— Ведите, — коротко и решительно ответила я, с готовностью кивнув.
У меня болели все мышцы, а разум кипел от напряжения последних минут перед встречей с ним. Несмотря на усталость от дороги и изматывающих сознание мыслей, я была даже рада, что это произойдет сейчас, сразу же, не откладывая ни часа. Не знаю, чего я ждала от этой встречи, но, казалось, мы с отцом одинаково желали ее.
Следуя за высоким белокожим слугой во внутренние помещения крепости, я пересекала роскошно убранные залы, коридоры и смежные комнаты. Наши ноги ступали бесшумно по коврам и плитам полированного камня, пока он не остановился у высокой двустворчатой массивной деревянной двери, окованной резными металлическими пластинами, что находилась в конце довольно длинного широкого коридора.
Мой высокий провожатый распахнул передо мной двери, и я увидела просторную комнату, залитую теплым светом множества светильников, а также расставленных по углам и на столе ламп и свечей. Из комнаты веяло атмосферой тепла и какой-то загадочной тишины. Я шагнула внутрь, осматриваясь. Покрытые красным деревом потолки были высокими, обстановка — простой и, в то же время, такой уютной. У левой стены был камин, напротив него, поверх ковров, устилавших пол, лежали шкуры медведя и каких-то других животных. Вокруг камина расположился ряд широких, по виду удобных кожаных кресел, чередующихся с невысокими круглыми столиками, уставленными кувшинами и чашами, полными различных кушаний и фруктов.
Противоположенная стена представляла собой ряды полок с книгами. Помимо книг на полках стояли и какие-то причудливые статуэтки, небольшие скульптуры из камня, металла и дерева, и еще какие-то безделушки — шкатулки, коробочки, необработанные полудрагоценные камни.
В глубине просторной комнаты стоял массивный стол, заваленный свитками, фолиантами, расстеленными поверх него картами и в беспорядке разбросанными, частью сломанными, письменными принадлежностями. Так же на столе я заметила чашу, доверху наполненную спелыми, крупными черно-бурыми черешнями и несколько небольших метательных кинжалов.
Почти всю стену напротив двери занимало широкое окно со скругленными углами и вкраплениями разноцветных стекол. Сумерки за окном сгущались, но шторы из плотной темно-багровой ткани еще не были задернуты. У окна я заметила высокую широкоплечую фигуру…
«Отец!!! Это он!!!» — молнией сверкнуло в сознании. При моем появлении стоявший у окна нолдо медленно повернулся и устремил взор на меня, гордо вскинув подбородок.
Первые мгновения мы просто смотрели друг другу в глаза. Сердце мое колотилось как бешеное в груди, волнение перехлестывало через край. Я жадно всматривалась в его черты, замечая наше внешнее сходство. Лицо отца казалось странно молодым. По меркам атани — народа матери, с которыми я сверяла все, что было доступно моему воображению и взору, ему нельзя было дать больше тридцати лет. Кожа на лице была бледной, но на худых щеках и скулах горел заметный алый румянец. Белый лоб с падающими на него темными прядями ровных волос, слегка изогнутые угольно-черные брови, прямой нос, красиво очерченный рот, чуть острый подбородок. Но самое главное — глаза, темно-серые, блестящие, в густых и длинных черных ресницах.
Волосы у отца были длинные и густые, они лежали по бокам от шеи и угадывались каскадом за его спиной. Эти темно-каштановые прямые волосы, в которых огненными искорками плясали отблески света от светильников, были перехвачены изящным обручем из белого металла, украшенного драгоценными камнями. Одет он был, как и подобает принцу нолдор, как будто ждал меня, готовясь к встрече и желая предстать в обличье лорда гордого народа квенди из-за моря. Красная шелковая длинная туника с восьмиконечной золотой звездой на груди, надетая поверх черной, в обтяжку, шерстяной рубашки, была опоясана широким и сверкающим золотистым поясом. На ногах отца были невысокие сапоги из мягкой черной кожи.
Я выдержала его изучающий взгляд, скользящий по моему лицу и дорожному одеянию и ждала, что он заговорит первым. Сама я не была в силах говорить. Я не приготовила заранее приветственных речей. Но даже приготовь я их, в эту минуту они бы вылетели из головы, как и все прочие мысли. Я могла лишь созерцать облик отца. Внутри меня то и дело что-то обрывалось от волнения, как при падении с высоты.
