– Прости. Я долго возился с хати, совсем забыл о времени.
– С хати? – наставник удивлённо поднял брови.
– Да. Я знаю, что ты скажешь, так что можешь ничего не говорить, Форс.
– Н-да? – толстяк забавно прищурился. – Чего же ты тогда припёрся в мой сон, волчара, если заранее знаешь, что я скажу?
– Наверное, потому что соскучился, – улыбнулся оборотень. – Как там Рэнго?
– Сходи и спроси сам.
– Не успею. Мне нужно к Аравейну. С Рэнго я и завтра пообщаюсь, а вот у Вейна мне необходимо навестить сейчас.
– Тогда иди скорее, Дэйн. Давай, вали. А то наш белобрысый проснётся, у него настали трудные времена. Спать некогда.
Он улыбнулся, кивнул и уже закрыл глаза, чтобы перенестись в сон второго наставника… но вдруг передумал.
– Знаешь, я сегодня весь день разговаривал с Лирин. И всё время хотел задать ей один вопрос, но почему-то не задал.
– Какой же?
– Дело не в том, какой, а в том, почему, Форс. Потому что я боялся её ответа. Точнее, не самого ответа, а то, что это скажет именно Лирин. Решил – пусть лучше кто-нибудь другой.
Он вновь закрыл глаза.
– А какой вопрос-то? Я ж теперь спать не буду от любопытства.
– Вопрос… – он ухмыльнулся. – Про Вима, моего хати. Я хотел узнать, почему его собирались утопить. Что в нём не так. Почему он считается бракованным.
– Что ж не спросил-то, Дэйн?
Форсу пришлось изрядно напрячь уши, чтобы услышать ответ.
Он произнёс его очень тихо:
– Представил, как она скажет что-то вроде: «У Вима слишком пушистая шерсть». Или: «Глаза чересчур большие». Или: «Хвост коротковат». Представил и… не смог. И это просто ужасно, Форс.
– Я запутался, мальчик мой… Ужасно-то почему?
– Потому что Фрэн оказалась права. А я всегда думал, что она ошибается.
– В чём права?..
Но он не стал больше отвечать – растворился в мутном воздухе сна, и Форс только тяжко вздохнул.
Нет, конечно, старый наставник всё прекрасно понимал, и задавал свои вопросы только для того, чтобы узнать – понимает ли это сам Дэйн.
Впрочем, понимать и принимать – разные вещи.
– Да, путь нам ещё предстоит долгий, – пробормотал Форс перед тем, как закрыть глаза и унестись в заманчивый мир сна без сновидений.
***
Отправляясь в сон Аравейна, меньше всего на свете новый дартхари оборотней ожидал, что попадёт к Морю Скорби.
Солёные брызги полетели в лицо, ветер ударил в грудь большим кулаком, чуть не снеся его со скалы. Только ночное небо и звёзды были красивыми – остальное ему не понравилось.
– Вейн! Какого… О Дарида, мы не можем поговорить в каком-нибудь другом месте?!
– Чем тебе не нравится это место? – ровным голосом поинтересовался сидящий на краю отвесной скалы маг. – По-моему, очень даже хорошее.
– Хорошее? Ну да, разумеется. Ветер свистит в ушах так, что я ничего не слышу, и он холодный. А вода вообще ледяная, летит прямиком в лицо. Просто идеальное место! Знаешь, я тут жить буду. Уйду из Арронтара и буду тут жить. Вот на этой скале. Всегда мечтал!
Аравейн засмеялся.
– Дэйн, ты иногда ужасно напоминаешь мне Форса. Даже хочется вновь съездить к нему.
– Ну и поезжай. Кто тебе мешает?
Маг вздохнул.
– Ладно. Сейчас немного подправим декорации, раз тебе тут не нравится… Так лучше?
Теперь ветер больше не свистел и вода не брызгалась. Аравейн будто установил перед скалой невидимую стену, отражающую всё, даже ветер.
– Лучше, – проворчал оборотень, усаживаясь рядом с наставником. – Я тебя спросить хотел кое о чём. Вот только теперь не уверен, что ты сейчас в состоянии отвечать на вопросы.
– Ну я же до сих пор тебя не выгнал из своего сна. Так что, как говорит Форс, валяй.
Несколько минут он всё-таки молчал – то ли подбирал слова, то ли просто любовался на звёзды. У Моря Скорби они всегда были удивительно красивыми.
– Я вернулся в Арронтар. Ты ведь знаешь?
– Да, Форс сказал.
