— Ты… И я… Я твой?! — Шуш даже не сразу поверил такому счастью, но уже прижимал самочку к себе. Перетащил поближе к своему рабочему месту, принес шкуры тех зверей, которых убил в первую их встречу, чтобы она устроилась поудобнее.
— Причина передвижений? — Ууманка почти плакала, а Шушу хотелось закопаться в землю от стыда и отвращения к себе.
И он сделал единственное, что придумал в этот момент — обнял и принялся гладить переплетенную с трофейными бусинами гриву своей самки, усадил самостоятельно на шкуры. А потом заставил себя вернуться к работе, как бы трудно не было оторваться от этой невероятной самки. Через несколько минут она встала.
— Ты куда? — Тут же дернулся Шуш и снова ощутил прилив ненависти к себе и к тому, что, возможно, у ууманов украшенная грива не значит ничего, а он стелется перед ней, словно в период Слияния перед самой сексуальной самкой на Корабле-Матке.
— Все хорошо! Процесс изготовления питания!
Шуш вздохнул и осторожно коснулся лбом живота своей самочки. Она тут же засмеялась и яутжа понял, что вот ради этого смеха он и будет рвать голыми руками десятки и сотни жертв, а их черепа складывать к ногам этой ууманки. Скоро шкура для гнезда была готова и Шуш помчался устраивать ложе для себя и своей самки — он твердо решил, что будет всем своим существом показывать, какую честь ему окажет самка, если согласится родить от него ребенка. Устроить ложе для спаривания оказалось несложно — несколько слоев шкур даже на вид превратили охапку листьев в что-то очень мягкое и удобное.
Шуш выбрался на невероятно притягательный запах пищи.
— Проба, родственник мой!
Шуш тут же набросился на еду, жмурясь и чувствуя, что кажется, начинает сходить с ума. Не может самка быть настолько великолепной! Охотница, ласковая, заботливая, умеет оказывать медицинскую помощь, из обычного мяса делает нечто запредельно вкусное — и при этом еще и переплетенная грива, означающая старшую среди своих самку! И эта самочка называет его родственником, называет его своим единственным… Ну не могло ему ТАК СИЛЬНО повезти!
Однако Шуш привык действовать так — если везет, то везению надо подыграть, а не упрямиться, а то удача и обидеться может. Так что… Шуш ловко подхватил самку на руки и потащил ее в гнездо. Самочка слегка вздрогнула при виде роскошного логова, но даже не попыталась начать отбиваться, а когда Шуш, на миг надев маску, тихонько спросил:
— Ты как? Согласна?
Ответила:
— Твоя я.
Шуш почувствовал, как в пасти скапливается слюна, а язык начинает набухать и уже с трудом помещается между жвалами. Он отбросил в сторону не нужную пока маску и нежно привлек к себе самочку, ласково стягивая с нее одежду. Он решил быть воплощенной осторожностью, но при этом не замирать на месте — старшие парни, уже заслужившие самок, говорили, что большинству нравятся этакие дикие звери, которые валят жертву на пол и берут ее до изнеможения. Но поправка на различие рас подсказывала, что приятная для самок яутжа грубость может причинить серьезную боль самке ууманов. Так что Шуш собирался совмещать.
Рев чужака задел какие-то глубинные инстинкты. Шуш вылетел из логова и пихнул обратно сунувшуюся за ним самку, встал спиной к пещере и зарычал во всю глотку на здоровенного врага. Он не может отступить. Не может проиграть. За его спиной — его самка. Та, которая должна выносить его сына, та, которая всегда будет с ним. Шуш с трудом отогнал звериную ярость самца, защищающего свое логово. В бою нужно полностью владеть своим рассудком. Нельзя растворяться в гневе, в злости, в ярости. Иначе совершишь ошибку — и умрешь.
Зверь встал на задние лапы, а Шуш наоборот согнулся так, что почти коснулся кончиками пальцев земли. Он расставил в стороны руки и зарычал во всю глотку. Противник ответил таким же низким разгневанным ревом. Несколько секунд они скалили клыки друг на друга, а потом Шуш первым набросился на зверя. Тот махнул тяжелой лапой — Шуш только и успел нырнуть вниз, и то враг слегка зацепил взметнувшиеся вверх рецепторы, заставив яутжа рявкнуть от боли. Противник был грозен — и в другое время Шуш пожалуй, серьезно повозился бы с ним. Но не сейчас, когда за его спиной была его самка. Яутжа даже почти не почувствовал, как здоровенные когти разорвали мышцы на ребрах, сам, проигнорировав боль и опасность для себя, рванулся вперед и всадил свое оружие в грудь противника — лезвия удачно прошли между ребрами и почти дотянулись до сердца. Шуш ушел в сторону перекатом и дождался, пока закончится агония зверя, а только после этого встал. Боль потихоньку начала напоминать о себе, заползая в одурманенный гормонами мозг, Шуша начало потряхивать.
