— Снег?
— Когда мы познакомились… тоже шёл снег, но было очень тепло… и сыро… и хорошо. У меня болела голова, а потом я увидел тебя.
— Как?..
— Я расскажу тебе об этом на том самом месте, но только после того, как мы посетим магазин и купим тебе тёплую куртку.
…
Признаюсь, это было дерьмовой идеей. На место мы прибыли глубоким вечером. Погружающийся в ноябрьский мрак город встретил нас моросящим холодным дождём. Мглу едва рассеивали тусклые уличные фонари, но я упрямо вёл Марию к месту нашей встречи — посольству США, а точнее к переулку, примыкающему к северной части здания.
И он встретил нас холодом, лаем бездомной собаки и темнотой, освещаемой только огрызком луны. Я и не заметил, как закончился дождь и из-за туч показалось ущерблённое её лицо. Я всё ещё держал зонтик над головой Марии, а она смотрела совершено пустым взглядом на парковку и оставленные на ночь автомобили.
— Это что? Какое-то особенное место?
— Да… здесь мы и встретились впервые. Я предложил тебе десять тысяч за то, чтобы ты отвезла меня в Париж…
— А я? Что ответила я?
— То, что чаще говорят не женщины, а водители-дальнобойщики, когда нарываются на конфликт, — улыбнулся я. — Причём ты нарочно говорила на немецком…
— Я знаю немецкий, — вдруг улыбнулась Мария. — Прошлым летом один из отдыхающих забыл в кафе, где я подрабатывала, книгу. Я взяла её в руки и с удивлением обнаружила, что могу читать и даже больше — понимаю, о чём там написано. Книга была на немецком языке. Кстати, а что конкретно я тогда сказала?
— Нашёл дуру. Ну, это если убрать нецензурные слова, — мои губы растянула ответная улыбка.
Какое-то время мы стояли молча. До тех самых пор, пока она не повернулась ко мне и не спросила:
— Мы можем уже уйти?
— Ты ничего не вспоминаешь? — в моём вопросе в голос кричала надежда.
— Нет, извини, — покачала головой Мария. — Но я очень замёрзла. После Гоа к местному климату не так-то просто привыкнуть.
— Значит, в отель?
— Да, пожалуй.
— Хорошо, но сначала я предлагаю тебе поужинать.
— Ладно.
И за столом она снова молчала. Без аппетита ковыряясь в жарком, она высматривала что-то в подвижных тенях за окном.
— Спокойной ночи, Джейсон, — лёгкий хлопок отделил её от меня на всю ночь.
День второй. Париж
Кажется, драную Эйфелеву башню видно со всех точек города. И это обстоятельство меня вовсе не радовало. Особенно, когда Мария наотрез отказалась идти туда, куда я тянул её до посещения дурацкой вышки.
Но мне не хотелось моститься на Башню по нескольким причинам: за неделю я планировал показать Марии гораздо больше, чем умещалось в отведённые дни, и времени терять не хотелось. Если озвучивать вторую причину, она оказалась бы более правдивой и объясняющей всё: именно на смотровой площадке Эйфелевой башни я поцеловал Никки, когда мы только начали встречаться. Наверное, странно говорить и думать о ней после того, как я обрёл Марию, но образ Никки преследовал меня повсюду: я слышал её голос, чувствовал аромат её волос, мягкость кожи под пальцами, чего бы ни касался…
А Мария так обворожительно улыбалась, когда просила о «коротенькой эскурсии, ну-у-у-у-у, пожалс-с-ста-а-а, Джейсон», что я лишь улыбнулся и предложил:
— На обратном пути можно заглянуть в сувенирную лавку, купить по берету, чтобы выглядеть законченными идиотами.
— Ты серьёзно?
— Более чем.
Мы проторчали на Башне часа полтора или два. И всё это время Мария заворожённо наблюдала за городом. Она смотрела на него с таким восхищением, что я не решался поторопить её.
— Что произошло с нами здесь? — тем временем спросила она.
— Я привёз тебя в дом, что принадлежал Джейсону Борну. Ты очень мило флиртовала со мной, но в квартире на нас напал наёмник. Он умер на твоих глазах.
— Ты убил его? — едва слышно спросила Мария.
— Он выпрыгнул в окно, предпочитая не отвечать на мои вопросы.
— Тогда, пожалуйста… — попросила она. — Я не хотела бы идти в дом, принадлежавший Джейсону Борну. Можно ли остаться здесь, с тобой?
— Конечно… можно.
