— Конечно, нет. Минерва, дорогая, будь добра, сходи к тайнику. Он там, под омутом памяти. Пароль всё тот же.
Она удивилась, прищурила глаза, чтобы дать понять, что портрет ожидает серьёзный разговор, и прошла к нужному месту, пробормотав:
— Лимонные дольки.
Она достала тяжёлую пачку писем, стянутых простой бечёвкой, и на негнущихся ногах отнесла их Гарри.
— Прости меня, Гарри, — её глаза наполнились слезами. — Я правда не знала. Всё ведь могло сложиться иначе.
— Я верю вам, — прошептал он, сглатывая комок слёз в горле, осторожно принимая пачку, состоящую из воспоминаний, детской дружбы и первых проблесков любви.
Гарри не мог пошевелиться. Всем его существом овладел гнев, он тяжело дышал, медленно убирая письма в мантию. Чувствуя, как злость растекается по внутренностям, подобно огневиски, он запахнул мантию сильнее и повернулся к портрету.
— Адеско Файр, — спокойно произнёс он, и портрет Дамблдора начал пылать дьявольским пламенем.
Среди портретов поднялась суматоха: все кричали, умоляли, угрожали. Дамблдор метался по портрету, но молчал, а Макгонагалл схватила Гарри за свободную руку и что-то горячо шептала, но только слова «Что скажет Гермиона?» помогли привести в чувство поджигателя.
Он втянул пламя обратно, спрятал палочку, всё еще тяжело выдыхая, словно его рот только что изрыгал пламя.
Портрет Дамблдора сгорел наполовину, но самого бывшего Директора это как будто не тронуло.
— Я желаю вам счастья с мисс Грейнджер, мой мальчик, — крикнул он вдогонку Гарри, который, остановившись на мгновение, кинул на пол шесть снитчей и знак Даров смерти. Больше эти символы ему не были нужны.
Гарри планировал сразу отправиться на Гриммо и написать письмо с извинениями Макгонагалл. Всё же её пугать он не хотел. Но всё это только после того, как они объясняться с Гермионой и она примет его, такого повернутого, с израненной душой и покалеченной психикой. Но все его планы нарушил министр Кингсли. Он попросил решить проблему с газовым оснащением Лондона, которое из-за государственных долгов стало очень скудным.
Гарри отправился к министру Великобритании и под его руководством, вооружившись штатным обливиатором для рабочих, исправил все огрехи труб, с помощью которых в Лондон проходил газ.
Здание гостиницы тоже было восстановлено, но вот сам факт подобного происшествия заставил многих задуматься о том, что магия в условиях паники практически бесполезна, а также, что нужно лучше готовить крупные мероприятия. Гарри только надеялся, что никто не умер, а пострадавших быстро подлатают в Мунго.
Его мысли снова перетекли на Гермиону, и он подумал, что её могли вызвать на работу. Так и случилось. Он снова пришёл в пустой дом, звуки в котором слышны были только из кухни. Кричер опять старался для одинокого волка, которым Гарри стал сознательно.
Он достал письма и любовно положил их на камин, там же осталась палочка. Через минуту, толкнув дверь на кухню, Гарри замер. Кричер не готовил, он следил за тем, как мелькают в воздухе спицы, вязавшие что-то голубое, а рядом у плиты стояла… она.
Гермиона с улыбкой посмотрела на Кричера, а потом заметила Гарри.
— Привет, — прохрипел он и услышал тихое: «Привет».
Её вид, такой домашний — в джинсах, обтягивающих круглую попку, и заправленном в них огромном свитере, привёл Гарри в небывалое возбуждение. Он понял, что так она должна встречать его каждый день.
— Ты умеешь готовить? — смог спросить он первое, что пришло в голову, и начал приближаться к своей добыче, по дороге шепнув Кричеру, чтобы тот исчез.
— Почти нет, но в последнее время я подсела на жареное мороженое. А ужин на столе, — пролепетала она, наблюдая, как на сковороде тесто покрывается золотистой корочкой. Она словно боялась поднять на него взгляд.
— Ты была здесь весь день? — спросил он и встал прямо за её спиной, наблюдая, как задорно подпрыгивают кудряшки в такт её частому дыханию.
— Я была в Мунго. Кричер перенёс меня. Адреса же я не знаю.
— Мёртвых вроде нет.
Она выключила газ и повернулась.
— Нет, слава Мерлину, но очень много пострадавших. Я ведь так и не спросила, пострадал ли ты вчера. Тоже мне колдомедик.
— Вчера нет, — прохрипел он, понимая, что терпеть нет сил. — Но сейчас я очень страдаю, — сказал он, прижимаясь к Гермионе, демонстрируя свое желание.
— О, — покраснев, она улыбнулась. — Ну здесь даже моей квалификации будет достаточно, — произнесла Гермиона и потянулась руками к его ширинке, которая со звоном расстегнулась, член в нетерпении появился из боксеров. Она во все глаза смотрела на отличный образец полового органа, который раньше и видела только что на картинках. — Можно? — спросила она, облизнувшись, и, дождавшись судорожного кивка, опустилась на колени.
