— Приветствую тебя, Владыка Таргелиона! Солнце сияет в час нашей встречи, — начал с заученных фраз вежливости, приятно улыбаясь, Белег Куталион, — Мы добрались до твоих владений без происшествий, благодарение Стихиям! Благодарю тебя и твой народ за гостеприимство! — тут он церемонно склонил голову и приложил руку к груди, как прежде это сделал его разведчик, приветствуя нас, — Мы последуем за тобой и твоими воинами…
Ни отец, ни глава делегации «синдарских упрямцев» не сочли нужным продолжать вежливую беседу. Отец первым развернул своего вороного и мы, теперь в компании среброволосых синдар, отправились в обратный путь.
Я сразу заметила его, хоть он и ехал на противоположенном от меня фланге. Прекрасное, излучающее свежесть молодости лицо, выделялось на фоне других посланников Тингола, красивых синдарской красой перламутровых длинных волос, статных фигур и ярко-зеленых изумрудов глаз, но выглядевших, как и подобает воинам, побывавшим во многих битвах, суровыми и гордыми. Я наблюдала за ним сквозь наполовину прикрытые веки, слегка склонив голову, боясь встретить его взгляд, от которого, я чувствовала это, у меня могло перехватить дыхание. Сердце мое то и дело замирало, то принималось стучать так гулко в моей груди, что, казалось, его биение могут услышать скачущие рядом мой отец и Тулинде.
Он ехал чуть позади нас, этот рослый и тонкий молодой синда, одетый в по-походному простой, аксамитовый дорожный кафтан цвета опавшей листвы, укороченный для удобства при верховой езде, который прекрасно сидел на нем. На запястьях были надеты кожаные наручи, казавшиеся широкими браслетами с выбитым на них причудливым рисунком. В вороте кафтана белел воротник рубашки, вышитый по краям серебряной нитью. На ногах были узкие темные штаны и высокие мягкие сапоги из светло-рыжей кожи с серебряными застежками и пряжками. У темного пояса из кожи грубой выделки, перехватывающего тонкую талию, были прикреплены метательные кинжалы. Голову венчал серебряный же обруч в виде перекрещенных меж собой веточек дерева, удерживающих в месте переплетения, как раз по середине лба, небольшой бледно-зеленый опал, который необыкновенно сочетался с его прозрачными глазами, искрившимися, подобно двум топазам бледно-голубого цвета с примесью оттенков зеленого и серого.
Он прямо сидел в седле, запрокинув красивую голову, позволяя прямым и длинным серебряным с золотым отливом волосам, волнами падавшим с его плеч вдоль спины, развиваться, подхватываемым легким ветром.
Стараясь не упустить его из виду, я вдруг почувствовала, что его взгляд, поймать который я опасалась, устремлен на меня. Мое роа* под этим взглядом наполнялось неведомым прежде жаром. Я быстро склонила голову. Что это? Что со мной? — недоумевала я. Мое волнение не осталось незамеченным окружающими, кое-кто из синдар начали перешептываться между собой, послышались сдавленные смешки, но я ничего не могла с собой поделать.
Счастье, переполнявшее меня вместе с родившимся в моей феа незнакомым чувством, позволило мне услышать, что это чувство и эта радость были в полной мере разделены тем, кто явился их причиной. Он открыл передо мной свою феа и все помыслы. В единый миг моему мысленному взору стали доступны все воспоминания, все образы и картины, что он видел, все звуки, баллады и оды, которые он слушал и помнил. Как сквозь пелену тумана проступали незнакомые лица, детали чьих-то комнат, отдельные предметы, очертания построек, улиц, фигур в просторных светло-серых одеждах с серебряным и небесно-голубым орнаментом, знамена с изображением крылатой луны, серебряные волосы, тонкие талии, затянутые в дорогую ткань, длинные шлейфы, зеленая листва и толстые стволы деревьев, сплетающих свои густые ветви, преграждая путь дневному свету и многого множество всего, что сейчас уже трудно припомнить…
Растворяясь во всей этой бесконечной веренице образов, я вдруг услышала в голове его голос: «Я — Лис Тэран-Дуиль — говорил голос, — Я был рожден в замке среди прохладных сумеречных лесов Нан-Эльмота и жил там с отцом и матушкой в тихом спокойствии, пока не был призван к Владыке в Менегрот, — юный, но мужественный голос продолжал, — Теперь я счастлив этому, потому что встретил вас. Свет звезд меркнет рядом со светом, что струится из ваших глаз, прекрасная голодрим».