– Так вот… – он вздохнул. – Я думал, что проклятье будет снято, как только я вернусь. Я на самом деле так думал и… я даже хотел, чтобы так оно и было. Но этого не случилось.
– Ну разумеется.
– А почему?
Аравейн улыбнулся.
– Условие снятия проклятия – не возвращение, а прощение. Ты можешь обмануть самого себя, Дэйн, считая, что простил, но ты никогда не сможешь обмануть Арронтар. Он знает, что это не так.
– Просто прекрасно… Я практически себя изнасиловал на обратном пути, я не хотел возвращаться, а теперь оказывается, что этого ещё и недостаточно.
– Недостаточно. Когда полностью избавишься от ненависти, пустившей корни глубоко в твою душу, когда сможешь простить по-настоящему, от чистого сердца – тогда проклятье будет снято. Только так, и никак иначе.
– Я не ненавижу их. Я их презираю. И не хочу… О Дарида, если бы ты знал, Вейн, как я хочу просто уехать оттуда! И никогда не возвращаться. Не видеть, не слышать и не вспоминать.
Оборотень ждал, что Аравейн на это что-нибудь ответит – но наставник молчал. Молчал несколько минут, вглядываясь в тёмное ночное небо и мерцающие звёзды. Но потом всё-таки сказал… но совсем не то, что ожидал от него собеседник.
– Я давно хотел тебе рассказать… Этого ты нигде не найдёшь, Дэйн, нигде. Ни в одной из книг. Даже Форс не знает. И я сам не сразу понял, что это важно, – он вздохнул. – Ты помнишь, как на древнем наречии оборотней будет «небо»?
– Конечно. «Ри».
– Верно. А «земля»? Не «почва», а именно «земля», Дэйн. Это очень старое слово…
– Не «почва», а «земля»? – он нахмурился. – Не вижу особой разницы.
– Разница есть. «Земля» в том смысле, что включает в себя это слово, значит и почву, и воду, и даже деревья. «Земля» – это поверхность, на которой есть жизнь.
И тогда он вспомнил…
– «Дэр»…
– Верно. А теперь сложи эти два понятия. «Земля-небо». Ну же…
– Дэрри…
Аравейн улыбнулся.
– О да. Вот оно – то самое непереводимое с вашего древнего наречия слово. «Земля-небо». То понятие, о котором вас заставил забыть сам Арронтар.
– Я не очень понимаю, Вейн. Форс говорил, это слово значит что-то вроде «единые» и обозначает пару оборотней, которые…
– А ты посмотри вперёд, Дэйн, – кивнул наставник то ли на море, то ли на небо. – Видишь? Земля-небо. Такие разные… но всегда – единые. И это слово – дэрри – означало единство двоих твоих сородичей. На земле – то есть, в жизни – и на небе – то есть, в посмертии. Ты никогда не видел, как пишется это замечательное слово? Это круг, пересечённый чертой, и внутри самого большого круга – бесконечное число мелких кругов, которые рисуются до тех пор, пока не кончится место на листке бумаги. Эти круги – как символ той самой бесконечности, повторяющихся жизней, где вы – дэрри – всё равно не сможете быть друг без друга.
– Я не понимаю. При чём здесь проклятье?
– При том. Дэйн… прощение – это не единственное условие. И оно должно быть… не только твоим.
Ему показалось, будто Аравейн ударил его.
– Ты шутишь? Скажи мне, что ты шутишь.
– Увы.
Он на миг прикрыл глаза и рассмеялся.
– Где я возьму дэрри? Они же больше не рождаются!
– Она родится. Теперь, когда ты вернулся в Арронтар, лес позволит ей родиться… Он ведь сам хочет избавиться от проклятия. Дэйн, будь начеку. Смотри в оба… Потому что она, скорее всего, будет такой же, как ты.
– Я не понимаю… А как же Фрэн? Я ведь слышал музыку, когда был с ней. Форс говорил, что дэрри слышат музыку, когда встречают друг друга. Как он это назвал…
– Зов. Или Песнь Арронтара. Дэйн, послушай меня… ты ведь теперь не Дэйн, верно?
– Верно.
– И какое имя ты взял?
– Нарро.
– Нарро. Мне нравится. Так вот, Нарро. Раз ты – не Дэйн, то и Фрэн – не Фрэн. Понимаешь?
Он сжал зубы и резко выдохнул.
