Эсмеральда готова была довериться капитану, даже не представляя, во что это обернётся. Но хоть Феб и не желал ей зла, он не смог помешать чужой воле: что случилось, того не миновать.
========== Глава 11 ==========
Невозможно передать словами, с какой силой ненавидел Клод в эти минуты собравшихся в соборе людей, этих лживых, прикрытых масками невинности женщин и мужчин, стариков и молодых, совершенно всех. Он готов был поклясться: их мысли, как и его собственные, были сейчас далеко за пределами собора, а молитва — лишь слова, которые они повторяли по памяти, по привычке, как благодарность за помощь или приветствие, сухие слова без чувств. Лишь молоденькая цыганка верила в то, что эти слова несут в себе волшебство, что они помогут ей найти родителей, обрести счастье, архидьякон смог заверить её в этом. Но сам он, верил ли теперь тому, что оговорил сам? Разве позволительно священнику ненавидеть?
Он не мог думать, не мог остановить службу, чтобы, наконец, понять, что его прежняя жизнь не может больше смирить его, черная сутана не удержит его от неминуемого падения в собственные грехи, молитва не заглушит желания, а извечные запреты не послужат достаточно сильным препятствием для воссоединения с плясуньей. Но сейчас он продолжал молиться, неистово, искренне, будто от слов зависела его судьба, будто лишнее слово могло вернуть сбежавшую с капитаном Эсмеральду.
***
Священник не переставал винить себя в неосторожности: как мог он поверить плясунье и позволить свободно гулять по собору? Откуда зародилась в его душе эта бестолковая счастливая мысль, что она не оставит его, что забудет своего Феба после того, как лично увидит его невесту? Неужели ее слепая любовь настолько глупа и наивна, как он сам, раз не запер ее в келье и не держал там как пленницу? И что же теперь, кого обвинить в побеге цыганки?
Архидьякон направился к келье. Необходимо было собрать оставшиеся деньги и переодеться в обычную одежду, чтобы отправиться на поиски цыганки. Она не могла еще далеко уйти, а если и ушла, Клод знал, куда отведет ее де Шатопер, ошибки быть не может.
Священник остановился на лестнице: за дверью кельи кто-то был. Квазимодо? Жеан? Этот сорванец снова спустил все деньги и пришел за добавкой. Ну ничего, любимый братец покажет ему, как самому зарабатывать на свои прихоти. Клод сжал пальцами ручку и хотел было дернуть на себя, только вот голос, раздавшийся изнутри помещения, вовсе не принадлежал мужчине.
Уж не демон ли играет с ним злую шутку? Не судьба ли решила посмеяться над несчастным рабом, создавая иллюзию, утраченный, возможно, безвозвратно, прекрасный голос плясуньи? Она шептала, что завтра будет, наконец, счастлива, что Феб простил ее, и в этот раз она его не обманет. Не могло ли и это оказаться лишь игрой разума?
Фролло отступил, осторожно заглянув внутрь сквозь щель: девушка была слишком весела, чтобы глядеть на дверь в ожидании своего мучителя, она мечтала о наступлении утра, о том, что у капитана есть для нее что-то. Он просит доказать свои чувства? Пусть, она докажет, она сделает все, что он попросит. В эти радостные минуты она не вспоминала о священнике, его не существовало в мгновения ее счастья: плясунья больше не ненавидела его, но и приятен он все еще для нее не был. Она привыкла к тому, что он всегда рядом, как тень следует за ней везде, где она ступает. Светлый, как день, как Солнце прекрасный Феб, и мрачный, как ночь, строгий как сама Луна, Клод. Что же неужели она предпочтет вечную тьму ослепительному свету? Свету, который дает ей, словно цветку, жизненную силу? Конечно нет.
Она была здесь. Эта мысль вспышкой ослепила архидьякона: он отшатнулся от двери, вновь опустившись в темноту лестницы. Что же это, она вернулась, чтобы сбежать завтра? Но зачем, отчего не исчезла вместе с капитаном ночью, когда никто не мог бы увидеть их? Или он больше не боялся мнения окружающих и не стыдился её? Почему она не воспользовалась невозможностью священника покинуть службу, не завершив её, и не осуществила своего заветного желания? Клод не был глупцом, посему не поверил в то, что она осталась ради него. Отчего же она так неосторожно произнесла все это вслух?
Фролло спустился вниз по лестнице, заняв своё привычное место. Что же, необходимо было вновь подумать, как противостоять неразумным любовным порывам молодой цыганки, ведь капитан не просто так пришел за ней. Обремененный теперь женитьбой и супружескими обязательствами он стал реже пропадать в кабаках с Жеаном, жена забирает у него жизненную силу, препятствуя обыкновенному ходу его жизни. Но для чего же ему Эсмеральда?
