Отец был наблюдателен и чуток к проявлениям личностных качеств окружающих. С присущей ему логикой талантливого стратега, он помогал старшему из братьев составлять планы вылазок и военных компаний, которые сам же и оплачивал, как наиболее преуспевший в деле торговли с наукалиэ и другими народами.
Младшие дяди-близнецы, казавшиеся на вид не старше меня, искрились жизнелюбием, были ласковы, и словоохотливы. Могло показаться, что они не страдают в той степени от тяжкого бремени принесенной когда-то Клятвы, в какой ее вес давит на плечи их старших братьев. Питьяфинвэ и Телуфинвэ были неразлучны, часто, начиная говорить одновременно, произносили одни и те же слова, любили петь и музицировать с дядей Макалаурэ, почти постоянно переговаривались в осанве и много смеялись.
Канафинвэ, дядя Кано, обладал самым мягким среди братьев, почти кротким нравом, но в определенных ситуациях второй по старшинству феанарион мог преображаться, проявляя себя с неожиданной стороны. Сильный чарующий голос его, когда он спорил с братьями или чужаками, звучал мелодично, как у истинного певца, но твердо и решительно. Если он почитал единственно верным то, что утверждал или намеревался предпринять, то делался упрямым и умел настоять на своем, используя не столько силу голоса, сколько меткость и ясность суждений. Его черты напоминали черты отца и Курво, но были тоньше, мягче, изящней. В темно-серых, по-оленьи кротких глазах часто можно было заметить задумчивость, отрешенность.
Все сыновья Феанаро были красивы, но самым прекрасным из братьев отца по праву можно было назвать Туркафинвэ. Ослепительный в своей красоте Турко, занятый лишь собой и своими делами, свысока смотревший на все и вся, казался совершенной, но холодной мраморной статуей. Роскошные светло-русые с золотым отливом волосы пышными волнами лежали на плечах и спускались на спину, завиваясь колечками. Иногда мне очень хотелось прикоснуться к ним, погладить, мягкие ли? У него на щеках рдел нежный румянец, а ярко-голубые глаза были обрамлены в длинные черные ресницы, брови тоже были угольно-черные, с изгибом, как нарисованные черным карандашом на бело-розоватой, идеальной коже.
Старшим и по праву главным среди братьев был Нельяфинвэ, дядя Майтимо, Маэдрос Высокий. Я слышала, его называли «Однорукий Король». Кисть правой руки ему заменял искусно сделанный протез из неизвестного сплава, по виду напоминавший перчатку боевых доспехов, который Майтимо умело использовал для простых манипуляций. Говорили, что в битвах он надевает другой наруч в виде острейшего клинка. Он единственный из братьев был выше отца ростом и шире в плечах. Серо-зеленые прозрачные глаза его были подернуты льдом. Приветливый тон Нельо был скорее необходимостью привычной роли объединителя и посредника, нежели природной чертой. Груз ответственности за братьев и за прегрешения их отца перед всеми и вся тяготили его — это сквозило во взгляде, в движениях, в звуках спокойного голоса.
Представленная братьям отца и признанная ими, я чувствовала себя теперь настоящей ниссэ из квенди, настоящей нолдиэ и принцессой Первого Дома. У меня, как выяснилось, был кузен Тьелперинквар — сын Куруфина, встречу с которым Курво обещал мне, сказав, что отправит сына к нам в Таргелион, как только ему станет известно о нашем возвращении из Хитлума. Не скрою, мне хотелось познакомиться и с ним.
Желала я встретить и родичей из Второго и Третьего домов, даже догадываясь о непростых отношениях, омраченных давними раздорами. Мое положение было неопределенным. Из случайно услышанных мною обрывков разговоров приближенных братьев феанорингов было понятно, что у моего отца в Валимаре осталась жена.
Собираясь в Хитлум, я настраивала себя на лучший исход. Что бы ни было, а быть единственной дочерью Владычицы Халет было не менее почетно, чем незаконной дочерью одного из князей проклятого Первого Дома.
Мы с отцом и Майтимо выехали в Хитлум через две недели пребывания у нас делегации из Белегоста. Посланцы гномов отправились во владения своих правителей, а мы держали путь в резиденцию Верховного Короля нолдор в изгнании. В первые дни пути нам составляли компанию Кано, Турко и Курво, чьи уделы находились северо-западнее Таргелиона. Тельо и Питьо отправились к себе на юг, в Междуречье Оссирианда.