Скользнув, как во сне, по его призыву в осанве*, я подняла на него глаза, открыв ему мои помыслы и воспоминания, как только что сделал он. Ощущения, которые я при этом испытывала, были не похожи ни на что, испытанное мною ранее. Я чувствовала абсолютное счастье, затоплявшее всю меня без остатка наслаждение, казавшееся лишь предвкушением большего наслаждения, которое обещали его устремленные на меня глаза. «Вот она — любовь, вот она — судьба моя, моя цветущая весна!» — пел во мне голос моей феа. Она выбрала его, этого диковатого молодого воина синда.
«Я — Мирионэль, мой отец — Лорд Карнистир, а матерью была Владычица халадинов Халет».
Его слова серебряным звоном отдавались во всех уголках моего сердца: «Согласна ли ты пойти за мной, прекрасная? Без тебя, где бы я ни был, не будет мне счастья, Мирионэль…».
Он владел чарами, умением завораживать, о котором не только был осведомлен, но и мог пользоваться им по своему усмотрению. Не помня себя, завороженная магией сияния его глаз, которые я могла видеть мысленным взором, я с готовностью ответила: «Я последую за тобой, куда бы ни лежал твой путь, Цветущая Весна…».
Так свершилось между нами великое чудо таинства взаимной любви.
Мы проехали молча весь оставшийся до крепости путь, лишь изредка обмениваясь взглядами. Во мне вдруг разлились небывалое спокойствие, нега, умиротворение и ликование. Я блаженствовала в тишине, стараясь, чтобы никто не заметил моего состояния.
По приезде в замок, мы с Тулинде сразу спешно прошли в мои комнаты. Я пребывала в блаженном настроении.
Тулинде обняла меня за плечи и, смеясь, зашептала на ухо:
— Красивый молодой синда, да? Госпожа моя, я чувствую — ты с ним говорила в осанве. Расскажи мне!
— Тулинде, я сама не знаю, что со мной… — я стояла посреди комнаты, не зная, за что взяться — за вышивание ли, или за лютню, — Я хочу увидеть его сегодня вечером!
— Тогда нужно подготовиться! — воскликнула та, — Столько всего надо сделать! — она кружилась по комнате, — Я найду самое прекрасное платье и самые лучшие украшения!
За этими занятиями мы с моей помощницей и провели остаток дня, наскоро пообедав в моих покоях, в компании друг друга. Мне не хотелось приглашать менестрелей, ни других девушек из придворных. Вдвоем мы с Тулинде могли свободно говорить о нем, обсуждать приближавшийся ужин и мой наряд.
К моему удивлению, Тулинде все понимала, чувствовала каким-то недоступным мне чутьем, каким обладают многие из квенди.
Вечером, сидя перед зеркалом, я подумала о том, что наш разговор в осанве с прекрасным Лисом из синдар не скрылся и от моего отца. Мне стало тревожно, но я с легкостью отринула все беспокойства, как только представила, что совсем скоро смогу увидеть Лиса, рассмотреть совсем близко, снова говорить с ним…
====== Морьо – Мирионэль ======
Комментарий к Морьо – Мирионэль Atar (кв.) – отец. В синдарине это “adar”.
Mirionel Morifinviel – имя “Мирионэль” состоит из mirion (драгоценность) и yeldё (дочь). “Морифинвиэль” – аналог нашего отчества, соединение имени отца и слова “дочь” – Махтаниэль, Финвиэль и тд.
Чтобы читателям получить авторское представление о внешности Мирионэль, вашему вниманию Дженнифер Коннелли: http://40.media.tumblr.com/fd5ed919dd4fb67e9f8e34d864123cf4/tumblr_n5j2z2Ibgf1tp2pkxo1_1280.jpg
«Клянись и зажигай, Морьо — звездочёт всея Арды». Неизвестный автор
До встречи с тем, кому меня предназначила судьба, моя жизнь не была особенной. Она носила отпечаток страданий и запоздалого чувства вины народа моего отца.