— Здравствуй, Халейн, дочь Халет, — его глубокий голос прозвучал негромко, но отчетливо и гулко под этими сводами. — Я назову тебя Мирионэль — «драгоценная». Отныне твой дом здесь и все будут звать тебя этим именем. Подойди ближе, я хочу рассмотреть тебя.
Он говорил на квенья так, как если бы был совершенно уверен, что я пойму его.
— Здравствуйте, — ответила я, медленно приближаясь к нему.
Мне хотелось назвать его «атар»*, но я не смела.
— Благодарю вас, — мой голос дрожал.
«Я — драгоценная…» пронеслось в мыслях. И вот я подошла совсем близко к нему. Опустив голову и вперив взгляд в пол, я стояла перед отцом, тело трясло мелкой дрожью. Внезапно я почувствовала, как его пальцы легчайшим прикосновением дотронулись до моих убранных в простой хвост на затылке волос, потом спустились на щеку, нежно провели по ней сверху вниз, задержавшись на подбородке, мягко приподнимая мое лицо.
Я подняла на него глаза, наши взгляды встретились, и я прочла в его внимательном взоре любопытство и что-то еще, чему не знала названия. Глаза отца оказались сине-серыми и не такими темными, как это показалось издали.
— Устала? — он чуть прищурился, красивые губы тронула едва различимая улыбка. — Присядь там, — отец указал рукой в сторону кресел, — Ешь и пей, сколько пожелаешь. Потом тебя отведут в твои комнаты, — в голосе его угадывалось желание казаться дружелюбным и усталость.
Я, не помня себя от волнения, послушно опустилась, почти упала, в одно из кресел и отщипнула несколько виноградин от грозди, свисавшей из чаши на ближайшем столике. Он неслышно приблизился сзади, налил в один из бокалов темно-рубиновый напиток, протянул мне, выждал, пока я сделаю несколько глотков. Это было сладкое на вкус легкое вино, какого прежде мне не доводилось пробовать.
— Я думал, ты будешь похожа на мать, — отец присел на край кресла, что стояло напротив моего.
Повисла тишина. Мне отчего-то сделалось жутко.
— Любишь черешню? — этот внезапный вопрос еще больше ошеломил меня.
— Да, очень… адар*… — я решилась на это слово, произнеся его на языке синдар.
Он поставил передо мной чашу с аппетитными черешнями, взяв ее со своего рабочего стола, и наблюдал, как я тянусь дрожащей рукой к темным спелым ягодам.
— Ты воспитана как атанет*, — заговорил он снова своим идущим из груди голосом, — но здесь ты дева из нолдор. Твоя мать обещала мне, что так случится — когда истечет ее время, она передаст тебя под мою опеку. Я ждал… — он вздохнул и опустил голову, наклонившись над моим креслом так, что его длинные волосы темным каскадом скатились со спины на плечи.
Отчего-то мне захотелось коснуться его, и я несмело протянула руку. Все вокруг и происходящее сейчас, казалось абсолютно нереальным. Я чувствовала себя очутившейся в неведомом мне мире роскоши и красоты, освещенном теплым светом многих светильников.
— Я всегда знала, что вы — мой отец и всегда хотела узнать вас, — слегка тронув его за руку, проговорила я. Голос мой дрогнул, внезапно подступившие к горлу слезы душили меня, не давая говорить. Я почувствовала, что сейчас разрыдаюсь от напряжения и усталости, не в силах сдерживать накопившуюся от невозвратной потери боль. Ничто и никто не мог бы вернуть к жизни матушку.
От моего прикосновения он встрепенулся, вздрогнул, взглянул мне в лицо и вдруг протянул ко мне руки, от чего внутри меня все стремительно оборвалось. Не успела я опомниться, как он обнял меня, вынимая из кресла, прижал к себе, гладил мои волосы, плечи, спину. Отец был выше почти на голову, и я уткнулась лицом в золотую вышивку восьмиконечной звезды на его груди, обмякнув в крепких объятиях. Груз страха перед ним улетучился из моей души. Я рыдала от острой, как никогда, боли и от чувства огромного облегчения одновременно. Он не произнес ни слова. Просто прижимал к себе.
