Аннотация
Кабацкая сказочка по мотивам русского фольклора для взрослых.
О житье справной бабенки, от мужа сурового убегшей и приключения на свою голову (и не только) нашедшей.
Народные матерные выражения - колоритные и ядреные, кому такое вовсе не любо - прошу историю не читать. Кому терпимо и любопытно - попробуйте. Афанасьев собирал - не стеснялся, даже издавали.
Конец истории заведомо хороший, почти поучительный.
На обложке картина Николая Фомина (Серия “Славянская эротика”)
Рассказ Любавушки
Бродила я по лесу едва ли не всю ноченьку, уж очень далеко забралась, не сыскать к дому тропинку. Да и не больно хотелось к дому-то, там меня муженек ждет с вожжами, так отходить обещал, что живого места не останется на белом теле. А проступок-то малый, всего лишь засиделась до темна у вдовой соседки. Правда, с нами еще дружок ее был, молодой бондарь, так мне и дела нет до него, усатого, я скромность блюла, только байки его слушала. А что выпила кружку браги, так это для пробы, сама-то я в разы лучше ставлю, чем Галюня.
И чего Федор на меня взъелся, вроде, я сама баба справная, мужа своего уважаю, избу содержу в чистоте, хлеба пеку лучше всех в деревне, нет, не могу угодить «ироду». То не так и это не эдак. Уж хоть бы сам ласков был, да куда там. Не дождешься доброго слова и милого дела. А я зараз цаловаться люблю и до игрищ постельных больно охоча.
Чего греха таить - муженек мне достался квелый, если разок за недельку вспомнит обо мне – почитай счастье привалило, да и разве ж это счастье, потискает малехо, попыхтит себе под нос и завалится спать. А мне бы еще чего-то хотелось, раздразнит, окаянный, хоть сама себя шуруй, да вот только нечем, разве что моркови взять со гряды, дак не вызрела еще, маловата будет.
Ох, и озлилась я на него в этот раз! Последними словами обругал, принародно ославил, а как схватился за оглоблю, подалась я в бега, хотела дурища к тетке в соседнее село удрать и заблудилась. Страх напал, темно в лесу, хоть глаза выколи, дорогу не вижу, одежонку всю изорвала о сучья, сама измаялась.
А как стало светать, выбралась я на поляну, глянь – терем стоит, то-то радости было. Кинулась я к терему, ну, в ворота стучать, наконец-то отворили. Парень молодой, собой видный отрок, услышал о моем бедственном положении – сразу пустил во двор. Едва маленечко я оклемалась да напилась воды, как спознала от парня, что обитают в тереме семь дюжих мужиков, ну, известное дело, деревня-то наша в приграничных землях стоит, вроде как назначены молодцы Князем в дозоры ходить, наблюдать, не собирается ли ворог какой у наших земель.
Успокоилась я и воды напилась, а вскоре услышала на дворе шум, бряк и конский топ, знать приехали наши молодцы. Сошла я с крыльца, честно им поклонилась. Старший среди них коня служке передал и на меня глянул пристально, что я аж оробела. Но когда прознал мое положение, что убегла я от мужа-драчуна, разрешил в тереме остаться, помогать по хозяйству.
Поначалу-то я отказываться вздумала, мол, неладное дело среди стольких мужиков проживать, как бы кто не обидел часом. Но Игнат, так звали старшого, строго молвил, что люди они добрые и никто мне зла чинить не станет. Да только и я должна буду себя блюсти:
— Мы - мужики в самой горячей поре и до баб дюже охочи, чего уж скрывать. Если желаешь промеж нас жить тихонько, так ни с кем не балуй, а иначе придется каждого любить, чтобы никто без твоих забот не остался.
Вроде с улыбкой сказал, а глаза его так жадно меня оглядели, что сердчишко чуть не выпрыгнуло из груди.
А надобно прибавить, что баба я ладная и все, что мужикам нравится, у меня на тех самых местах имеется даже в избытке. Недаром муж велит одеваться хуже всех и из дому не ходить напрасно. Уж больно ревнив, идол! Аки злющий пес на соломе, и сам не жрет и другим даже понюхать не позволит. Зря меня тетушка сговорила за Федора, да куда деваться бесприданнице, своей воли нет.
Так и осталась я жить в Лесном Тереме при семи мужиках. Глазеть они на меня, конечно, глазели, но чего зря грешить, относились уважительно, никто втихаря не лапал. Я потихоньку обвыклась и уже сама смотрела смелей, каждого могу описать подробно:
Главным у них был Игнат. Мужик здоровущий, лет этак немного за сорок. Степенный и основательный. Говорит мало, но каждое слово – кремень и все его слухаются беспрекословно.