Самка, вылетев из пещеры, нежно прижалась к здоровой лапе, булькнула что-то, но Шуш был без маски и не понял ее слов. Впрочем, судя по нежности — она радовалась его победе. Яутжа хотел сперва разделать тушу, но самка толкнула его в сторону пещеры, показывая, что нужно обработать травму и помчалась к реке. Степлер для плоти Шуш на Охоту брать не стал — слишком упрощает лечение рваных ран. Так что пришлось импровизировать — иглу он вытащил из тайного отсека на микрокомпьютере, специальная, для замыкания контактов в случае поломки. Но и плоть стянуть сойдет. Нитка тоже нашлась — местная — и Шуш, неудобно вывернувшись, попытался зашить свою рану.
Тут появилась самка с водой. Шуш поспешил надеть маску — надо же понимать ее!
— Руки, отодвинуть. Я, помощь.
Шуш, сморщившись, ответил:
— Я и сам справлюсь… — Однако в ране дернуло и он рыкнул от боли. Ему тут же захотелось спрятаться под шкурами — наверное, он напугал самку… Но… Нет! Она не испугалась! Наоборот! Взглянула на него даже немного сердито.
— Рана очищена? Вариант — болезнь?
Шуш вздохнул, морщась от боли, и подпустил ууманку к своему боку. Самочка настолько нежно занималась его ранами, что Шуша опять накрыло чувство нереальности происходящего. Может, он спит, а все это ему снится?
— Держать бинт. Я — за лекарством.
Шуш послушно прижал лапу к боку, зажимая рану тряпкой, подсунутой ему его самкой. Ууманка быстро притащила посуду с какой-то заваренной травой, макнула в нее другой кусочек ткани и быстро принялась прикреплять бинт на место.
— Отсутствие необходимости, зашивание ран, достаточно — перевязка! — Замурчала сердито самка. — Лекарство, отсутствие кровотечения, покой, двое суток — здоровье! Игла — усиление травмы! Необходимость зашивания — травма серьезная, при движении отсутствие деформации! Ты — пребывание на месте, лежать.
— Ты прости… Что я такой неуклюжий… — Робко отозвался Шуш. — И что ты со мной все время возишься…
Самка закончила делать перевязку и яутжа попытался встать. Она тут же уперлась ему руками в грудь.
— Лежать! Травма!
Как бы ей объяснить… Шуш постучал себя по голове и указал в сторону выхода. Самка пару секунд подумала и вдруг сказала:
— Необходимость — голова, название породы зверей?
Какая же она умница! И смех у нее… Просто невероятный…
— Сутки — лежать! После — свежевание, отрезание. Сейчас — отдых. Отсутствие жизни — следствие — отсутствие движения.
Шуш решил, что если он прямо сейчас не спарится с этой самкой — его жизнь будет прожита зря.
— Нет! Отсутствие спаривания! Сперва — выздоровление.
Шуш расстроенно фыркнул и просто прижал самку к себе. И заснул.
Утром яутжа решил проверить — действительно ли перед ним лишь его сладкий сон. Определенно. Это лишь приятная галлюцинация — последствие отравления местным воздухом. Не может быть, чтобы самка кормила самца с рук, даже если он болен! Даже если он умирает! Такого. Быть. Не. Может. Однако галлюцинация была слишком сладкой, чтобы с ней расставаться — нежные руки самочки, подносящие прямо к мандибулам кусочки остренького мяска…
Шуш, наевшись, поспешил сбежать — за подобное симулирование самка яутжа разбила бы ему голову. Но ууманка просто рассмеялась. Шуш даже на секунду замер, прикрыв глаза и наслаждаясь этими непривычными для слуховых рецепторов яутжа звуками.
Однако трофей сам себя не отшлифует… Да и его самке шкура этого зверя наверняка понравится!
— Рана, демонстрация!
Яутжа послушно поднял лапу, позволяя его самочке осмотреть рану. Та ныла, но было терпимо — а поэтому Шуш делал вид, что ничего не случилось. Самка задумалась, что-то буркнув себе под нос и, снова обслюнявив его надбровную дугу, сказала:
— Путешествие — лекарство, лекарство для тебя. Непереводимо — вернусь.