Она провела кончиками пальцев несколько раз по стволу, от лоснящейся смазкой головки до самой мошонки, немного сжимая его.
В это же время Гарри сжимал пальцами стол сзади себя. Послышался треск, но любовники не обратили на это внимание.
— Он прекрасен, — прошептала она, наблюдая за легким подёргиванием плоти в такт сердцебиения. — Тонкие венки вдоль всей длины и идеальные пропорции.
От этих слов, восхищенного взгляда и самого вида Гермионы на коленях оказалось достаточно, чтобы Гарри не выдержал, зарычал и рывком поднял её. Она вскрикнула от неожиданности, а он уже усадил её на стол, с которого тут же исчезла вся посуда, и стянул джинсы вместе с бельем.
— Давай ты потом поэкспериментируешь? — предложил Гарри, снимая с неё бежевый джемпер, а с себя рубашку вместе с мантией. Он провёл рукой по изящному телу — от самого горла, по груди и вниз. Гарри раздвинул ей ноги шире и, не снимая брюк, вставил член, вызывая громкий стон Гермионы, чувствуя, как будто вернулся домой. Она вцепилась ему в волосы, не выдерживая натиска члена, который Гарри начал вводить на полную длину, тяжело дыша, но вдруг он остановился и прохрипел:
— Нам можно это делать? Это не повредит…
— Нет, нет, — простонала Гермиона, переплетая ноги за мужской спиной. — Не сдерживайся, пожалуйста.
Гарри прижался к ней плотнее, схватил за обнаженные ягодицы и сильнее начал на себя насаживать. Ещё и ещё, так что Гермиона мотала головой от мощного импульса удовольствия, что пронизывал всё её тело, закручивая спирали желания внизу живота.
Гарри был на грани, он протолкнулся языком ей в рот и начал двигать им в том же темпе, что и членом. Резко, мощно, всё больше набирая скорость, от чего Гермиона начала задыхаться.
И это синхронное действие очень быстро вознесло любовников на вершину блаженства, с которой и падать было очень приятно.
— Всё же нужно поговорить, — прошептал Гарри Гермионе после марафона страсти, которому они предавались несколько часов, перебравшись на диван, позабыв и про десерт, и про ужин.
Только ночью, движимая естественной нуждой, Гермиона включила свет и наконец заметила пачку писем, лежащую на камине рядом с палочкой Гарри.
Она дрожащими руками сняла бечёвку и увидела свой почерк.
Шагов за спиной она не услышала, но шёпот Гарри разобрала, почти не испугавшись.
— Я забрал их и чуть не сжёг портрет Дамблдора. Это он перехватывал нашу почту.
Она всё смотрела и смотрела на письма девочки, которая потеряла всю уверенность в себе и надежду на любовь, когда один мальчик перестал ей писать.
— Надо было сжечь, — прорычала Гермиона, повернулась и зарылась лицом у Гарри на груди, глотая горячие слёзы. — Прости, что я уехала, я должна была настоять, но родители поставили ультиматум, что иначе согласятся на Обливейт для всей семьи. Я не могла лишиться магии, не могла лишиться последней ниточки, связывающей нас, — лепетала она, шмыгая носом.
— Тише, тише, — проворчал Гарри, вспоминая, как она писала про это в одном из первых писем. — Ты лучше расскажи, кого ждём-то хоть?
Она подняла голову, вытерла слёзы и улыбнулась.
— Значит, ты не против?
— Был против, — кивнул он и положил её руку себе на грудь. — Но одна маленькая шатенка что-то растопила вот здесь, и я подумал, может, я ещё не совсем конченый человек.
— Нет, конечно, нет. Ты замечательный.
— Не перебарщивай, а то я подумаю, что ты мне льстишь. Я представил, что вновь останусь один.
— Гарри, ты больше никогда не будешь один. А насчёт ребенка… я не знаю. Мне было без разницы, вот я и не стала выяснять. Я просто его хотела.
— Ну и отлично. Будет сюрпризом. Министр дал разрешение на брак. Ты готова?
Гермиона напряглась, прищурилась, отошла на шаг и сложила руки на груди.
— Это самое неромантичное предложение, которое только можно было сделать. Ты что, на работу меня зовешь?
Гарри рассмеялся.
— Ты же не рассчитываешь, что я стану романтиком и буду таскать тебе цветочки и спасать котят с деревьев. Я слишком долго марал руки в дерьме, чтобы смыть его. Ты готова к этому? — повторил он, напрягая все мышцы обнажённого тела в ожидании ответа.
Гермиона нахмурилась, услышав бранное слово, но вдруг улыбнулась и сама обняла его за талию.
— У меня есть рыжий котик. Если что, ты спасёшь его? — потянулась она к губам Гарри.
— Уговорила, — пробурчал он и увлёк её на диван, внутренне радуясь, что она перевела тему и смирилась.
***Восемь месяцев спустя***
Уже не первый час Гарри ходил из стороны в сторону по коридору больницы Святого Мунго и ждал, когда закончатся роды Гермионы. К ней в палату уже который раз вбегали и выбегали колдомедики, что раздражало его неимоверно.
