким, и ветеринару пришлось накладывать швы. Хелисента жалобно скулила, когда ее привязывали к столу, а у Теона по спине бегали мурашки и замирало в груди, когда собаку растягивали ремнями на операционном столе. Пока врач разбирался с лапой, Теон гладил лобастую голову Хелисенты, водил указательным пальцем по длинному носу и шептал нежности в острое черно-рыжее ухо.
Сразу после наркоза Хелисента не могла ходить, задние лапы подкашивались, и она оседала на пол. Теону пришлось вызвать такси и тащить ее на руках сначала до машины, а потом домой. Когда он, отдуваясь, донес, наконец, собаку до квартиры — лифт как всегда не работал, — он клятвенно пообещал себе, что обязательно пойдет в спортзал.
На работе у Теона наступило затишье. Новых бестселлеров на рынке не было, что сразу отразилось на заказах, разве что один из постоянных клиентов приобрел свежую монографию о гирудотерапии, да зловредная Барбри Дастин велела срочно доставить ей очередную книгу из серии “Философия мести”. В основном Теон щелкал мышкой, раскладывая пасьянс на компьютере, и прокручивал в голове строчки из последнего письма Рамси о вине и прощении. И еще в его мыслях постоянно всплывала фраза о том, каким Рамси может быть нежным.
Он не просто насиловал Теона, он заставлял его получать при этом удовольствие. Рамси выучил все его самые чувствительные места и мучил жесткими ласками до тех пор, пока Теон не кончал ему в ладонь, красный от стыда и отвращения к себе.
Теон очень переживал, что с девушкой по вызову у него ничего не вышло, что сны про Рамси снились ему с удручающей регулярностью и каждый раз они заканчивались испачканным бельем.
Хелисенте пришлось купить специальный ботинок для раненой лапы: она начинала недовольно ворчать еще в прихожей, когда Теон опускался на колени и хрустел липучкой, застегивая на ней ботинок. Хелисенте ужасно не нравилась обувь, она постоянно останавливалась и пыталась сбросить досадную помеху. Теон одергивал ее, Хелисента косилась сердитым взглядом и брела за подругами медленно, дергая лапой и бормоча. На площадке Теон не снимал с нее поводок, пока Джейни и Кира носились за палкой. Хелисента упрашивала Теона отпустить ее побегать: смотрела в глаза, лизала руки, тяжело вздыхала и устраивала голову у него на коленях.
Но Теон был неумолим: один раз он уже повелся на ее уговоры и все закончилось тем, что он потом по всей площадке искал ее ботинок, а рану пришлось промывать антисептиком и мазать заживляющей мазью под вой и щелканье челюстями Хелисенты, которой эта процедура не понравилась почти так же, как и Теону. Под конец Теон мстительно обвязал ей лапу бинтом и надел пластиковый ошейник-раструб, чтобы она не сгрызла повязку. Хелисента весь вечер ходила обиженная и даже ушла спать на кухню от такого несправедливого обращения.
Теон вернулся с работы позднее обычного, он заходил в спортивный магазин и купил себе костюм для тренировок, всерьез решив пойти к Амберу качаться. Когда он подошел к своей двери и достал ключи, сверху его окликнули по имени. Он обернулся: по лестнице спускалась Игритт в домашнем костюме и смешных пушистых тапках-медвежатах.
В руке она держала знакомый желтый конверт, и сердце у Теона упало. Он молча смотрел на Игритт, не в силах вымолвить ни слова: почему конверт у нее, неужели она прочитала письмо?
— Грейджой, — сказала она, — тут недавно крутился какой-то подозрительный мужик около твоей двери. То ли украсть чего хотел, то ли подбросить, я не поняла. Хотя какой дурак полезет в квартиру, где живут три жуткие болтонские собачищи? В общем, я его шуганула, сказала, что вызову полицию, и он ушел. Но около твоей двери остался вот этот конверт.
Игритт помахала перед носом у Теона знакомым желтым прямоугольником. Он еле сдержался, приложив все силы, чтобы не вырвать конверт у нее из рук.