Шуш почувствовал, как его сердце медленно, но верно раскалывается на части. Она… Она решила вернуться к ууманам. А он… Он надеялся… Он… А она… Сладкая греза кончается. Пора возвращаться к Охоте и забывать все, что произошло… Только возможно ли это?
Самка исчезла в лесу. Шуш несколько секунд тупо посидев над тушей трофея, неожиданно вскочил и заревел во всю глотку, пытаясь хотя бы этим сдавленным криком выплеснуть всю боль, сдавившую все органы изнутри. Почему так больно?!
====== XIII. Долг супружеский ======
Пришла Пёся к пещере — Даждьбог уж в Подземное Царство спускаться начинает. К закату — как и обещала, вернулась. Сидит муж любимый, к туше медвежьей прислонившись. Под лапой череп звериный выделанный. Сердечко Пёсино сжалось от ужаса — уж не случилось ли беды с нареченным?! Бросилась она к Зверю своему желанному. Взвился он, зарычав, на жену свою налетел, за шею схватил. Но через секунду лапу тут же разжал — даже больно стать не успело! — на руки подхватил, к себе прижимает так, словно сто лет не видел. Урчит так ласково, что душа Пёськина тает, как снега комок на ладошке. Волосы девкины наглаживает, мордой об лоб да плечи трется. Аж в воздух подкинул и поймал на руки, как ребенка малого. Радуется… Словно думал, что не вернется Пёся. Почувствовала девка, как любви дикой, безумной, костер в душе ярче вспыхнул — догадалась, что думало Чудище, будто не вернется она — а отпустило! Вот как любит Зверь ее ласковый, любое ее решение готов принять, смириться!
В ответ к мужу Пёся жмется, смеется, ласково ладонями морду страшную гладит, складочки кожи между жвалами чудовищными почесывает. Глаза Чудище прикрыло, видно, что наслаждается касаниями пальцев нежных. Вдруг открыл глаза, снял с пояса маску свою дивную, надел одной лапой на морду и прострекотал негромко звук какой-то чуждый ушам девкиным. Потом — повторяет. И снова. И опять — раз за разом, словно важно это. Покачала грустно головой Пёся — мол, не пойму тебя я, по-другому скажи! Вздохнул Зверь, девку на ноги ставит, к груди лапу приложил, кланяется и звук свой странный повторяет: «Ш-ш-ш!». «Ш-ш-ш!».
— Это имя твое? — Догадалась Пёся. Наклоняет голову Зверь страшный, мол, верно, имя.
В глазах Пёсиных слезы счастья защипали — доверился ей муж ее, имя назвал, своей женой признал. Повторила жест мужнин девка, ладонь к груди приложив, тоже кланяется, говорит:
— Пёся. Пёся.
— О-о-ос-с-ся-а-а? — Неуверенно голову набок склоняет муж Пёськин. Засмеялась Пёся, головой покачала, отвечает:
— Зови, как удобно будет. А мне дозволь тебя, как прежде, Чудом, Чудушком кликать! Имя твое язык мой не повторит.
— У-у-удо-о-о, Уд-душ-ш-шко-о-о, — голову наклоняет Зверь страшный, мол, зови, как хочешь.
Засмеялась Пёся, из сумки горшочек с мазью целебной достает. Послушно сел муж диковинный, лапу верхнюю поднял, рану свою осмотреть позволяет. Втерла мазь против горячки в плоть теплую лекарка молодая, снова повязку делает — скорее уж для спокойствия, зажила царапина глубокая почти — и мужа к пещере подгоняет.
— Спать идем, Чудо мое любимое.
Легли рядом. Пёську в сон клонит, а Чудище ее недовольно шевелится, уснуть не дает. Тронул супружницу любимую лапой, урчит вопросительно, выдыхает тихонько:
— О-о-ос-с-ся-а-а…
— М? — Сонно в ответ муркает девка. Лапой вместо ответа провел под боку девичьему, осторожно под рубашку когтями забирается, игриво царапая слегка кожу нежную, шелковистую. Смутилась жена молодая, но сама в ответ ласково по груди мужниной проводит, спрашивает осторожненько:
— Рана не болит?
