- …ты мне руку поставил еще на втором курсе, - с набитым ртом вещал Джин-тян, энергично размахивая хаси. – Этот уровень контроля реацу мы с Шико-оджи еще в прошлом году прошли. По каллиграфии никогда никаких вопросов не было. По истории я еще с Джомеи-саном все это прошел, а поэзию… ну мама мне читала, когда я маленький был, Кими-оба мне тоже приносила… Короче, я вот подумал… Может, мне экстерном выпускные экзамены сдать?
- Не торопись, - посоветовал дядюшка, устало растирая лицо ладонями. Два месяца назад его повысили до четвертого офицера, и приблизительно в то же время они с женой подобрали первого беспризорника. Мальчишка оказался проблемным, от старых привычек отвыкал с трудом. Молодой отец регулярно хватался за голову и за ремень – правда, только для того, чтобы потрясти им над испуганным ребенком. В семье Такеши детей не били никогда. – На старших курсах дают много такого, что потом в работе может пригодиться.
- Да ну… - Соуджин запихнул за щеку очередной данго и стал похож на переоценившего свои силы хомяка. Арата фыркнул. – Я фот фумаю, фто на пфакфике…
- Прожуй сначала, - раздалось от седзи.
Соуджин обернулся и расплылся в улыбке. Со стратегическими запасами за щеками выглядело это просто уморительно.
- Маюри-оджи!
- Привет, привет! – ученый помахал рукой, разуваясь, и прошаркал к столу. – Считаешь, ты уже достаточно выучил, чтобы поразить весь Готей своими умениями?
- Ты подслушивал?! – возмутился Джин-тян.
- Пфе! Больно надо! У меня два десятка младших братьев и сестер, и семнадцать из них учились в Академии. Чуешь, где собака порылась?
У Соуджина вытянулось лицо.
- Они все думали, что уже готовы к службе, а сами были не готовы?
- Молодец! – похвалил джунибантай-тайчо.
Студент Такеши погрустнел и от души вгрызся в рисовую лепешку. Но сдаваться так просто он не умел и не привык. Поэтому, едва одержав победу над завтраком, принялся доказывать, что такой объем знаний совершенно не нужен рядовому бойцу, но практическая подготовка явно недостаточна для будущих офицеров, и вообще, зачем столько времени тратить на то, что вот он, Такеши Соуджин, выучил дома… Маюри-оджи меланхолично пережевывал ролл и хитро переглядывался с Аратой-оджи.
- Видал? - обратился ученый к брату, когда Джин-тян выдохся.
- Да чего там, - пожал плечами тот, - сам такой был.
- Вся твоя пламенная речь, Джин-тян, - заговорил Маюри, поворачиваясь к племяннику, - сводится к тому, что ты не можешь понять, зачем учиться в Академии, если ты и так многое знаешь?
- Ну… да, - промямлил Соуджин, по опыту зная, что сейчас его посадят в лужу.
- Ну, во-первых, ты забываешь, что абсолютное большинство твоих соучеников не имеют такой подготовки, как у тебя. Это ты уникум: и каллиграфии тебя учили, и историю ты проходил, и кендо для чайников у тебя было… А возьми среднего парня или девчонку из Руконгая – кто из них может похвастаться хорошим домашним образованием?
Соуджин задумался, ковырнул рисовый шарик, с тяжким вздохом отправил его в рот и согласно кивнул. О том, что сказал Маюри-оджи, он как-то не подумал.
- Ну а во-вторых, учишься ты ради бумажки, - припечатал добрый дядюшка. Паренек едва не подавился от удивления. Прокашлялся, выхлебал стакан воды и недоуменно уставился на великого ученого.
- Какой бумажки?!
- Да диплома, чтоб ему, - Маюри по самые уши зарылся в свою сумку, голос его звучал приглушенно и хрипло. – Раз уж ты поступил в Академию, изволь ее закончить, а то ведь ни в один отряд тебя не возьмут. Даже я не возьму: по Уставу не имею права принимать недоучек. Так что… У нас ведь как? Без бумажки ты букашка, а с бумажкой – шинигами!