Правой рукой у него был Вадим – этот дядька даже старше чуток и самый дородный среди прочих, но в старшины не лез, признавая первенство Игната. Добродушный малый, все мне подмигивал и светло улыбался, мол, не трусь милая, в обиду не дам. Я даже расположилась к нему и всегда кивала в ответ. Сразу видно, человек хороший, душевный и на ласку скор. Только мне о том думать не следует, я в тереме живу ради нужды, и шутки шутить с молодцами мне заказано.
Третьим по возрасту был Олег. Этот мне не больно-то поглянулся, уж очень суров на вид, холоден и чванлив. Было ему лет под сорок. Высокий и стройный, словно дуб. Взгляд имел соколиный. Красавец светловолосый и синеглазый, а вот побаивалась я его, как и еще одного молодца.
Звали того Будимир, этот и вовсе казался зверем лютым, только Игнат и сдерживал его суть. Видать, степная кровь в нем здорово играла, на лицо темен был, скулы высокие, глаза чуть в раскос, наверно, полонянки сын, не наш парень, точно не русич. Возрастом был немного более тридцати годочков. В первый же день зыркнул на меня так, что я чуть не присела. Огонь в черных очах, а губы тонкие в нитку кусает, щурится. Ох, матушка, спаси…
А вот два брата – близнецы Степан и Семен мне сразу же подошли по нраву. Оба будто давно родные-знакомые, веселые балагуры. Легко со мной разговор повели, угостили медовыми пряничками, шутили и забавляли, даже пришлось Игнату цыкнуть на них, чтобы отстали. Даже чуточку жаль. Рыженькие, пригожие, ну, славные мужички, и по возрасту меня не намного старше, мне-то уж двадцать годочков минуло, а братьям Рыжикам, пожалуй, еще и тридцати не доставало.
Ну, и седьмым обитателем Терема был славный мой друг Ванюша. Совсем еще молодой и, видать, с бабами робкий. Ну, да ничего, наверстает, поди, дело нехитрое.
И так славно я здесь прижилась, чисто в сказке поселилась. Терем содержала в чистоте, помогала на стол собирать, правда, одежу стирать мне здесь не приходилась, в служках на грязной работе была одна бессловесная баба в годах, разумение имела малое, Степан сказывал, ее в лесу чуть волки не съели, видать нищенствовала-побиралась, с сумой по миру ходила. Вот и ей место нашлось, сыта и под крышей, всем довольная.
А мое-то житье и вовсе легкое оказалось, в одном только сыскался ущерб. Я же не каменная и не бесчувственная деревяшка, когда вокруг тебя трутся молодцы один другого краше, кровь с молоком, поневоле запридумываешь. Я и не слепа, видала, как взглядывали на меня порой, даже сам Игнат. Но слово сказано, зарок положен вести себя чинно, вот и приходится честь соблюдать.
Но, однако же, не велика оказалась моя сила, а соблазн грозен вышел, не по силушкам мне нести. Особливо, когда сразу четыре руки тебя обнимают и в два голоса шепчут ласковые слова.
Попалась я раз в сеннике под вечер, уж как оно дело вышло, не уразумею сама, видать подкараулили меня горячие парни. И чего на ночь глядя меня в сарай потянуло, ох, видать, чуяло сердце, где слаще пирог. Едва взошла, как подхватил меня Степан и повалил на сено, а Семен уже и подол задирает, я поначалу думала брыкаться, а потом чегой-то разнежилась и всему поддалась.
Уж слишком борзо целовали меня вдвоем, слишком были напористы. А потом раззадорили так, что и вскриков сдержать не смогла, так уж в охотку они меня отлюбили. А потом, как открыла глазоньки, вижу, у полуоткрытых дверей большую фигуру. Матушки мои – Игнат!
Кое-как сарафанчик поправила и едва не бухнулась на колени, прости глупую бабу. А Старшой усмехнулся в пышные усы и такое мне молвил слово:
— Ну, красавица, придется мне таперича судьбу вашу решать. Твою и вот этих охальников. А теперь ты при всех поведай - ежели молодцы силой брали тебя, придется мне им головы рубить за то, что нарушили мой приказ, а если сама угодить хотела, так будешь каждому из нас так вот служить, чтобы никого не обидеть. Мы все равны.
