Говоря это, он подхватил мальчонку и ловко усадил себе на шею. Приободрившийся карапуз тут же вцепился в торчащий в разные стороны хвост, разделяя его на две половины, чтобы видеть дорогу.
- Эй, ты меня лысым оставишь! – возмутился обладатель упомянутого хвоста. Что ответил мелкий, Гинрей не услышал. Девчонка, шагая рядом с друзьями, хихикала, плечики подрагивали.
Внезапно она резко обернулась и безошибочно впилась взглядом в Гинрея, смотревшего им вслед. Назвать выражение ее глаз недружелюбным было бы неправильно – это определение выходило слишком легковесным и слабым.
- Ру-тян, ты чего? – красноволосый обернулся.
- Ничего, - процедила Ру-тян, одаривая подозрительного старика грозным взором из серии «попробуй тронь!», и догнала ушедших вперед спутников.
Зато Гинрей точно определил для себя, что эта конкретная девчонка никогда не была любовницей его внука. А сходство с той… ну всякое бывает! Вот только ребенок… это так странно. Но, может быть, простое совпадение? Ага, двойное простое совпадение… Странно, странно. Бывший шинигами медленно побрел домой, забыв и об акробатах, и об идзакая.
******
Вести дом оказалось увлекательно, волнительно и совсем не трудно. Больше всего волнений приносили, разумеется, дети, но они же дарили и самые радостные минуты. Через пару лет после рождения Соуджина Хисана заметила, что пухленький и вальяжный Акира стал частым гостем у соседей – владельца идзакая Бенджиро-сана и его жены Чизу-сан. Дружественный визит внес ясность: мальчишка, неравнодушный к вкусной еде, проявил себя еще и как способного помощника на кухне. Не успела Хисана успокоиться, как тучный и неторопливый сосед попросил отпустить мальчика к нему в ученики.
На семейном совете решили, что учиться ремеслу Акира может сколько угодно, но пока останется жить с семьей. Бенджиро-сан повздыхал, вслух сетуя, что талантливого повара пойди найди, а тут такие данные пропадают, не все двадцать четыре часа в сутки на кухне будут, но согласился подождать, пока ребенок достигнет возраста, подходящего для найма на работу.
Тихий и застенчивый Хару тоже нашел себе друзей по соседству: он часами мог торчать у писцов, глядя, как тонкая кисточка оставляет на бумаге четкие линии иероглифов. Наследники Джомеи-сана малыша не гоняли, а вскоре одному из них пришла в голову светлая мысль обучить ребенка грамоте. Не прошло и пяти лет, как зашла речь о том, чтобы Хару-тян присоединился к семье писарей.
Младшего тоже не отпустили, несмотря на прекрасные отношения с соседями. Обучаться делу не мешали – только поощряли! – но жить ребенок должен дома! Тем более, что идти до соседей – полминуты ползком. Совсем старенький Джомеи-сан смеялся, попивая саке с дорогим другом Шигеру-саном, и разглагольствовал о том, как его прекрасные соседи обеспечили работниками и продолжателями бизнеса всю округу.
Хисана вежливо улыбалась, но визита мамы-сан из чайного домика заметно опасалась. А то ведь кто их знает, сестриц этих, еще позарятся на ее имото! Впрочем, дальние соседки на Рукию не покушались, только улыбаясь при встрече и иногда щебеча о благословении ками, которое пришло в их квартал вместе с Хисаной и ее малышом.
Соуджин одно время вызывал у Хисаны некоторые опасения. Родился-то мальчик здоровым, крепким, но вот ему пошел восьмой год, а выглядел ребенок лет на пять, не больше. Встревоженная мать сначала напридумывала себе всяческих ужасов, потеряла аппетит и сон, но потом сообразила спросить у Маюри-нии, в чем может быть дело. Брат сначала уставился на нее изумленными глазами, а потом долго смеялся, похрюкивая и хлопая себя ладонями по коленкам.
- Ой, Сана-тян, ну ты даешь! – всхлипывал он, утирая выступившие на глаза слезы. – Он же шинигами! Как хочет, так и выглядит! Ну нравится ребенку быть маленьким – в чем дело-то? Его ж все любят, все балуют, с каких пеньков ему взрослеть?
Хисана, немного обиженная смехом ученого, нахмурилась, нервным движением убрала со лба прядь волос.
- Шинигами? – спросила напряженно.