Клод получил ответ на этот вопрос из первых же уст, но не будем забегать вперед и посмотрим, как же разворачивались события в хронологическом порядке.
***
Архидьякон услышал, как девушка выбежала из кельи перед началом выступления поэта и Джали. Он проснулся еще до рассвета, посему не пропустил и пробуждения плясуньи. Когда она покинула келью, он осуществил часть своего плана, переодевшись в старую одежду Жеана, взяв спрятанные деньги и нож. Ночь была полна размышлений: в борьбе между добром и злом, Клод выбрал свободную жизнь, лишенную чёрной, ненавистной ему сутаны, кельи, сгнившей и потерявшей весь свой чарующий вид. Жаль было только книги, но ведь они бы никуда не исчезли, за ними можно было бы послать Квазимодо или вернуться самому. Никто не посягнет на имущество собора.
Итак, священник покинул собор, попав в толпу гогочущих горожан. Лицо он прикрыл широкими полями шляпы, отчего стал похож на обыкновенного бродягу, кои бродили сейчас средь людей и воровали кошельки зевак. Выступление со стульями всегда смешило Эсмеральду, но сейчас она, с покрытой головой, стояла среди оборванок и серьёзно глядела на Джали, словно только теперь ей стало понятно, что любимую козочку она больше не увидит. Какая ирония: она могла вернуться в любой момент за козочкой, но забрать её к капитану… Он не позволит ей такой радости.
Так стояли они в разных концах полукруга, огородившего выступающих от остальной части улицы. Представление подходило к концу, но люди всё не расходились, всё жаждали представления, всем хотелось зрелищ, а не падающих стульев в неумелых руках новоиспеченного актёра. Ожидание, томительное ожидание нависло над толпой.
Но ничего так и не произошло: Гренгуар махнул шляпой и, пройдя сквозь толпу, увёл за собой блеющую козочку. Клод только успел проводить его взглядом, как цыганка вспорхнула со своего места. Она почти бежала к названому месту, словно от того, как быстро она доберется до него, Феб снова станет свободен. Ах, как бы она хотела, чтобы у него не было жены, чтобы он снова был только её Фебом, и ей ни с кем бы не приходилось его делить.
Архидьякон следовал за плясуньей, прячась в тени зданий. Она не останавливалась и не оглядывалась, хотя и чувствовала на себе чужой взгляд. Мысли её вновь были заняты капитаном: беспокойство по поводу священника её не покидало, но разве могло оно затмить счастье — быть с де Шатопером?
И вот, наконец показалось некрасивое здание трактира. Эсмеральда остановилась чуть поодаль и стала всматриваться в проходящих людей: капитана не было. Может, он решил отомстить ей за тогдашнее ожидание? Вот, погляди, глупое дитя, я тоже могу не сдерживать обещаний, и я могу обмануть тебя. Девушка нахмурила личико: хотелось закрыть его ладонями и заплакать. Жестокий, неужели он и правда не придёт?
Фролло тоже ждал. Плясунья взволнованно ходила возле трактира, и с каждой минутой сомнение всё больше овладевало ею. Зачем же она рискует своей свободой ради капитана, если тот может и не прийти вовсе? Она ведь знает, чего будет стоить ей подобная выходка… Фролло больше не выпустит её из кельи, если найдёт и поймает. А он поймает. Если не сам, то это сделает его звонарь. Чем больше она думала об этом, тем печальнее становилась: Клод не сводил с неё глаз, посему подобное изменение не укрылось от его зоркого взгляда.
И вот, наконец, вдалеке показалась фигура капитана. Словно острый кинжал пронзила ревность священника: вот он, её прекрасный принц, её Феб, о котором она пролила столько слёз. Что же, теперь Фролло мог в полной мере ощутить боль, пожирающую его всякий раз, стоило цыганке произнести ненавистное имя.
Вот, сейчас она бросится ему на шею, обнимет, и они поднимутся в одну из комнат, чтобы предаться греху. Грязная уличная девка, как же он ошибался на её счет. Исчадье Ада, она сгубила его душу, а теперь хочет натолкнуть на убийство? Клод стиснул зубы, сжал рукоятку ножа, не доставая из-за пояса.
«Но не стоит делать поспешных выводов», — подумал он, когда капитан поравнялся с Эсмеральдой, и она осталась холодна. Архидьякон прислушался: Феб звал её в дом, его молоденькая Флёр-де-Лис хотела поглядеть на плясунью. Эта новость злостью разлилась по лицу цыганки: капитан не мог разглядеть её лица из-за солнца, светившего навстречу, зато священнику это было видно. Что же, может теперь она отпустит своего любимого Феба и забудет о нём? Теперь, когда он дал ей понять, что он пригласил её не из собственного желания, а потакая прихотям жены? Или эта мимолетная ненависть выльется во что-то более страшное? Что если она не отступит ни перед чем, как и он, Фролло?