…
Позже, когда мы шли по Монмартру, месту, откуда начался наш побег, Мария спросила:
— И я пошла с тобой, хотя видела, как ты бьёшь человека? Не на жизнь, а на смерть?
— Выбора у тебя не было. Признаюсь, ты оказалась в полубессознательном состоянии, и оставаться в одиночестве было рискованно. Вполне возможно, тот парень был не один. Тебя могли убить. Без причины.
— И… ты…
— Я предлагал доставить тебя в полицию. Просил рассказать всё как есть.
— Почему?
— Был уверен, что тебе поверят. Ведь я понятия не имел, какой фигурой оказался в разыгрываемой партии. Но я был искренен… в желании оставить тебя в безопасности.
— Но я осталась с тобой?.. Или ты остановил меня?
— Ты захотела продолжить путь со мной.
— Да почему же?!
— На этот вопрос у меня нет ответа. Может быть, потому, что я хотел этого… и ты тоже была не против.
День третий. Вена
Я попросил на ресепшен именно сто двенадцатый номер. Служащий с сомнением покосился на нас, но после того, как я накинул двадцатку, швырнул ключи на стойку…
Переступив порог того самого номера, где Мария впервые стала моей, я испытал страшнейшее разочарование: в дешёвой и гадкой гостинице сделали приличный ремонт, полностью сменили меблировку. Даже запах плесени куда-то делся. Всё было таким незнакомым.
— Что случилось здесь? — задала Мария привычный уже вопрос. Она говорила мягко и с интересом осматривалась.
— Здесь мы с тобой переспали впервые. Ты захотела, чтобы мы стали близки, и поцеловала меня сама, — устало обронил я, не заботясь, сколь грубо это прозвучало. Как ни странно, Мария никак не отреагировала на мою беспардонность и задала новый вопрос:
— То есть ты не думал о том, чтобы переспать со мной? Это я тебя соблазнила?
— Я смотрел на тебя, — признался я. — Ты казалась мне такой красивой, что я и не думал… такие девушки никогда не обращали на меня внимания.
— Скажи, Джейсон, а у тебя был кто-то ещё… когда ты думал, что меня нет в живых?
Я молчал и не мог решиться. Мы не зажигали свет, и за окном то вспыхивала, то гасла неоновая вывеска. И она была единственным источником, освещавшим лицо Марии — непроницаемую маску.
— Был… — наконец выдохнул я. — Не считая случайных любовниц на одну ночь, я часто возвращался к одной и той же женщине.
— Ты любил её?
— Да.
— А где она теперь? — голос Марии странно сел, провалился и звучал глухо.
— Она погибла. В какой-то мере из-за меня. Пуля снайпера предназначалась мне, но угодила в её голову.
— А… — продолжала Мария, — а-а… как её звали?
— Никки…
— Красивое имя…
Стоит ли говорить, что она покинула меня в ту ночь и спала в соседнем номере?
День четвёртый. Лондон
— Мы трахались и в дешёвых гостиницах Лондона? — Мария грубила, но я не понимал причин.
— Да, — отвечал я, не уклоняясь. — Но это было не в тот раз, когда мы выбирались из страшной задницы. Я привёз тебя сюда, хотя особых воспоминаний, связанных с Англией, у тебя остаться не должно. Просто мы были счастливы. Здесь. Под дождём. И… мне нравится Лондон. Я всего лишь хотел поделиться им с тобой.
День пятый. Гармиш-Партенкирхен
— Почему-то если немка, то обязательно из Баварии? — рассмеялась Мария. — Даже и не сомневалась, что я окажусь родом откуда-то отсюда. Чей это дом?
— В нём когда-то жил твой брат.
— Жил? — голос Марии дрогнул.
— Он предпочёл уехать, когда мы влипли в эту историю, и его семья… им тоже досталось.
— О, боже, — ладошка Марии прикрыла рот.
— Нет, это не то, что ты думаешь. Подстрелили их собаку. Никто из людей не пострадал, но твой брат — человек умный. Он собрал всё то, что может пригодиться, и отбыл вместе с детьми в неизвестном направлении. Но я уверен, что смог бы разыскать их для тебя… могу начать прямо сейчас…
Но Мария лишь отрицательно покачала головой. Она молчала и рассматривала погружённую в полумрак, запылённую комнату. Она бродила вдоль кажущихся в подобном освещении зеленоватыми холмов кресел и диванов, прикасалась к книжным полкам. Но дольше всего она задержалась у стены, где тёмными прямоугольниками рамок с фотографиями было занято значительное пространство.