- Ну а кто? – развел руками Маюри-сан. – Нахватался же от родителей: у тебя реацу, хоть и нестабильная, у отца реацу… а там, доложу я тебе, ого-го уровень! И деточка твоя с рождения обладает неслабой реацу. Ну и кем он может стать, когда вырастет?
Хисана задумчиво постукала себя кончиком пальца по губам. Может, и неплохо, что Джин-тян не торопится взрослеть? А то выучится в этой их Академии, пойдет служить в этот их Готей-13, да и сгинет… Вон, Арата-нии в прошлом месяце на задании в Генсее ранен был, едва жив остался. Три недели в этом их четвертом отряде провалялся, Фумико-сама ему гостинцы носила. А потом плакала на кухне, и Хисане с Кимико еле-еле удалось успокоить старушку.
Капитан двенадцатого отряда как будто прочитал мысли девушки, посерьезнел и подобрался. Пытливо заглянул в глаза – и покачал головой.
- Ты это брось, нее-тян, - сказал строго. – У каждого свой путь, и мешать человеку – только портить карму, и ему, и себе. У нас, в Готее, вообще считается, что погибший и ушедший на перерождение – счастливчик. О них скорбят, но и радуются за них. К тому же, рано или поздно все возвращаются сюда, в Общество Душ.
- Да, - Хисана потупилась, признавая правоту брата. – Но ведь не помнят…
- А это уж как повезет, - развел руками ученый. – По-настоящему связанные души и узнают друг друга, и вспоминают все. Или почти все. Если были любимы, если их ждали, то, как правило, и находят своих близких, и вспоминают. А вот если ты палки в колеса сыну вставлять будешь, то… - Маюри-сан сделал неопределенный жест рукой, скривился, подыскивая слова.
- Маюри-нии! – взмолилась девушка. – Не пугай меня!
Директор исследовательского центра погрозил сестре пальцем, но зверские рожи корчить перестал.
- А про возраст ты не думай. Придет время – повзрослеет. Ты же не считаешь, что я могу упустить какие-то проблемы в здоровье родного племянника?!
- Да что ты, что ты! – замахала на брата руками Хисана. И засмеялась: когда ученый подозревал отдаленные намеки на его некомпетентность, утихомирить его бывало сложно.
- То-то же, - проворчал Куроцучи.
******
Если бы не этот разговор, Хисана костьми бы легла, а не пустила Ренджи в Академию, опасаясь за его жизнь. Но Куроцучи-тайчо убедил свою имото, что мешать душе в ее пути неполезно для кармы, и девушка смирилась. Правда, выторговала себе еще год спокойствия, накрутив парню на уши рамэн, мол, нельзя же позорить семью хромающим правописанием и хилым контролем реацу. И пришлось Ренджи брать уроки у Джомеи-сана, а Мишико-нии – учить младшенького братца управляться с духовной энергией. Втихаря Хисана надеялась, что Рен-тян на собственной шкуре прочувствует, каково это – грызть гранит науки, и передумает. Но на поверку добилась она того, что вступительные экзамены парень сдал с блеском и тут же попал в сильнейшую группу. Обреченно вздохнув, девушка стала чаще ходить в храм и молиться о здоровье и удаче своих близких.
Вслед за Ренджи слегка подрос и Соуджин. Глядя на дядюшку, мальчишка соизволил выучиться грамоте, потребовал у старших братьев обожаемой каа-сама тренировать его и даже перестал вести себя, как капризный младенец. Теперь Хисана нередко находила сына на берегу пруда, валяющимся на траве с книжкой. Для ребенка стало настоящим открытием, что сложные и запутанные кандзи складываются в интересные истории, и если справиться с ними со всеми, то можно добраться до конца захватывающего повествования. Он и думать стал немного более зрело, да и выглядел теперь лет на семь-восемь. Хисана искренне радовалась тому, что ее мальчик набирается ума, стремится стать помощником старшим, учится быть равноправным и полезным членом семьи.
Но случались и у нее тяжелые дни, когда она боялась, что прежние бессилие и нездоровье вернутся – и останутся навсегда. Так было в то утро, когда еще чуть-чуть подросший Соуджин вышел к завтраку с высоким хвостом на макушке. Увидев сына, девушка едва не потеряла сознание, так мальчик походил на собственного отца. Хисана понимала это и раньше, но только сейчас в полной мере осознала, что ее малыш – точная копия Кучики Бьякуи. Разве что глаза Джин-тян взял от матери, да и то лишь цветом. Даже выражение лица у него было отцовское. И взгляд – открытый, пытливый, с легкой чертовщинкой на дне – ясно говорил, чей он сын. Усилием воли Хисана удержалась от истерики и нашла в себе силы улыбнуться ребенку.