Через некоторое время, дав мне успокоиться немного, отец позвал слугу, и почти тотчас же пришла Тулинде, девушка-помощница, отвела меня в приготовленные для меня покои и позаботилась обо мне.
Так я познакомилась с Карантиром Темным Морифинвэ Карнистиром.
Мне предстоял долгий путь. Я должна была стать своей в этом замке, в этом городе. Нужно было перенять заведенные здесь порядки, освоиться с местными обычаями, научиться вести себя правильно с нолдор, быть учтивой с ними.
У меня, разумеется, должны были найтись и обязанности. И пусть я многого не умела, и многие знания не были мне известны, я была твердо намерена восполнить эти пробелы, ведь теперь я стала Мирионэль Морифинвиэль*.
Постепенно я узнавала все больше об отце, о его привычках и характере. Он совсем не так часто, как мне того хотелось, бывал дома. Находясь дома, он на многие часы запирался в своих покоях и что-то обсуждал с приближенными, или работал один, или читал. Иногда он приглашал меня разделить с ним трапезу или совершить конную прогулку.
Во время таких застолий и прогулок среди полей, редколесья и вдоль берегов озера Хелеворн мы беседовали о различных предметах, начиная с расположения и названий созвездий и заканчивая планами продажи или обмену излишков урожая у гномов. Я осторожно расспрашивала отца об его братьях.
Из книг по истории нолдор и квенди, нашедшихся в огромной замковой библиотеке, а также от прислуги, мне стали известны некоторые подробности прошлой жизни отца. Беседуя с ним, я стараясь не упоминать Феанаро, Исход, Клятву, Валимар и прочие события и предметы, разговор о которых мог быть отцу неприятен.
Никак невозможно было обойти в разговорах с ним тему войны с Моринготто. Последние столетия его твердыня на севере была в плотном кольце осады. Конечно, отряды орков и других мерзких злобных тварей, порожденных Всеобщим Врагом, появлялись тут и там в землях Эндорэ, но они были относительно малочисленны и слабы.
Никто не мог сказать, что ждет эти земли в будущем, но напряженная атмосфера всеобщей причастности к возможной скорой войне, к постоянной опасности, довлела над всеми живыми существами.
Здесь же, в Таргелионе, я впервые увидела гномов Белегоста, о которых до этого лишь читала в книгах и слышала от сказителей в Бретиле. Отец покупал у них некоторые виды оружия и другие вещи, в том числе украшения и ценные безделушки, которые потом дарил мне.
Я очень сдружилась с Тулинде, она помогала мне разобраться в хитросплетениях мира условностей и этикета нолдор, а также в плетении сложных причесок из кос и мелких косичек, шнуровках одеяний и самых разнообразных завязок и потайных крючков, что нолдор использовали для шитья одежды, обходясь совсем без пуговиц.
Еще я училась у придворных менестрелей играть на лютне и арфе — эти два инструмента нравились мне больше других и были традиционными для нисси из нолдор.
Отец, как я заметила, старался, несмотря на нашу с ним сразу проявившуюся сердечную привязанность, держать меня на некотором расстоянии от себя. Он часто и надолго расставался со мной, то по случаю поездок к границам для проверки, то отправляясь с визитами к братьям в Химринг или Химлад, где неделями охотился в их компании. Поначалу меня ранило такое отчуждение. Однако вскоре я осознала, что это было средством, избранным отцом, чтобы оградить меня от влияния данной им и его братьями Клятвы, чтобы ее темная тень не пала на меня, не коснулась моей судьбы. А ведь в любой день эта Клятва могла навеки разлучить нас — сознавать это было страшно.
Во время наших нечастых встреч с ним я подолгу внимательно разглядывала его, такое похожее на мое собственное, лицо, широкоплечую фигуру с удивительно тонкой талией, красно-черные шитые золотом одежды, красивые ладони, соразмерные пропорциям тела. Я старалась запомнить и удержать в памяти его образ, его голос, его манеру смотреть, склонять голову, говорить и даже держать столовые приборы и пришпоривать своего вороного. Все эти важные для меня мелочи я стремилась сохранить до следующей нашей встречи. Он тоже всматривался в мои черты, когда, по возвращении из очередного посольства к братьям или охоты, призывал меня к себе. Отцу нравилось порывисто обнимать, сжимать в железных тисках объятий, а потом заглядывать в мои глаза, пытливо ища на их дне то ли образ матери, то ли отражение себя самого.