Мария стояла и молча изучала их, изредка притрагиваясь, будто тактильный контакт мог помочь вспомнить. Я счёл это добрым знаком и шагнул к ней.
В основном на фотографиях был изображён брат Марии вместе с дочерьми и женой, но пара снимков запечатлела и её. Ту, которую так хорошо помнил я: горстка веснушек, полумесяц улыбки и выкрашенные в рыжий цвет лучи волос. Миниатюрная копия солнца, да и только…
— Хочешь, помогу найти их? — снова предложил я.
Мария ответила не сразу и всё стояла, будто заворожённая, разглядывая бытовые сценки из жизни самой обычной немецкой семьи.
— Мария-а-а-а… — тихо позвал её я.
— А? Что?.. прости, задумалась. Нет, разыскивать их не нужно. Во всяком случае, пока. Если я правильно понимаю, для них я пропала или даже погибла. То состояние, в котором я теперь нахожусь… для семьи оно мало отличается от смерти. Забвение — жуткая вещь, как оказалось, Джейсон.
Голос Марии звучал глухо, будто рождались слова не в груди, а в глухом, сыром подземелье.
И я счёл это подходящим моментом, чтобы сделать шаг.
Будто скрипичная дека меж ладоней — её узкие плечи. Раньше она никогда не казалась мне хрупкой, как, например, Никки. Мария почти одного со мной роста, теперь казалась маленьким беззащитным воробушком, выпавшим из гнезда.
Она не шевелилась, а я не смел зайти дальше: поправить выбившийся из какой-то старушечьей причёски локон, поцелуем успокоить пульсирующую на шее венку. Мне был дан второй шанс, и, чёрт возьми, я становился настоящим параноиком в боязни всё испортить.
Не знаю, сколько раз Вечность прокралась мимо нас, отбивая секунды босыми пятками, но только я стоял подле Марии, положив ладони ей на плечи. Она не двигалась, не разговаривала и, казалось, едва дышала.
На улице совсем стемнело, и мой взгляд упал на часы. Совсем скоро нам следовало быть в аэропорту, но я не решался побеспокоить Марию. Наконец, собравшись, я открыл было рот, но Мария опередила меня. Белой бабочкой порхнула её рука и, устроившись поверх моей ладони, чуть погладила её.
— Наверное, здесь нам делать нечего. Уходим.
Тишину ночной улицы беспокоил лишь стук её каблуков да редкие, проносящиеся мимо машины.
— Нам следует взять такси, — предложил я.
— Ещё одну минуту, — попросила Мария. — Мне нужно продышаться.
— Ты что-то вспомнила? — надежда на высокой ноте ворвалась в диалог, но Мария едва качнула головой. Отрицательно.
Признаюсь, мне порядком надоела эта игра в молчанку. И я впервые готов был признать, что той Марии, которую любил я, больше не существовало. Точнее, я не узнавал в Марии-новой ни единой черты. Раньше она разговаривала не закрывая рта.
— Послушай, Джейсон, — она вдруг резко и неожиданно остановилась. — А кроме меня? У тебя есть ещё кто-то? Не женщина. Семья? Мать, отец, сёстры и братья? Кто-то…
— Кроме тебя — никого…
День шестой. Осло
Норвегия казалась теплее, чем пальцы Марии. Я хотел бы отогреть их дыханием, но она, натянув шерстяные рукавицы, спрятала руки поглубже в карман куртки.
Небо серое, птицы серые, люди серые и даже ярко-зелёные глаза Марии, казалось, здесь потеряли свой цвет.
— Наверное, мечтаешь побыстрее вернуться туда, где тепло? — пошутил я.
— Что с нами здесь случилось? Местечко не совсем уютное, — поёжилась Мария.
— Здесь мы пробыли две недели. И из окон гостиницы, где мы остановились, разворачивался прекрасный вид: Стального цвета небо растворялось в Океане. Ты говорила, что когда-нибудь вода заберёт тебя себе.
— Ты снова хочешь показать мне номер отеля? — удивилась Мария.
— Нет, на этот раз не угадала.
— Тогда что случилось здесь?
— Потерпи немного. Увидишь.
— Хорошо…
…
Бар пропах рыбой, как и всё на Побережье. Как и вся Норвегия. Мария с сомнением покосилась, когда я толкнул невзрачную дверь, над которой болталась табличка с названием, а рекламный плакат на входе обещал третью пинту пива бесплатно.