– Неужели…
– Есть ещё кое-что, – Аравейн наконец отвернулся от созерцания океана и неба и посмотрел на собеседника. – Несмотря на то, что дэрри связаны друг с другом как при жизни, так и после смерти, при жизни они могут и не быть вместе. Выбор, мальчик мой. Ты оборотень, вы связаны с Арронтаром, но ты уехал, потому что сделал свой выбор. Так же и с дэрри. Это просто слово. Это почти такая же связь, как между родителями и детьми, братьями и сёстрами… Но выбор всегда важнее.
– Ты думаешь, она может…
Аравейн улыбнулся.
– Если она будет такой же, как ты, Дэйн, то она сможет всё.
***
Ровно через пять дней желание сбежать из Арронтара начало просто сжигать Нарро изнутри.
Почтительное благоговение сородичей раздражало, особенно бесили волчицы – если мужчины только уважали силу нового Вожака, то женщины просто «слюнями исходили», как сказал во сне Форс. Ни одну из них Нарро не хотелось. Ни в каком смысле – ни физически, ни духовно, никак.
Ещё и Лирин добавляла. Нет, она, конечно, не присоединялась к поклонницам тела Вожака, но легче от этого Нарро не было, ведь женщина повсюду ходила за ним. Хвостиком, почти как Фрэн. Вот только присутствие Фрэн никогда не раздражало его, а Лирин… Хотя Нарро вообще предпочитал не думать о том, что к ней чувствует.
Радовал только Вим. Щенок отъедался и с каждым днём становился всё пушистее. Нарро он слушался беспрекословно, а вот всех остальных не любил. Некоторой долей снисхождения пользовалась Лирин, а к другим оборотням Вим относился очень настороженно.
Поначалу Нарро собирался отдать приказ насчёт того, что никаких щенков – какими бы уродливыми они не рождались – топить нельзя под страхом изгнания, но после понял, что это не понадобится. Смотритель питомника был хоть и простым, но понятливым оборотнем, а остальные члены стаи, как только узрели Вима, сразу же поменяли приоритеты. А как же иначе, ведь Нарро пользовался среди сородичей просто безграничным уважением, граничащим с благоговением.
И это благоговение… О Дарида, как же оно его бесило!
Рассказывая о своих чувствах Аравейну, Нарро, честно говоря, ожидал чего угодно, только не той реакции, что последовала после этих признаний.
– Поезжай в Лианор, – сказал наставник, не отрывая взора от Моря Скорби – в последнее время оно неизменно появлялась в его снах.
– В Лианор? – с недоумением переспросил Нарро. – Что я там забыл?
– Ты же хотел познакомиться с Эдигором. А тут и официальный повод – день рождения императора. Заодно и развеешься, проветришь мозги… Ну и привези ему щенка, что ли.
Думал дартхари недолго.
И спустя сутки после разговора с Аравейном, забрав официальное приглашение на празднование тридцатилетия императора – оно пришло ещё при предыдущем Вожаке – Нарро снарядил карету, выбрал щенка хати и… отправился в путь.
Сопровождающая дартхари охрана в количестве десяти оборотней должна была отправиться назад в Арронтар, как только они достигнут ближайшего города – император обещал Нарро охрану из обычных людей и магов, чтобы не доставлять неудобств сопровождающим Вожака оборотням – всё-таки шесть недель вдали от Арронтара могли выдержать без последствий далеко не все.
Накануне своего отъезда Нарро долго сидел в кабинете и смотрел на пляшущие языки пламени в камине. И почему-то думал о том, что всё это просто дурной сон.
Сон, и сейчас он закроет глаза, глубоко вздохнёт… а потом откроет их, и вновь окажется там, в далёком городе за Снежной пустыней, возле камина, и рядом, как обычно, будет сидеть и нежно улыбаться Фрэн…
***
– Нарро…
Этот голос разрушил всё, о чём в тот момент думал Вожак. Заставил вздрогнуть и поморщиться.
Он ведь уже и забыл, что Лирин попросила остаться в кабинете. Забыл… и забылся.
– Да?
Нарро не стал поворачиваться – незачем. Она и так скажет всё, что хотела.
Наверное.
Несколько долгих, каких-то мучительных мгновений…
Треск поленьев в камине…
Шелест ткани платья, сминаемой в кулак…
Вдох… Выдох…
– Ты никогда не простишь меня?
Она прошептала это так тихо, что Нарро подумал – он ослышался. И поэтому переспросил:
– Что?
Голос Лирин дрожал, когда она повторила:
– Ты никогда не простишь меня?
У него моментально испортилось настроение. Больше не хотелось ни смотреть на огонь, ни думать… ничего не хотелось.
Поэтому дартхари медленно поднялся с кресла и обернулся.