Так же было в тот день, когда Рукия с выражением упрямой решимости на лице объявила семье, что поступила в Академию. Ее старшая сестра только нащупала неверной рукой спинку стула, опасаясь промахнуться мимо сиденья, и медленно, как очень старый человек, села на него.
- Рукия… - сипло выдохнула Хисана.
Имото свела брови, упрямо выпятила челюсть, но, не дождавшись возражений и слез, подошла ближе, обняла Хисану.
- Онее-сама, ну что ты так переживаешь? – принялась она уговаривать девушку. – Ну поступила, ну стану шинигами… Когда это еще будет?! И потом, Мишико-нии говорит, у меня реацу сильная, я буду хорошим бойцом. Совсем необязательно, что со мной случится беда!
- Да, моя девочка, - прошептала Хисана, сжимая негнущимися пальцами локоть сестры. – Но я все равно боюсь за тебя… Я постараюсь… очень постараюсь не волноваться зря, чтобы не накликать на тебя несчастья. Но и ты, пожалуйста… пожалуйста!.. будь осторожна! Пообещай мне!
- Обещаю! – горячо воскликнула Рукия и чмокнула сестру в щеку.
Так же было в ту злополучную ночь, когда неопытных и горячих студентов послали в Генсей на тренировочную миссию. Что там у них не заладилось, что не сработало, Хисане было все равно. А вот первое ранение Рен-тяна едва не стоило девушке сердечного приступа.
Выйдя из госпиталя и получив короткий отпуск из Академии, Ренджи несколько дней выслушивал причитания Фумико-сан и смущенно опускал глаза под взглядами Хисаны. Лечить и воспитывать младшенького явилась и Кимико-нее, обладавшая резковатым характером и выборочным отсутствием деликатности. То есть, когда она считала, что тактичное объяснение не возымеет действия, то игнорировала всяческие пляски вокруг свободы личности.
- Тебя бы выдрать хорошенько, - закончила она воспитательную нотацию, вогнав Ренджи в краску.
- Онее-сан, ну чего ты? – пробубнил студент Абараи. Оставить свою фамилию он решил еще до поступления: Такеши в Академии и Готее и так было с избытком.
- А того я! – Кимико постучала костяшками пальцев по столешнице. – Может, ума бы прибавилось!
- Можно подумать, ты своих бьешь, - раздраженно проворчал Ренджи.
- Так мои таких номеров не откалывают, - развела руками старшая сестра. – Попробовал бы кто-нибудь! Может, и всыпала бы…
- Отстань от ребенка, Кими, - Фумико-сама водрузила на стол поднос с онигири. – Живой, уже почти здоровый, чего еще надо?
- Того надо, чтоб думать учился, прежде чем башку свою ананасную меносам в пасть совать!
- Вот спасибо! – всплеснул руками Ренджи, которому за несколько лет в Академии сравнения с ананасом порядком надоели.
Кимико довольно прищурилась, и студент заподозрил, что она уже не столько поучает, сколько подтрунивает. Он подозрительно уставился на взрослую уважаемую даму, мать большого семейства. Взрослая уважаемая дама быстро показала ему язык и демонстративно отвернулась. Ренджи фыркнул: на такие шутки он никогда не обижался, а сейчас еще и был признателен Кимико, потому что впервые за несколько дней засмеялась Хисана. Это означало, что в семью возвращался мир.
******
Декан факультета боевых искусств Духовной Академии перебирал списки студентов и беспокойно поглядывал на Кучики Гинрея, сошедшего со своих заоблачных высот и почтившего присутствием собственной легендарной персоны скромный пост преподавателя кендо. Запросы у бывшего капитана были, мягко говоря, такими же заоблачными, как и покинутые эмпиреи. То ему юноши слабыми кажутся, то девушки не подходят, то еще что-нибудь не так. Вот и случались на элитном курсе недоборы, уж слишком многих вредный сэнсэй забраковывал.
- Так что же, Акияма-сан, нет в Обществе Душ достойных молодых людей? – вопрошал придирчивый Кучики, выразительно кривя породистые губы.