Не верилось, что каких-то семь лет назад я была невообразимо далека от этого мира и имела самое туманное представление об его жизни, ее укладе и традициях. И вот теперь я — принцесса Первого Дома, ехала в Хитлум, чтобы быть представленной Верховному Королю нолдор и познакомиться со всеми родичами, казавшимися почти мифическими существами во времена моего детства в Бретиле. Я часто спрашивала себя, что бы сказала мать, если б могла увидеть и услышать все, что видела и слышала я?
Меж тем, для меня самой предвкушение встречи с Нолдараном, его нолфингами и арфингами из Третьего Дома, присутствие которых в Хитлуме во время нашего там пребывания предвосхитил Майтимо, было вдвойне тревожным. Я замечала, как напряжен был все время нашего пути отец. Он сидел в седле, прямой как натянутая струна. Подбородок вверх, губы плотно сжаты, глаза прищурены, всматриваются в горизонт.
Майтимо то и дело норовил вырваться вперед, посылая своего огромного скакуна светлой масти из рыси в галоп на тех участках дороги, где это было возможно. Казалось, какая-то неизвестная сила торопит и гонит его на восток, к берегам Митрима, заставляя торопить остальных.
Благодаря старшему из моих дядей мы передвигались довольно быстро. Дорога, по которой ехал отряд, была торной. Вокруг нас возвышались горы и холмы, земля по обеим сторонам тракта казалась покрыта слоем мелких камешков и кое-где виднелись валуны, большие и поменьше, но тоже массивные, серые, твердые и холодные, как этот северный край, куда мы вступали. Вокруг дороги было пустынно, не было видно никакого жилья. Лишь ветер гулял среди камней, завывая в трещинах далеких скал к северу от нашего тракта. Воздух был такой влажный, что по утрам я просыпалась от холода, дрожа всем телом — одежда пропитывалась влагой, не спасали даже подбитые мехом плащи, которые странно было носить в самом начале осени.
Когда наш отряд, состоявший из воинов дяди и отца, вступил в не слишком густой еловый лес — первый встретившийся нам за время пути, Майтимо сказал, что мы уже совсем близко к цели путешествия. Погода была пасмурная, и темно-серые облака плыли низко над поверхностью.
Пока отец вместе с Тьяро раздавали указания отряду относительно размещения, я подъехала ближе к Майтимо. Он глянул на меня своими холодными зелено-серыми глазами, но быстро отвел взгляд.
— Тебе не терпится попасть в Хитлум? Я тоже стремлюсь туда, только вот не знаю, какая встреча ожидает меня… — призналась я.
Он слегка улыбнулся, прикрыл глаза, улыбка стала более явной.
— Тебе нечего опасаться. Ты будешь среди родных и друзей, — он вдруг повернулся и взглянул мне в лицо, — Я так рад за Морьо. Он смог то, чего хотелось бы всем нам, и у него теперь есть ты. Знаешь, он ведь очень дорожит тобой… — улыбка Майтимо была ласковой, хоть глаза и оставались холодными.
— Да, я знаю, — растроганно отвечала я, — Отец мне тоже очень дорог. И ты, и остальные… Я столько всего увидела и узнала, научилась стольким вещам, с тех пор как стала жить в замке отца… — я говорила, а старший феаноринг улыбался мне.
Тогда мне показалось, что он улыбается каким-то своим мыслям, а не моим словам.
Ночью, лежа рядом с Тулинде, которая сопровождала меня всегда и везде, в подобие шатра, сооруженном наспех, я думала о том, что ждет меня уже завтра в крепости Нолдарана Нолофинвэ.
Внезапно я уловила звук, похожий на тихий стон. Где-то совсем рядом. Я села, выпрямилась, прислушиваясь с все нарастающей тревогой, и тут вспомнила, что отец говорил мне в первые годы, рассказывая о братьях.