Я родилась в Таргелионе, в начале года триста семьдесят шестого Первой Эпохи Анара, но первые годы жизни провела с матерью и ее народом в Эстоладе и Бретиле. Мать и ее приближенные тщательно оберегали меня и названного брата Халдана от ужасов Нан-Дунгортеб во время перехода и позже, когда мы обосновались в лесах Бретиля, они не ослабляли своей защиты и опеки. Те немногие годы, что я провела с матерью, в окружении ее людей, были одними из самых светлых и беззаботных лет начала моей жизни.
Мой характер и склонности формировались там, в чертогах, принадлежавших матери, среди ее подданных атани, или эдайн. Сами они называли себя халадинами, а я считала себя частью их народа, пока находилась подле моей матери. Она же никогда не делала секрета из моего происхождения, гордясь им и тем, что случилось в ее жизни событие, приведшее к моему появлению на свет. Ни от меня, ни от прочих Владычица Халет не скрывала, что моим отцом был Лорд Карнистир, князь нолдор, которому принадлежали далекие земли на северо-востоке, вокруг озера Хелеворн, и которому народ халадинов был обязан своим спасением и относительно мирной жизнью в лесах Бретиля.
Матушка нанимала мне учителей из тех, что учились мудрости у эльдар Нарготронда, сама обучила верховой езде и простым приемам боя, дабы я могла дать отпор, если кому-то вздумается напасть на меня. Особенно же мать настаивала на изучении мною высокого наречия эльдар — квенья, родного языка моего отца, властителя Таргелиона. Сама же она владела квенья очень мало, у нее никогда не было возможности и досуга, чтобы практиковаться в нем вместе со мной. Я послушно и с прилежанием училась всему, находя удовольствие в изучении нового. Пусть поначалу и неосознанно, я стремилась к познанию, к постижению все новых истин и развитию у себя новых навыков, самосовершенствованию. Мне казалось естественным постигать все новые, неизвестные мне прежде истины и знания, совершенствовать технику метания копий и владения мечем. В квенья я преуспела, впитывая его с поразившей моих наставников из эльдар быстротой, которую сама объясняла желанием приобщиться к культуре народа моего далекого родителя.
Почувствовав приближение смерти, мать отправила посланника во владения моего отца, чтобы просить его взять меня под свою опеку. Несколько последних недель моей жизни в Бретиле почти полностью прошли рядом с ложем, на котором покоилась мать. Чем могла, я старалась облегчить ее страдания, как телесные, так и духовные. В последние свои минуты она неожиданно заговорила о моем отце:
— Я оставляю народ в надежных руках Халдана, он мне как сын. Тебя я передаю твоему отцу, — молвила она, с трудом шевеля пересохшими губами. — Ты унаследовала его черты, и его пламень горит в тебе. Ты не совершишь моей ошибки, не станешь рабой долга перед твоим народом, не откажешься, как отказалась я, от нескольких ничтожных лет счастья, что могла бы прожить бок о бок с мужем, пленившим твое сердце. Ты не будешь мучиться всю жизнь запоздалым раскаянием, живя вдали от него.
Она тяжело дышала, грудь ее вздымалась и опускалась медленно, из нее рвался наружу глухой хрип, и я промокала ее покрывшийся потом лоб влажным полотенцем, ощущая, с каким трудом даются ей эти слова.
— Передай твоему отцу, — снова заговорила она, — передай ему, что Халет не забывала никогда его благодеяний. Скажи ему, что я прошу его заботиться о тебе…
После этих слов глаза ее закрылись, дыхание прервалось. На лице матери застыло навечно выражение того, чей долг исполнен, и пришло время предаться отдыху.
Я застыла, забыв дышать, перед ее ложем.
Слова Владычицы Халет о моем отце всколыхнули мою душу, разожгли противоречивые чувства, главным из которых было любопытство. Я была юна и не вступила еще в совершенный возраст квенди. Никогда до того часа я не испытала горя ни мнимого, ни истинного. Потеря матери окончательно определила мой выбор в пользу пути бессмертных. Я выбрала судьбу эльдар. Моя феа, как и роа, с возрастом все больше обнаруживавшее природу перворожденных, доставшуюся от отца, выбрали для меня эту судьбу. Дух мой обратился к народу нолдор. Мои корни как одной из квенди были сильны теперь во мне, как никогда ранее, как силен был в моей феа пламенный дух деда и отца, о котором говорила на смертном одре моя мать.