Ой, да что же делается такое! Не пропадать же из-за дурости моей двум славным богатырям, придется уж как-то мне приладиться и ко всем, такова, видать, моя бабья доля.
А Игнат стоит вроде на вид суров, а карие глаза смеются:
— Выбирай, милая, кому в эту ночь будешь постельку греть.
Я, может, и не большого ума баба, но кое-чего смекаю. Хочешь дружине нравиться, угоди сперва наперва воеводе.
— Так уж, дозвольте вас порадовать, Игнат Силыч, уж очень вы мне приятственны с самого первого дня.
— Добро!
Сразу видать, что ответ мой Старшому понравился. И чуть не под руку повел он меня в свои покои. Весть об очередности на мои телеса быстро терем облетела. Пока Степан с братом виновато поправляли порты, да чесали рыжие свои космы, прочие ребята вышли на крыльцо и теперь уж смотрели на меня с дюжим интересом. Я же шла за Игнатом тише воды ниже травы, как только ноженьки не заплетались.
Вот остались мы вдвоем в высокой комнатушке и напала на меня боязнь и стыд, давай я реветь, а Игнат меня на постелю усадил и сам снял с меня красные сапожки, свой же подарочек.
— Ну, будет, будет слезы то лить, было бы от чего. Как и обещано тебе, никто слова худого не скажет, никто не обидит, а что побалуешься с нами, так невелика печаль, а может, и сама тем довольна будешь.
— Ой, не хорошо так, Игнатушка, всех-то сразу любить, я же не какая-то шваль подзаборная, я – честная баба была допрежь. А вот плотью слаба оказалась, ох, пропаду ни за что!
Игнат призадумался на малое время, а потом об коленки мои дрожащие ласково потерся небритой щекой.
— Дак разве велик грех в плотской любви, ежели все по согласию и обоим в радость. Я ведь по совести тебе скажу, Любавушка, такой красавицы я никогда, кажись, ранее в руках-то не держал. А моя доля служивая, чай не мед, женой не обзаведешься, все разъезды да поля брани, сегодня строй держу, завтра в сырую землю лягу. Пожалей меня, да приголубь, тебе это зачтется, небось.
Уж так-то Игнат пожалобился мне на свою тоску по молодому ядреному телу, по девичьей красе и нежностям, что я его враз пожалела и к себе привлекла. А он горячо зашептал мне на ухо:
— Раззадорила ты меня, милая, гляди, я каков уж стал…
Покосилась я на его внушительное «бревно» между ног, ишь, вздыбился как, чисто жеребец, как бы мне под таким сдюжить. Даже страх меня вдруг прошиб, но Игнат видно опаску мою распознал и начал вопрошать примирительно:
— Чего ты Любавушка более всего любишь в утехах плотских?
— Целоваться люблю страсть, - созналась я честно, пряча пылающее личико на широкой груди мужчины.
— Это завсегда можно, - промурлыкал Игнат, словно кот перед рыбкой.
Улеглися мы тогда рядышком и как начал меня молодец целовать-миловать, ажно пятки у меня загорелись. А после полетела одежа на дубовый пол и тела наши переплелися тесно. Одна ножка у меня на постели прямо лежала, а вторую Игнат закинул себе на плечо, сразу взойдя в меня глубоко и твердо.
— Ох, ох, батюшки, ты уж больно велик, Игнатушка, не спеши так то, примериться дай, ой, ой-еченьки мои, каково же сладко…
Сильно и размашисто меня Игнат пользовал, пыхтел при каждом взмахе, аки медведь, тоже стонал да охал. Я мельком в лицо его глянуло, подумалось невзначай, как же грозен он в сражении бывает – брови соболиные на переносье сошлись, верхняя губа приподнялась, зубы едва не скалит, ох, не доведись сила крестная иметь такого противника себе. А каков в любви, сказывают, таков богатырь и в боях. Недаром Игната назначили старшим, знамо дело, есть ведь за что.
Славно мы так провозились ноченьку, еще пару разочков меня мужик поимел, и уж так это мне дело поглянулось, что нельзя и словами описать. Все свои бабские нужды утолила, умаяла тело радостью и на душе полегчало. На другой день ласточкой летала по терему, работа не тяжкая кипела в руках, и сама я будто расцвела, захорошела от единой ночи такой любви.