- Да на вас не угодишь, Гинрей-сан, - за последние годы декан разучился трепетать перед аристократом, а с недавних пор стал даже позволять себе легкую иронию. Пока прокатывало. – Достойных много, а талантливых… как обычно. Ну вот, посмотрите, - он протянул преподавателю личное дело третьекурсника. - Вполне перспективный парень, грамотный, вежливый, работоспособный.
Кучики раскрыл папку, всмотрелся в черно-белую фотографию. Лицо показалось знакомым.
- Руконгаец? – с плохо скрытым презрением поинтересовался он.
- Вы, Кучики-сан, может быть, не в курсе, но Академия Духовных искусств замышлялась как учебное заведение, куда дорога открыта всем, независимо от происхождения. Поступив к нам учиться, студенты полностью уравниваются в правах…
- Знаю, знаю, - отмахнулся Гинрей. – Ну позовите этого… - он подсмотрел в записях. – Абарая.
Студент Абараи явился через восемь минут, слегка недоумевая, чего он такого натворил, что тянет аж на вызов к декану. Уяснив для себя, что чихвостить его не собираются, юноша облегчено выдохнул и стал украдкой посматривать на грозного Кучики-сэнсэя, которого побаивалась вся Академия, включая некоторых преподавателей.
А Кучики-сэнсэй возблагодарил ками, что сидел, когда в кабинете появился этот молодой человек. Старик узнал его – того самого красноволосого парня, что около десятка лет назад догонял глазастого мальчишку на ярмарке. Меносы бы побрали стандарты Академии! На монохромной фотографии цвет волос было не разобрать, а татуировки затерли.
Еще большей неожиданностью стала реакция студента на предложение учиться у Кучики-сэнсэя.
- Я, конечно, благодарю за доверие и вообще, - не совсем уверенно протянул парень, - но у меня и так забот полон… э-э-э… то есть, много факультативов. Мне ж и спать иногда хочется, а не только мечом махать. Ну и кроме того, меня братья учат, чего мне занятого человека отвлекать?
Декан совершенно некультурно уронил челюсть на стол, а Кучики как будто очнулся от забытья.
- Вы что же, Абараи-гаксэй, отказываетесь посещать мою дисциплину? – подозрительно высоким голосом спросил он.
- Ну… так точно, - развел руками парень.
Декан покосился на гравюру, скрывающую тайничок в стене. Изначально там планировалось хранить важные бумаги, но с течением времени занорик все больше использовался, чтобы прятать от бдительной и радеющей за здоровый образ жизни секретарши саке и валерьянку: и то, и другое шло в ход с завидной периодичностью.
Вопреки знаменитому на весь Готей страшному гневу Кучики-старшего, который тот не преминул бы продемонстрировать еще десяток лет назад, бури не последовало. Избирательный сэнсэй прищурился на студента, склонив голову на бок, и хмыкнул.
- Все же подумайте, Абараи, - вполне миролюбиво сказал бывший капитан. – Братья братьями, но у меня богатый опыт.
Абараи покивал и сделал ноги из кабинета. Декан вопросительно приподнял брови. Кучики пожал плечами с независимым видом.
- Интересный парнишка, - соизволил объяснить он свою позицию. – Мне еще никогда не отказывали, тем более под таким вздорным предлогом, как какие-то там братья. Хочу понаблюдать за этим студентом, глядишь, снизойдет до кендо.
Когда, поухмылявшись и поиронизировав, Кучики Гинрей оставил декана в покое и ушел, тот вытер со лба пот, закрылся на ключ и решительно распахнул дверцу тайника. Сегодня он будет делать коктейль из валерьянки и саке, и пошла заботливая Юми-сан к меносам! Декан тоже человек, у него нервы!..
========== Часть 5 ==========
Комментарий к
Рукия поет под гитару песню Йовин (Лины Воробьевой) “Граф Фон Штосс”. Слушать можно здесь: https://myzuka.fm/Song/2276149/Iovin-Graf-Fon-Shtoss
Капитан шестого отряда Кучики Бьякуя славился своей педантичностью и железобетонными нервами. Вывести его из равновесия не удавалось никому, включая родного деда, имевшего право (как старший родственник и бывший сэнсэй) высказывать в глаза все, что сочтет нужным, и Зараки Кенпачи, мечтавшего спровоцировать коллегу на поединок. Иногда немного раздражали новобранцы, но рокубантай-тайчо ни разу за всю свою карьеру не высказался. Впрочем, только по тому, как темнели его глаза, подчиненные научились определять, насколько капитан недоволен или сердит.