— Старший, Нельо, он самый крепкий из нас… Из всех, кого я знаю, он — самый стойкий. Эру знает, чего ему это стоит. Того, что он вынес в застенках… в плену… — отец подбирал слова, — ни один из нас не смог бы вынести. А он ничего — молчит, ни слова никому…
Стоны были похожи на поскуливание голодного, потерявшегося щенка, жалобные, отдающие безнадежностью, смирением с переживаемым страданием. У меня в душе все переворачивалось и сердце стучало гулко в груди, я отдернула занавесь, из-за которого глядели темнота и холод ночи.
Во мраке можно было различить лишь силуэты деревьев. Ветви елей чернели на фоне темно-синего неба. Я накинула плащ и почти ползком покинула импровизированный шатер. Стоны, уже едва слышные, доносились откуда-то справа от нашего с Тулинде ночного пристанища.
Сделав несколько шагов в том направлении, я оказалась перед занавеской, точнее, перед наброшенным на низко растущую ветку ели покрывалом, за которым скрывалась чернота. Встав на колени, я протянула руку, глаза начали привыкать к темноте вокруг. Моя рука коснулась какой-то ткани. Подбитый длинным волчьим мехом плащ! Я ощутила чье-то движение и ясно услышала короткий болезненный стон. Он заставил меня метнуться вперед, в темноту, рискуя навредить себе. Я уткнулась в свернувшуюся под плащом спящую фигуру. Дрожа от холода ночи и пораженная страшной догадкой, я нащупала правое плечо неизвестного, скользнула пальцами вдоль его руки…
Майтимо! Я зажала ладонью рот, стараясь подавить готовый вырваться крик. Хотелось скорее бежать подальше отсюда. Я развернулась, чтобы спешно уйти, как вдруг отчетливо услышала отчаянное «Финьооо…» — за которым последовал очередной жалобный стон. «Нельзя оставлять его одного!» — решила я, и оставалась подле дяди, пока стоны не утихли. Он не просыпался, но, кажется, почувствовал мое присутствие рядом, и вскоре спокойно спал.
Вернувшись к себе, я прилегла рядом с безмятежно спящей Тулинде, но заснуть больше не смогла — мешали мысли о Клятве и плене дяди Майтимо, от которых бросало в дрожь. Что же он пережил, что и сотни лет спустя его мучают кошмары?
Наутро, едва начало светать, я побежала к отцу. Всякий раз, чувствуя страх или беспокойство, я старалась оказаться подле него, излучавшего силу и уверенность. Отец уже проснулся. Я застала его, когда с помощью слуги, он надевал легкие доспехи. Атар был серьезен и сосредоточен, как и всегда. Я поймала на себе его обеспокоенный, внимательный взгляд:
— Ты бледна. Говори, что случилось ночью? — спросил отец, стягивая шнуровку наручей.
— Ничего, атар, я видела страшный сон, — я подошла к нему, взяла за руку, помогая закрепить наручи, завязывая на узел шнурки.
Он нахмурился, но промолчал. Закончив со шнуровкой на обоих запястьях, я коснулась его волос — высокий черный хвост растрепался, кое-где волосы спутались.
— Присядь, я расчешу их, — предложила я.
Все также, молча, он сел на походный складной табурет, услужливо поставленный перед ним расторопным слугой.
— Какие же они у тебя красивые… — я развязала ленту, стягивавшую волосы отца, достала из походной сумки гребень и принялась аккуратно расчесывать, стараясь не задевать чувствительные кончики ушей.
Волосы у отца были темные, густые, блестящие. От влажности из идеально ровных, они превратились в волнистые.
Отец глубоко вздохнул:
— Тоже слышала? — спросил он, — Испугалась? Хорошо, что не стала будить. Оно само проходит. Если будить — хуже.
От неожиданности сказанных им слов я чуть не выронила гребень. Придя в себя, продолжая расчесывать его роскошные пряди, я хотела спросить, знает ли он, что снилось Майтимо, но вовремя прикусила язык. Было понятно, что дядины кошмары могли быть связаны с тем, что пришлось вынести в плену в Ангамандо.
Произнесенное дядей Майтимо в кошмарном сне слово «Финьо» оставалось для меня загадкой.
Не проехали мы и одной лиги, как послышался топот скачущих нам навстречу крупной рысью лошадей. Они высыпали сбоку от главной дороги. Всей толпой сразу налетели на нас, приветствуя и кружа вокруг.