Но плясунья заглушила обиду, улыбнулась и согласилась пойти за офицером. Что же он сказал ей после, наклонившись? Шепота архидьякон уже не разобрал, но последовал за возлюбленными. Если можно было назвать таковыми влюбленную, наивную цыганку и злого, бессердечного капитана.
***
В здание Клод проникнуть не смог, остался снаружи, глядя в светящиеся окна. Ему было видно, как Эсмеральда вошла в комнату, как лицо её залилось краской. Архидьякон ждал, когда же она начнет танцевать, но цыганка села подле хозяйки и взяла её ладонь. Она долго что-то взволнованно говорила, но её постоянно перебивали. Разозленная отказом Флёр-де-Лис настояла на своей просьбе: Эсмеральда вгляделась в протянутую ладонь.
Когда-то она умела гадать: цыганки из Двора Чудес все умели этим заниматься, и научили девушку. Но гадать беременной жене своего Феба? Ах, не лучше ли отказаться?
Священник пожалел, что не смог присутствовать там — интересно, что же нагадала плясунья молодой красавице.
— Я вижу, Вы будете счастливой. У Вас будет мальчик, — произнесла, наконец, плясунья, — он не будет красив, зато будет смел и находчив. Он тоже будет счастлив.
— Как ты можешь это видеть по моей руке? Ты обманываешь меня! Но пусть так, пусть твои слова будут правдой, — Флер улыбнулась. — Но я не совсем для гадания позвала тебя сюда. И не для танцев, оставь это для уличных представлений, для толпы. Говорят, вы, цыгане, умеете варить снадобья. Я хочу, чтобы ты приготовила мне что-то, что избавит меня от головной боли, она невыносима. Может, если она исчезнет, я и стану, как ты говоришь, счастливой?
Эсмеральда опустила её руку. Холод пробежал по телу, отчего плясунья невольно поёжилась. Помогать своей сопернице? Той, у которой есть всё, что она только пожелает? Она купается в роскоши, у нее скоро будет ребёнок от того, кого она любит, у неё есть Феб, у неё есть всё.
Безумная мысль прожгла испещренную ревностью душу: убить ненавистную девушку. Но разве Эсмеральда способна на подобное?
Плясунья кивнула.
— Да, я могу сделать подобное лекарство для Вас, но, боюсь, у Вас не будет необходимых ингредиентов…
— Не беспокойся об этом, у меня достаточно средств. Бери всё, что тебе нужно, а я посмотрю, как ты будешь составлять это.
Плясунья вновь кивнула и поднялась. Они обе направились в другую комнату. Фролло ждал, предполагая, для чего же на самом деле позвал Феб цыганку. Если не для танцев, для чего же?
Время шло, плясунья смешала снадобья так, как учил её архидьякон, ничего лишнего. Она решила остаться великодушной, ведь она не хотела Фебу зла, а он бы, безусловно, горевал бы, потеряв своего ребёнка. Но у де Шатопера были свои планы на этот счет. Ни Флёр-де-Лис, ни ребёнок, ни какое-либо другое бремя не должно было оставаться на его плечах. Иногда в глупых умах зарождаются самые гнусные планы. Вот и теперь, капитан стоял рядом, когда Флёр отвернулась, чтобы присесть на стул. Он подлил в приготовленное снадобье заготовленный яд и протянул плошку жене. Эсмеральда вскрикнула и хотела было выбить из рук девушки сосуд, но де Шатопер крепко схватил её за руку, не позволяя этого сделать.
Флёр-де-Лис взглянула на мужа, затем на цыганку. В её глазах была надежда. Она доверилась плясунье, а та стала невольной свидетельницей предательства.
— Остановитесь! Подождите! — Эсмеральда вырвалась из захвата и отобрала плошку. Пальцы Феба разжались, и опустошенный пузырек упал на пол, покатившись к двери. Все молчали. Лицо Флёр изменилось: теперь на нём читался гнев.
— Она пыталась меня отравить! Цыганское отродье! Я знала, знала, что она себе на уме, эта лживая девка. Она пыталась меня отравить! Феб! — закричала девушка, вновь выхватив плошку и сжав запястье плясуньи. — Значит, решила проявить свою жалость? Так я тебе и поверила! А теперь пей, сама пей свою отраву!