— Ну-ка, давай, попляши.
Теон молча стоял и возносил хвалу Богам, что его глаза закрывают непроницаемые темные очки. Игритт тоже замолкла, а потом прошептала: “Это от Джона?”
Теон покачал головой.
— А от кого? — бесцеремонно спросила она, блеснув крупными белыми зубами.
Теон, все так же молча, пожал плечами. Ну как он мог ей объяснить?
— Неужто от Болтона?
Теон выхватил конверт у нее из рук, чувствуя, как его лицо покрылось красными пятнами.
— Ну ты больной, Грейджой! — расхохоталась она за дверью, а Теон прижал конверт к груди. Ему захотелось напиться.
Сердце с шумом гнало кровь по венам, когда Теон, нервно сглатывая, рвал желтый картон и доставал исписанные листки. Его руки немного дрожали.
Бумага пестрела ровными печатными буквами. Не было ни единой помарки — Рамси явно переписал письмо с черновика. Некоторые слова были аккуратно обведены в кружочки.
Девочки начали нетерпеливо тыкаться носами в колени: пора было идти гулять, он и без того задержался сегодня. Теон рассеянно погладил девочек левой рукой, а в правой у него было зажато письмо, от которого он никак не мог оторвать взгляд.
“14 августа
Здравствуй, мой Теон!
Меня переполняет радость — ведь за многие месяцы молчания я наконец-то слышу тебя. Я слышу твой голос и твои интонации. И хотя твое письмо полно обиды и боли, я счастлив, что нам наконец-то удалось сломать ледяную стену между нами. Мы начали разговор, и это внушает мне много надежд.
Миранда мой адвокат, и я ценю ее — она отличный юрист и очень шустрая. Я видел, какую шумиху она подняла в прессе. У нее очень много интересных идей и дохрена энергии. И вся она направлена на то, чтобы любой ценой вытащить меня из тюрьмы. Миранда использует для этого все средства, в том числе и факты моей биографии. Для газетчиков это должны быть хорошие факты, как ты понимаешь, — разная благотворительность, поддержка всяких долбаных движений за права разных долбаных идиотов и так далее — поэтому нам приходится подолгу копаться в моем прошлом, чтобы отыскать там подобную ерунду или, по крайней мере, придумать ее. А если бы ты видел комнату для свиданий с адвокатом, то понял — трахаться там с кем-либо абсолютно невозможно.
Но я бы променял абсолютно все свои встречи с кем угодно на пятиминутное свидание с тобой, Теон. Я бы все отдал, только чтобы увидеть тебя. Это правда — мне нравятся твои шрамы и твои руки. Но ты ошибаешься в одном: все эти “метки” для меня не главное. Для меня важен ты сам, Теон. Ты дорог мне не из-за своих шрамов или старых ран, а потому что ты — это ты.
Мне нужен Теон Грейджой, а не обрубки пальцев Теона Грейджоя.
И поверь, я не дрочу на них, хотя сейчас для меня твои руки — самые прекрасные на свете.
Но я представлю себе не твои руки.
Я вижу тебя целиком. Ты лежишь на животе, уткнувшись лицом в подушку, и я глажу твою спину — такую узкую… я чувствую ладонью все твои позвонки, ребра и косточки. У тебя тонкая бледная кожа, и на ней так много разных шрамов — я помню их все, и они сводят меня с ума. Я провожу рукой все ниже и ниже, а ты трясешься, мой славный, но я знаю, что ты дрожишь не от страха, а от желания. Ты хочешь меня, и от этого у меня внутри все переворачивается. Я облизываю свои пальцы и начинаю медленно ласкать тебя внутри, а ты выгибаешься и подаешься мне навстречу. Я наклоняюсь и целую твою шею. Хотя нет. Не целую. Я кусаю. Мне всегда нравилось ощущать, как продавливается кожа и как пульсирует кусочек твоего тела прямо у меня во рту. А потом чувствовать на языке вкус твоей крови.