Я старалась понять, кто же из этих темноволосых и гибких лихих наездников-лучников принц Финдекано, старший сын Короля, который, согласно традиции, должен был встретить наш отряд на подступах к замку.
Всадники были все одеты просто, в темно-синих шелковых кафтанах и широких штанах для верховой езды. Плащи были небесно-голубыми. У одного из них был щегольски укороченный плащ, подбитый серебристым песцовым мехом. Капюшон был надвинут на глаза всадника. За его спиной виднелся колчан со стрелами, лук был пристегнут к седлу.
Окончив шумные приветствия, мы все вместе двинулись к замку. Всадник в коротком плаще откинул назад капюшон, и, приблизившись к Майтимо, продолжил путь рядом с ним.
Принц Хитлума был невысокого роста, изящный, с копной густых темных волос, часть из которых была заплетена в сложные косы с вплетенными в них золотыми шнурками и подвесками. У него был тонкий, резной профиль, черты лица чуть резкие, но приятные, а взгляд робкий, словно виноватый. Он ехал рядом с Майтимо, изредка взглядывая на него, но большую часть пути держал голову слегка склоненной.
Дядя продолжал путь, глядя перед собой, сосредоточенно разглядывая уши и гриву своего коня. Время от времени он украдкой бросал быстрые взгляды на едущего слева от него принца.
Вскоре мы увидели вдалеке цель нашего долгого путешествия. Замок Барад-Эйтель даже издали казался огромным, и темной горой среди прочих вершин Эред-Ветрина возвышался на нашем пути.
Нас встретили у крыльца слуги, забрали лошадей, показали нам наши комнаты.
Внутреннее убранство замка было заметно скромнее, чем в крепости отца, чувствовалось, что к постройке и отделке крепости не приложили руку искусные и трудолюбивые гномы — мастера изобретать хитроумные приспособления и вырезать в камне и дереве вязь прихотливых узоров на колоннах, сводах и порталах. Не видно было и сделанных их руками вещиц — статуй, украшений, предметов мебели. Все вокруг было просто, но добротно сработано руками самих многочисленных обитателей крепости, напоминая мне замок матери в Бретиле.
Не находя себе места от волнения, я принялась с помощью моей Тулинде разбирать вещи. Для первого и самого важного вечера я приготовила серебристо-серое платье, расшитое черным шелком и серебряные украшения с самоцветами, сделанные лучшими ювелирами Ногрода, которые подарил мне отец.
Наконец, мои приготовления были завершены и вечером, как и было условлено, мы с отцом вошли в тронную залу замка сразу вслед за дядей Майтимо, уверенными шагами ступавшим по ее гладким полированным плитам.
Зала была полна до отказа. Гости стояли вдоль длинных накрытых столов. Другие еще продолжали прибывать. Почти сразу за нами в залу вступила группа необыкновенно пригожих собой золотоволосых квенди, они, взглянув в нашу сторону, сделали короткий поклон Майтимо.
Сияние самоцветных камней на одежде, украшениях и кубках приглашенных слепило глаза, блеск золота, серебра, меди и бронзы, исходивший от ваз, канделябров, люстр под потолком и подсвечников на столах был таким, что, казалось, зала освящена неземным светом, подаренным самими Валар.
Ослепленная великолепием и блеском просторной залы, я не сразу обратила взор вглубь ее, где располагался стол, за которым восседал сам Нолдаран с сестрами и прочими, кто приходился ему родней.
Приблизившись к королевскому столу и стараясь, чтобы его голос было слышно сквозь шум застолья, Майтимо обратился к Нолофинвэ с приветствием:
— Звезды сияют в час нашей встречи, Владыка! — он склонил голову и медные кудри, дрогнув, вспыхнули красновато-оранжевым всполохом.
— Приветствую Лорда Химринга и хранителя Восточного Предела в Барад-Эйтель! — ответил ему приятный бархатный голос Нолофинвэ, гулко разносившийся по зале во внезапно повисшей тишине.
Только сейчас я рассмотрела Верховного Короля нолдор в изгнании, вышедшего нам навстречу. Высокий и статный, длинные темно-каштановые волосы рассыпаны по широким плечам, в его прекрасных светло-серых глазах можно было заметить выражение тоски и усталости. Нолдаран выглядел обеспокоенным. Это было вполне понятно — рядом с его владениями располагалось логово врага.