Эсмеральда дернулась, но цепкие пальцы соперницы не разжимались. Феб бездействовал. Плясунья в отчаянии вывернула руку, бросившись к двери. Феб кинулся за ней. Девушка бежала, не останавливаясь, спотыкаясь о ступени и только успевая хвататься за поручни, чтобы кубарём не слететь вниз. Когда она выбежала на улицу, было уже темно. Крики разъяренной Флёр были слышны и снаружи: она приказывала Фебу поймать цыганку и привести обратно.
Плясунья споткнулась о порог, что позволило капитану вразы сократить расстояние. Де Шатопер грубо схватил плясунью за плечи, сильно сжав пальцы.
— Но это же всё ты, это ты хотел отравить её! Отпусти, мне больно! — Эсмеральда плакала, отбиваясь кулачками от де Шатопера. Она не могла принять того факта, что Феб пытался убить свою жену, не ради того, чтобы они с плясуньей были вместе, а чтобы обвинить её, Эсмеральду, в убийстве. А она ему верила, она любила его.
Но солдат был неумолим. Эта девчонка разрушила его гениальный план, и теперь он будет вынужден предать её суду, так и не добившись желаемого. Чертова девчонка.
Послышались шаги спускающейся Флёр. Феб прижал плясунью к себе, наклонившись к её шейке.
— Тише, дитя, тише, если бы ты не сделала этого, мы были бы с тобой вместе, а теперь… Теперь ты можешь оказаться моей погибелью, Смеральда, — нож блеснул в темноте. Феб вытянулся, выпустив плясунью.
— Кто этот трус, что бьёт со спины?! — воскликнул капитан, несколько раз ударив клинком темный силуэт. Раздался стон. Ноги Феба ослабли, и он опустился на землю. Фролло зажмурился. Там, где ладонь была прижата к груди, сочилась тёплая кровь. Но упасть здесь, значит умереть более страшной смертью, нежели от этой раны. Архидьякон зашел в тень здания, обойдя его сзади и направился вслед за Эсмеральдой. Она не могла бежать, её тело содрогалось от рыданий и волнения, её плечи всё ещё ощущали неистово впившиеся жестокие пальцы её возлюбленного, а потом клинок. Он хотел убить её. Девушка оглянулась — за ней кто-то шел. Кто-то ударил Феба со спины, он ослабил объятья, не мог ли это быть её спаситель? Плясунья остановилась: тёмный силуэт подошёл совсем близко. Шляпа упала с лица, и взору цыганки открылось искаженное от боли лицо священника.
— Ах, это Вы, — только и произнесла цыганка, прежде чем архидьякон, потеряв последние силы, не пошатнулся. Девушка подбежала к нему, чтобы придержать и не позволить упасть на землю.
========== Глава 12 ==========
Комментарий к Глава 12
Скорее всего, следующая часть будет последняя, но объемная. Надеюсь, продолжение не разочарует. Постаралась не уйти в ООС и не слить сам сюжет. Приятного прочтения!)
P.S. Всех поздравляю с началом нового месяца, многих с окончанием трудной сессии)
Как страшна ночь, когда знаешь, что за тобой ведется погоня, как сложно бывает сделать выбор в эти ужасные минуты: спасти лишь себя или подать руку помощи тому, кто нуждался больше. Теперь, в сумерках, с заплаканными глазами, Эсмеральда олицетворяла собой отчаяние и ужас. Она была похожа на утопающего, готового ухватиться даже за тростинку, лишь бы только получить малую надежду на спасение. Но и в эти мгновения она была прекрасна. Если бы луна осветила сейчас ее лицо, любой бы путник остановился, невольно восхищаясь ею: ведь даже ощущая, как смерть гонится за ней по пятам, она не теряла своей красоты. Ее взор больше не туманился от слез, тонкие пальчики судорожно сжали амулет, и это невольное движение придало несчастной сил. Она взглянула на священника, сидевшего на земле, и разум её боролся с желанием оставить лишние страдания здесь, в Париже, ведь подвергнуть себя опасности вновь было бы безумием. И все же, годы, проведенные среди бродяг, во Дворе Чудес, научили девушку такому понятию, как благодарность. Пусть разыскивали сейчас вовсе не Фролло, а её, обыкновенную плясунью, выступающую на площади, Эсмеральду, которая чуть не лишила жизни Флёр, вонзила клинок в сердце Феба, цыганка не могла оставить архидьякона здесь, на сырой земле, среди гнилых овощей и снующих по корзинкам крыс. Он спас ей жизнь, он рисковал не меньше, чем она сейчас, и теперь он ранен, возможно, смертельно. Эсмеральда знала: не так страшна сама рана, сколько то, что происходило, если вовремя не заняться лечением, а здесь она никак не может облегчить его страдания. И все же, собственное спасение…