Улыбался Вадим на меня глядючи, знал, что придет и его черед меня ласкать, зато Олег глядел пренебрежительно, будто ни в грош не ставил, а в жаркие очи Будимира я и глянуть боялась. Но вот вечер спустился на лес, надо выбирать нового Полюбовника, а я опять чуть не в слезы. Кинулась было к Игнату, мол, заступись, не желаю с каждым эдак валяться, славу дурную множить. Ответствовал строго:
— Ты сюда не девкой пришла, а женой, что от мужа убегла, а и здесь скромный чин не соблюла, хотя упреждал вести себя тихо. А мы все промеж себя равны и ради тебя ссориться нам не в прок, нам еще плечо к плечу биться может выпасть оказия, а ежели кто на кого затаит обиду? Не-ет, милая, мы здесь все как один и тебя честно поделим. Сама к нам явилась, сама дозволила себя полюбить, так уж не обессудь.
Был в словах Игната великий резон и пришлось мне смириться, без особых правда, трудов. И порешила я долго от печали не бегать, а сразу Олега избрать, все едино не миную ледяных его очей и холеных рук. Лучше уж сразу узнать, чего ожидать от сурового витязя.
Но уж как он красив и статен. Сказывал Степан, что Олег был нелюбимый сын какого-то славного Князя, с отцом рассорился и покинул богатые хоромы, прибился к нашей дружине и под начало Игната стал. Однако спесь свою княжескую не раз пытался выказывать, только остужали быстро, где словом метким, а где и тяжелым кулаком. И в этот раз перед тем, как мне в покои Олега отправиться, пригрозил ему Игнат взглядом и покачал головой:
— Утром самолично проверю, чтобы на лапушке нашей ни одного темного пятнышка не нашлось, полонянок плетью лупцуй, а своих красавиц не трогай.
Олег не ответил ничего, мимо меня посмотрел и за плечо ухватив больно, толкнул в растворенные двери.
— Разболакайся и к постели нагнись, долго с тобой возиться не пристало мне, выебу знатно, да и выставлю вон. Спать я привык один.
— Как пожелаешь, князюшко! Воля твоя…
Раздевалась я медленно, уж чего там спешить, сама по фигуре Олега глазами шарила, хорош молодец… Волосы русые в кольца завились, глаза сини небесной, ресницам любая девка позавидовать может, а лицо чистое, безусое… Эх, уж как бы я тебя ласкала-миловала со всей душой, да ежели бы мне только позволил. И решилась я на свою волю положиться, авось да выедет кривая, авось повезет:
— Устал поди, Олег Радимич, умаялся за день, все на коне, да в разъезде. Дозволь тебя самой сперва-наперво потешить, телу отдыха дать, всего бы исцеловала – приголубила, каждый суставчик размяла. Уж больно по сердцу ты мне, как увижу твой строгий взор, сердцем таю, никогда мне не доводилось касаться княжеской руки, а теперь выпала великая честь тебе служить, так я готова стараться.
Видно, речи мои Олегу показались заманчивы, а может, развлечься решил и впрямь, чего самому пыхтеть да лить пот, если баба сама угодить готова. На том и порешили. Ох, и отвела я душеньку, никого кажись так не миловала допрежь, каких только слов ласковых не придумывала, и соколиком ясноглазым называла и красавцем писаным и всякие такие срамные словечки, что любому мужику гордость потешат.
Олег лежал на постели, очи в неге прикрыв, улыбался теперь снисходительно, даже погладил меня по русой головушке, одобряя. А я разошлась не на шутку, гладила его тело белое, крепкое, разминала руками напряженную плоть груди и упругого живота, словно в телесной броне, а потом опустилась ниже… И «братец» его меньшой ни в чем прелести не уступал, так же был пригож и опрятен. Как тут не облизать, не попробовать, если на вид сладок, как сусальный леденец.
Сама слюной изошлась и меж ляжек едва не текла от вожделенья. Сжалился, наконец, Олег над моей хотью, с постельки привстал, да ловко этак насадил на свою елду. Я от услады телесной едва что не в голос взвыла, до самого пупка меня поимел Синеглазый. Сама стала на его уде вертеться задом, как мне вздумается, тут и Олег распалился, стал меня за титьки хватать, да искать губы своим жадным ртом.
Позабавились всласть, оба упрели, но лежали после собой довольные, даже в обнимку. Выправаживать меня из спальни своей передумал Олег. Так и ночевала на его сильной руке, в горячих мужских объятиях. А на рассвете еще разок он меня взял, видно в самой любимой позе, на коленках, стоя позади, а мне и то ладно, я запридыхивала едва только в мокрую щелку мою попал, уж так рьяно меня отделал, хоть нараскоряку ходи полдня.