О гневливом и резком характере моего отца, о его бессердечии и жестокости ходило множество слухов даже в Бретиле. Я могу сказать одно, если Лорд Карнистир когда-то и был бессердечным и жестоким, то годы, проведенные в Эндорэ, изменили его. А может быть, он изменился благодаря матери.
Были и те, кто открыто бросал в лицо отца обвинения, ставя в вину ему и моим дядям развязывание войны с Моринготто и его приспешниками. Как если бы зло и тьма не расползлись бы по землям Белерианда и Оссирианда, не приведи мой дед Феанаро народ нолдор в Эндорэ.
====== Обручение ======
Вскоре после того, как я обосновался в лагере на восточной границе, пришло посление из Менегрота. Таур Элу извещал Белега о том, что тому с отрядом необходимо будет отправиться далеко на север, в крепость Химринг, принадлежавшую гордецам из-за моря. Властителем той крепости был Маэдрос Высокий — единственный из отпрысков Феанора, с которым наш Владыка считал возможным поддерживать дипломатические контакты.
Миссия, возложенная на моего наставника, была не из легких. По инициативе Лорда Химринга, просившего Владыку Тингола о переговорах на предмет помощи в предстоящем наступлении на цитадель Врага, Белегу предстоял долгий и трудный путь и не менее трудные и изматывающие переговоры со старшим из князей голодрим. Необходимо было выяснить, о какой помощи просит Таура глава их Первого, проклятого Дома. А так как наш Владыка не был намерен жертвовать своими обученными воинами в войне, в которой не видел никакого смысла и интереса для себя, Белегу и его эльдар предстоял тяжелый разговор. Его задачей было — донести до заморских гордецов эту позицию нашего Владыки и постараться по возможности выторговать сокровища и ценные вещи, которые силам заморских князей удастся заполучить в случае победы, в обмен на наше посильное пособничество в виде снабжения их армий необходимым продовольствием и подкрепления в виде отрядов ополчения из добровольцев.
— Было бы намного проще, если бы нам предстояло говорить с Финголфином и его эльдар, — заметил Белег, пробегая в который раз пергамент, содержащий высочайшее поручение.
— Я еду с тобой! — закричал я. — Ты знаешь, я никогда не видел этих князей из-за моря… Я даже эдайн видел только при дворе в Менегроте.
Белег улыбнулся.
— Некоторые из эдайн мало чем отличаются от эльдар, Лисенок. Владыка Нарготронда держит при себе целые полки верных эдайн. Их ватаги охраняют горы на севере, где обосновался Финголфин. Я сам видел эти легкие полу разбойничьи отряды. Кроме того, тебе известно, что на наших западных окраинах, в Бретиле, живет с недавнего времени племя халадинов — Владыка покровительствует им. Пришедшие Следом проникли везде и всюду, — он нахмурился и продолжал. — До меня дошли тревожные вести из столицы. Даэрон пишет, что аранель Лютиэн хочет обручиться с неким никому не известным мужем из эдайн. Наш сладкоголосый менестрель, между прочим, винит меня в некомпетентности — каким-то чудесным образом этот адан смог миновать завесу и пограничные посты и проникнуть в пределы королевства.
— Почему Даэрон сам не обручился с несравненной Лютиэн когда Таур Элу предлагал ему ее руку? — дерзнул спросить я.
— Чувство Даэрона не взаимно, — горькая усмешка искривила его губы. — А ты неплохо осведомлен, маленький хитрец. Это хорошее качество для будущего советника. Голодрим гарантируют нашему отряду безопасность на всем пути до Химринга, думаю, твой отец не стал бы возражать, возьми я тебя в посольство.
Моей радости не было предела. Со всей серьезностью я начал готовиться к походу в Химринг. Нужно было приказать бывшему со мной слуге выстирать и починить одежду, начистить кинжалы и украшения, подготовить лошадей. Мне совсем не хотелось предстать перед князьями голодрим в роли провинциального дикаря из леса. Я намеревался выступить перед ними как младший советник короля Дориата, которому, наряду с Белегом Куталионом, доверена важная миссия — вести с ними переговоры от имени самого Владыки Элу Тингола.