В одночасье моя жизнь переменилась — из принцессы народа эдайн я превратилась в воспитанницу одного из правителей народа эльдар. Чтобы забрать меня в неизвестность, навстречу новой жизни, за мной прибыл отряд стражей от Лорда Карантира, откликнувшегося на просьбу матери.
Халдан, с которым мы были как брат и сестра, обнял меня на прощание, заглянул мне в глаза и сказал: «Прощай, Халейн, сестра моя. Ты скоро увидишь отца, жизнь твоя будет много дольше моей, что уже клонится к закату. Вспоминай о нас всех, кто любил и чтил тебя, пока ты жила среди нас, и будет любить и помнить тебя после того, как ты покинешь нас навсегда». К боли от потери почитаемой и любимой матушки присоединилась боль от вечного расставания с теми, кто был моей семьей, и к кому я питала самую искреннюю привязанность и нежность.
Через три недели путешествия на присланных за мной лошадях и в сопровождении конвоя из двенадцати стражников квенди, я пересекла границу владений того, кто теперь должен был сделаться моим опекуном.
Когда мы въехали в Таргелион, я не могла не заметить окружавшего меня достатка и роскоши, выражавшихся в величественной изысканности городских построек, богатстве одежды встречавшихся на улицах жителей, чистоте и ухоженности дворов. Даже несмотря на то, что мою душу терзали боль от потери матери, родного дома и родни, страх перед разверзшейся впереди пропастью неизвестности, в которую, мне казалось, я беспомощно падала, и смутные предчувствия будущих бед, невозможно было остаться равнодушной к красоте, созданной руками наугрим и эльдар. В моей душе бушевала буря. Самые противоречивые ощущения смешивались в невообразимый клубок, как это бывает лишь в годы ранней юности, когда мир не утратил своей новизны и каждое событие, каждое явление, каждый образ способны оставить след во впечатлительной душе, взволновать ее, заронить в сердце сладкую тоску, тревожное мечтание или тронуть его.
Со страхом и нетерпением ждала я встречи с отцом. Хоть матушка и говорила всегда о нем с уважением, бережно храня воспоминания о его помощи и поддержке и о коротком счастье, что обрела с ним, я слышала об отце и другое. Живя с матерью, окруженная ее заботой, строгостью, справедливостью и почетом со стороны ее приближенных, я все же часто думала о том, что в один прекрасный день мне бы хотелось повидаться с отцом. Особенно много я думала об отце, сидя за изучением новых мне понятий и правил квенья. Я представляла себе, как он выглядит и о чем бы хотела говорить с ним, расспрашивала о нем видевших его соратников матери и самого названного брата Халдана. От них мне удалось разузнать лишь то, что Карантир Темный был высок ростом, носил длинные темные волосы и легкие доспехи неизвестного блестящего металла сродни серебру, держался князь нолдор гордо, с достоинством, как и прочие из эльдар, а голос имел негромкий, но глубокий и гулкий, идущий из груди. Чем больше я узнавала, тем больше мне хотелось знать о нем, но я не решалась спрашивать мать. Скорое и вынужденное расставание с отцом было той неутолимой болью, которая подтачивала ее, такую сильную и волевую, изнутри, сокращая ее дни на Эа. А воспоминания о том, каким он запомнился ей, могли усилить и без того не отпускавшую ее ни на день боль от вечной разлуки с ним.
Уже подъезжая к чертогам властителя, когда наш отряд ступил на широкую аллею, вымощенную массивными булыжными камнями, я впервые спросила себя, как этот неизвестный отец отнесется ко мне? Будет ли он рад знакомству со мной, взрослой девушкой, ведь в последний раз, что он видел меня, мне было лишь несколько месяцев от роду?
Тем временем, мы подъехали к широкой лестнице центрального входа. Судя по спешке, с какой стража отворяла нам ворота и тому, как проворно слуги подбежали к моей лошади, чтобы помочь мне спешиться, все здесь ждали моего приезда сегодня и были к нему готовы.
После краткого приветствия на синдарине один из слуг, высокий нолдо с белой кожей и волосами, забранными на затылке в причудливый узел, переплетенный серебряными и золотыми нитями, быстрым жестом указал мне направление, в котором я должна была следовать за ним.
— Госпожа… — он обратился на квенья неуверенным тоном, — мне велено отвезти вас в покои Владыки сразу по прибытии.