— Сколько обычно это длится?
— Нормальные роды длятся от получаса до двенадцати. Сначала начинаются схватки, потом отходят воды, но могут сначала отойти воды, а потом…
— Заткнись, — рявкнул Гарри Малфою, который спокойно сидел на кушетке и с кем-то переписывался в телефоне.
— Понял. Не переж.— договорить Драко не успел — дверь в палату с громким треском раскрылась и выбежал молодой колдомедик. В его руках были какая-то папка и маггловская ручка.
Драко вскочил, а Гарри побледнел.
— Что?
— Нам нужно, — голос медика дрожал, — ваше согласие…
— Какое к чёрту согласие? — Гарри подлетел к мальцу и схватил того за воротник, почти подняв над полом. — Что ты мямлишь? Говори яснее!
— Понимаете, — шептал в страхе тот, — в экстренных ситуациях…
Гарри уже не слушал, чувствуя, как страх ядом растекается по телу. Это же просто роды, роды в магической больнице! Что могло произойти?!
Он резко откинул колдомедика в сторону и ворвался в палату. Весь интерьер слился для него в один белый туман, и только тёмным пятном выделялась Гермиона. Вспотевшая, с налипшими на лицо волосами, она лежала на странной конструкции с раскинутыми ногами и что-то бормотала, а три врача стояли перед ней и периодически взмахивали палочками, чтобы прослушать сердцебиение ребенка и матери. Медсестра держала руку Гермионы и что-то успокаивающе ей шептала.
— Мистер Поттер, сюда нельзя, — вскричал один из акушеров.
Гарри не обратил внимания и встал возле Гермионы. Он взял её лицо в ладони, пока его одежду трансфигурировали в больничную.
— Гермиона, девочка, посмотри на меня.
— Гарри, я не могу. Я больше не могу, — стонала Гермиона, еле разлепляя пересохшие губы.
— Ещё минута, мистер Поттер, и мы потеряем обоих. Решайте, кого спасем?
У Гарри всё поплыло перед глазами. Он вспомнил, сколько раз неправильный выбор лишал его друзей, и совершенно не знал, как поступить. Гарри никого не хотел терять. Он впервые начал жить благодаря Гермионе, которая вошла в его дом и наполнила своим светом. Она не могла так жестоко поступить с ним. Опять бросить в бездну боли и отчаянья. Он разозлился на себя, на неё, на всю ситуацию в целом и, зарычав, схватил её за волосы и ударил головой об больничную кушетку, прокричав в лицо:
— Давай же! Сделай хоть что-то в этой жизни, роди мне ребенка!
— Мистер Поттер! — ошеломлённо воскликнули сразу несколько голосов.
Гермиона не издала ни звука, но резко открыла глаза, словно боль в затылке отвлекла её от словно разрывающей надвое боли между ног. Перед собой она увидела злые глаза Гарри и, напрягая последние силы, сделала глубокий вдох, зарычала и вытолкнула своего первенца.
Ребёнок немного покряхтел, но после смачного шлепка по попе закричал, освещая этот мир своим присутствием.
Гарри прикрыл глаза от облегчения и отпустил волосы Гермионы.
Гарри почувствовал, как что-то горячее в его сердце начинает заполнять всё тело. Любовь к своему ребенку. Гермиона, улыбнувшись сквозь слёзы, потянула к младенцу свои ослабевшие руки. Ребенка очистили заклинанием и голенького положили Гермионе на грудь.
— У вас мальчик, — произнес акушер с улыбкой. — А вы молодец, мистер Поттер, — закончил он и отошёл, дав молодой семье побыть наедине.
— Джеймс? — спросила Гермиона, поднимая взгляд на замершего Гарри.
Он во все глаза смотрел на своего сына и не мог поверить в это. Его сын. Он стал отцом. Чувство счастья разлилось в душе, сметая остатки тьмы, которая там прочно поселилась. Он понял, что готов пройти весь путь от начала до конца только ради этого момента. Ради возможности своими глазами увидеть чудо рождения. Он был так воодушевлён, что с радостью кивнул.
— Да, Джеймс — это отлично. Я люблю тебя, Гермиона, — коснулся он её лица. И столько в его голосе было благодарности и нежности, что она снова расплакалась и сильнее прижала к себе Джеймса.
— Там вас уже ждут, — улыбнулась медсестра и указала на стену, которая внезапно стала прозрачной. За ней стояли Драко с Софи — секретарём Гарри — Макгонагалл с Министром, коллеги из аврората и даже кое-кто из Уизли. Рядом в воздухе парили цветы и воздушные шары. Люди переговаривались, улыбались и ждали возможности увидеть сына национального героя.
Лицо новоявленного отца осветила улыбка, впервые за много лет счастливая.
Гермионе он снова напомнил мальчика, с которым она обнималась перед её отъездом из Хогвартса.
Пожалуй, у него гораздо больше друзей, чем он думал, а теперь ещё появилась и семья. Он не знал, что может быть лучше. Он никогда больше не будет одиноким. Ему есть ради кого жить и бороться.