Внутри помещение оказалось тёплым и просторным. Двое посетителей, скучавших в столь ранний час за барной стойкой, даже не обернулись на звон дверных колокольчиков. Лишь бармен приветственно кивнул и поздоровался на английском после моего «гуд монинг».
— Сядем у окна? — предложила Мария. — Я не отказалась бы от чашечки кофе.
— Если хочешь, — ответил я.
…
— А здесь совсем неплохо, — улыбнулась Мария, вонзая зубы в бутерброд. — Даже не чувствовала, что проголодалась, пока не начала есть.
— Мне тоже нравится здесь.
— Ты не рассказал, что здесь произошло, — вновь улыбнулась Мария. — Мне очень интересно.
— Тогда доедай, потому что я не хочу говорить за столом.
— А как? — удивилась она.
— Увидишь.
…
Музыкальный автомат был старым, и когда я подошёл, чтобы опустить монетку, моё сердце упало. На миг мне даже показалось, что он не работает. Но, как только жетон звякнул в монетоприёмнике, автомат заиграл разноцветными огнями и предложил выбрать песню.
— Ой, а можно вот эту? — палец Марии, незаметно подобравшейся ко мне со спины, указывал на ту песню, которую я бы не выбрал в жизни. К тому же в ТОТ день звучала совсем иная мелодия, но…
— Конечно… разумеется… как хочешь. Потанцуем?
— Приглашаешь?
И вместо ответа я заключил её талию в обруч ладоней, отметив, что Мария действительно стала немного полнее. Но это говорило только о том, как хорошо я помнил каждую мелочь, касавшуюся её.
— Ничего себе! — удивилась она.
— Что?
— Отлично танцуешь. Учился где-то?
— Возможно… нарочно я не вспоминал, это не кажется мне важным.
От Марии дурманяще пахло ей. И этот аромат возможно описать только как смесь запахов, событий, ощущений. Я прижал её чуть теснее, благо танец позволял, но она реактивно отстранилась.
— Извини…
— Ничего. Просто ты так ловко двигаешься, что я сбилась с ритма и задыхаюсь.
— Хочешь остановиться?
— Нет.
Мы протанцевали положенную песню, но когда музыка стихла, я не торопился выпустить Марию из цепкого капкана рук, а она стояла и, глядя мне в глаза, откровенно нервничала.
— Что?
Ни слова не говоря, я потянулся к её щеке ладонью, но едва пальцы коснулись нежной кожи, Мария воскликнула:
— Джейсон, что?..
— Ничего… я бы ещё потанцевал с тобой… и… твои веснушки… они как золотые монетки. Вполне можно расплатиться за следующую песню.
Всё её тело будто обмякло, а руки плетьми повисли по бокам. Она смотрела на меня, не мигая, не улыбаясь, точно фарфоровая кукла.
— Что? — на этот раз спросил я.
— Ты и пугаешь меня, и притягиваешь, — призналась Мария. — То, что ты рассказал, ну, в общем, — она отвела глаза. — То, что ты делал с людьми. Ты не похож на человека, который может обидеть другого. Со мной рядом ты почти как поэт. Почему?
Вместо ответа я завозился в кармане и протянул Марии сжатый кулак. У меня не было заготовлено речей, и коробочку я не купил…
Она расцепила мои не сопротивляющиеся пальцы и увидела на ладони кольцо. Самое простое, тонкое, золотое, блеснувшее в свете ламп.
— Это?.. Что это? — пролепетала она.
— Семь лет назад я попросил тебя стать моей женой. На этом самом месте. И ты сказала «да»… Так вот теперь я хочу попросить тебя снова. Хотя понимаю, как это глупо звучит. Мы ведь даже не разведены.
Мария закрыла импровизированную шкатулку моей ладони, даже не прикоснувшись к кольцу. Она уронила взгляд, прошептав:
— Прости, Джейсон.
День седьмой. Гоа
Наверное, мне следовало сдаться ещё в самом начале пути, да и теперь, когда я вёз её, чтобы показать наш дом, — угрюмую, молчаливую — понимал, что эти последние часы вряд ли что-то изменят. Шёл дождь. Да такой, который и в свой сезон редкость, а теперь, в пору купаний, поверг и отдыхающих, и местных жителей в шок. Безлюдные улицы, пустые шоссе, сломанная автомагнитола.
Тишина как проклятье.
И только пальцы дождя, барабанящие по крыше автомобиля, будто в нетерпеливом ожидании нашего расставания, напоминали о том, что всё это не затянувшийся сон.