Не ответил Чудище, только проурчал что-то ласково, жвалами пощелкивая — без маски он. Медленно рубаху девкину в сторону тянет, сердито пофыркивая — мешает ткань ему. Усмехнулась Пёся, из рук мужниных ловко вырвалась, жилетку да ботиночки сняла, рубаху скидывает, чтоб в запале зверь страшный не порвал. Сама собой довольная перед мужем слегка покрутилась. Пока в деревне жила — печалилась за плечи широкие, да рост богатырский. Но с мужем своим диковинным былинкой полевой кажется. К себе торопливо зверь женку прижимает, чтоб не мерзла, глаза прикрыл, язык длинный из пасти приоткрытой выскользнул…
Страшно, конечно, Пёське — ревет всегда корова, когда бык ее покрывает. Да и прочие бабы, когда сплетничали девки молодой рядом не замечая, всегда жаловались, что боль страшная жену молодую в ночь брачную ждет. Однако чтоб мужу хорошо сделать, на все Пёська готовая. Да и ребенок без боли рождаться не будет.
Под себя, словно мурку весеннюю, муж жену подминает, на локтях навис, ласково языком по шее скользнул. Дрожь по телу девичьему пробежала — надо же! Приятно-то как! В ответ мужа за шею руками обвила Пёся, осторожно пальцы в волосы диковинные, мужнины, запускает. Застонал аж — видать, нравится. Значит, правильно Пёся все делает!
Осторожно проводит языком по шее тонкой муж ласковый, потом ниже спускается. Словно дитя малое, нежно языком по груди напрягшейся прошелся, слюной густой капая. Куснул бережно — и опять игриво языком нежит. Жарко Пёсе, словно в печи она, сладко тело все трепещет. Никогда подобного не чувствовала. Вздоха томного сдержать не может — мужа видом всем своим подбадривает. Фыркает довольно муж, аккуратно броню свою диковинную впервые на поясе расстегивает, снимает… Забоялась немного Пёся, но коленочки послушно в стороны разводит.
Башкой помотал муж любимый и снова осторожно кожу супружницы языком дразнит. Видать, страх чует, и хочет, чтоб девка его не трусила. Расслабилась Пёся, разомлела — даже представить такого не могла прежде. Боль внезапно живот пронзила. Вскрикнула Пёська, дернулась машинально. Прижал к шкуре оленьей ее муж любимый, урчит что-то ласково, губы нежно языком вылизывает, щекотно да приятно от поцелуев таких подобия. Прошла боль — приятно стало.
Почти ничего после Пёська и не запомнила — удовольствие с головой накрыло, словно в Ирий она попала. Рев только мужа любимого запомнился — торжествующий, блаженный, словно зверь какой самку пометил, своей признал, да жар внутри живота бурлящий…
Так и уснули — разгоряченные, без одежд, друг к другу прижимаясь…
Комментарий к
XIII
. Долг супружеский Кто там просил хищеротику в древнерусском стиле? Наслаждайтесь (смейтесь, кому что)!
P.S. Ребят, мне страшно, осталось всего шесть глав, а я еще не хочу прощаться с Пёсенькой! Теперь вот думаю, потом сиквел про нее забомбить или еще один фанфик про хищника с древнерусской тематикой?
====== XIV. Спасители ======
Проснулась Пёся раненько, смотрит на мужа любимого. Спит сладко, словно котенок на печи, жмурится, мурлычет во сне тихонько. Шкура под ними лежащая кровью немного заляпана — хоть вывешивай, как положено, мол, чиста до этого невеста была! Посмеялась про себя Пёся. Не перед кем тут хвастаться простынями окровавленными.
Шевельнулась. Живот тянет немного, а во всем прочем — хорошо! Легко, словно пушинка она какая. Попыталась аккуратно из-под лапы мужниной выбраться. Глаз жёлтый Чудо приоткрывает, зевает сонно, жену к себе жмёт, пускать не хочет. Засмеялась девка, мужа обнимает за шею, шепчет ласково:
— Не волнуйся, Чудо мое лесное, любимое, я только к ручью выйду, воды наберу, да ягод поищу, чтоб с чем мясо было запечь к обеду!
Хмурится слегка Зверь, не хочет с женой даже на миг краткий расставаться. Но и неволить супружницу не желает — разжал лапы, выпустил из объятий надежных да желанных. Поцеловала мужа в кончик жвала странного Пёся — и поднимается, ловко одежду надевает. Потянулся муж устало, проворчал что-то ласковое, глаза снова прикрыл — утомила его ночь, огня наполненная. Улыбнулась девка, из пещеры выскользнула — и к реке. По сторонам глянула, смущенно кровь с бедер отмыла, рубаху поправила, по течению поднялась повыше, напилась воды холодной, в ведерко набрала, на коромысло повесила.