Лирин стояла возле окна, нервно сжимая и разжимая в кулак шуршащую ткань платья. Там, за окном, давно уже сгустилась ночь, и казалось, что у Лирин за спиной – какая-то огромная чёрная дыра, комок из боли и воспоминаний, которые ни он, ни она не могут ни забыть, ни пережить.
Нарро сделал несколько шагов вперёд и остановился, не пройдя и половины комнаты. Вгляделся в лицо сестры… Жадное, с голодно мерцающими глазами и дрожащей губой.
Оно ему не понравилось.
– Разве ты просила прощения?
***
«Разве ты просила прощения?»
Глупая, глупая Лирин… Что ты ожидала услышать? Ты ведь давно поняла, что он не забыл и не простил.
Тот Дэйн, которого ты знала, конечно, простил бы. Но Дэйна больше нет, он умер, а Нарро… он не простит.
Но ты ведь не можешь просто сдаться? Да, ты не можешь. Потому что прощение – единственное, что тебе по-настоящему нужно, единственное, чего ты ждёшь. И ты выдыхаешь, вновь сжимая руки в кулаки, впиваясь ногтями в ладони, только бы не разреветься, как маленькая девочка:
– Прости…
Его лицо напоминает жёсткую древесную кору. Или камень. Даже глаза, кажется, выточены из камня. Всё тот же холод и равнодушие…
– Прости…
Ты повторяешь это слово, как молитву, делаешь шаг вперёд…
Нарро останавливает тебя всего лишь одним движением головы.
– У кого ты просишь прощения, Лирин? У кого?
Она не понимает, о чём он ей говорит, что именно спрашивает, только сжимает ладони всё сильнее, чувствуя, как по щеке медленно ползёт маленькая слезинка.
Не плакать… Нет-нет, нельзя плакать!
Всего на одно мгновение в глазах Нарро что-то меняется, словно тень какого-то чувства… Ты даже не успеваешь понять, какого…
А потом…
– Я отвечу за тебя, Лирин. Ты просишь прощения у дартхари. И дартхари тебя не прощает, потому что он… Он – не твой брат, Лирин.
«Он – не твой брат».
Эти слова крутились в её голове, бесконечно повторяясь, когда Нарро медленно выходил из кабинета.
Уже на пороге он тихо сказал, не оборачиваясь, словно боялся, что пожалеет:
– Когда сможешь прийти ко мне не как к дартхари, а как к брату, тогда и поговорим.
Он шагнул за порог, а она осталась стоять возле окна. И заплакала, больше не смущаясь и не таясь – беззвучно, но оттого не менее горько.
А утром он уехал.
***
Чем дальше Нарро отъезжал от Арронтара, тем сильнее недоумевал. С одной стороны, ему стало легче – всё-таки стражники, в числе которых не было оборотней, лишь обычные люди или маги, относились к нему безо всякого подобострастия – и это подкупало. А с другой стороны…
А вот о другой стороне он предпочитал не думать. Вообще.
Поначалу это было трудно, а потом… А потом новые впечатления затмили собой мысли о том, что – точнее, кого – он оставил в Арронтаре.
По дороге в столицу всё было совсем другим. Даже небо, даже деревья, даже воздух. Нет, тоже очень красиво, но… не волшебно.
У Арронтара было тело. Кровь. Сердце. Душа. Живой волшебный лес, подаривший ему великий Дар, назвавший его своим Хозяином… Ему не было равных. И теперь, после стольких лет вдали от Арронтара, после собственного возвращения, Нарро понимал, как никогда – Фрэн была права. Его место там.
Подобные мысли вызывали досаду. Нет, не из-за правоты Фрэн, а оттого, что он не мог принять этот факт – ведь он отрёкся от тех, кто унижал, швырял камни и мечтал убить, он уехал, он прожил пятьдесят лет вдали от Арронтара… И всё-таки его место было там. Невероятно!
И что с этим делать, Нарро не знал. Забыть, простить и жить так, будто ничего не случилось, будто не существовало никогда мальчика по имени Дэйнар, которого презирали все без исключения? Нет, он был не готов к такому.
И Лирин лишь подливала масла в огонь. Нарро злился, когда она смотрела на него своими умоляющими глазами. Он злился, потому что понимал – попросить прощения теперь, когда перед тобой стоит дартхари, сильнейший оборотень в стае – очень просто. А вот попросить прощения у Дэйнара, маленького мальчика, горбуна в лохмотьях, с синяком на щеке – очень сложно. И Лирин не видела в нём этого мальчика, не видела… Хоть и узнала, но не видела. И просила прощения не у него, а у дартхари.