========== Часть 7 ==========
Нечасто, но Бьякуя все же навещал деда. Разбитый параличом, Гинрей занимал отдельный домик в глубине сада, где с ним постоянно находились несколько сиделок и целитель.
Внук приходил, молча устраивался рядом и ничего не говорил до ухода. Но в последние визиты он хотя бы стал смотреть на старшего родственника. Гинрей все еще не мог двигаться, – кое-как слушалась левая рука, да вот правое колено удалось недавно согнуть – а попытки заговорить заканчивались сильнейшим перенапряжением и воплями целителя о подорванном здоровье. Зато криво ухмыляться на эти причитания удавалось блестяще, особенно учитывая перекошенное болезнью лицо. Когда тусклым осенним вечером бывший капитан поймал на себе отрешенный, но чуть менее пустой, чем раньше, взгляд Бьякуи, его сердце забилось чаще. И вспыхнула горячая надежда, что еще есть шанс что-то исправить…
Прошло чуть меньше года, прежде чем старик накопил достаточно сил для нескольких слов. Бьякуя, молча просидевший рядом с дедом полчаса, уже приготовился подняться, когда ощутил на своем запястье сухие шершавые пальцы. Вопросительно глянул на Гинрея – и встретился с болезненно-виноватым взглядом выцветших под гнетом лет глаз.
- Я ошибся, - очень невнятно проговорил Гинрей. Если бы Бьякуя не привык разбирать шепелявую речь некоторых коллег и бессмысленное бормотание подчиненных, вряд ли он понял бы деда.
Но молодой Кучики понял. Кивнул, прикрыв глаза, снова уселся рядом. В чем именно ошибся Гинрей, он тоже понял.
- Я знаю, - ровно, но без леденящей холодности отозвался он.
Глаза старика расширились, даже заплывший правый – неизбежный результат защемления лицевого нерва – приоткрылся. Дед смотрел изумленно.
- Почему? – прошамкал он. В этом вопросе заключалось всё: и почему Бьякуя не попытался исправить чужую ошибку, и почему продолжает навещать старика с нечистой совестью, несмотря на свою осведомленность о неприглядных поступках и неверных решениях, и почему ни разу не высказал в лицо все, что имел право сказать…
Молодой человек только пожал плечами. Почему не стал выяснять отношения? Бьякуя не видел в этом смысла. Жгучая ненависть, которую он испытал, когда разобрался в интригах деда, давно улеглась и отступила, оставив выжженное пепелище в душе. В конце концов, Гинрей был и оставался единственным близким родственником. Пусть и бытует мнение, что истинное родство – духовное, а не кровное, но вполне себе счастливое детство под присмотром дедушки просто так на помойку не выбросишь.
Объяснять, что ошибка принадлежит не только деду, тоже не хотелось. Он и сам тогда повел себя не слишком правильно: ухнул без раздумий в бездну эмоций, обрубил концы, не узнав, что кроется за поступками других людей. Точнее, другого – очень важного – человека. Исправить ошибки теперь было практически невозможно, слишком много прошло времени, слишком большой груз лежал на душе и плечах.
- Исправь, - словно прочитав мысли внука, настойчиво проговорил дед.
Его уверенность, его решимость слышались даже сквозь полунемоту болезни. На миг в глазах Бьякуи мелькнул гнев: неужели Гинрей считает, что он и сам никогда не думал найти… Хисану?! Имя легло на разум и сердце легко, не причинив острой боли и лишь слегка окрасив мир в грустные тона. В конце концов, представители семьи Кучики сейчас спорили о ней, так что не было смысла избегать ее имени.
Всего секунды хватило Бьякуе, чтобы подавить эмоции и вернуться к привычной безмятежности. Он все же поднялся, сказал:
- Отдыхайте, Гинрей-доно, - и покинул комнату.
Старик несколько минут лежал, разглядывая потолок. Гинрей-доно – это очень хорошо. Это намного лучше, чем Кучики-сан, которым внук изводил его почти полвека. С этим можно работать…
Гинрей сжал пальцы левой руки. Это, конечно, не кулак, этими крючками не удержишь даже хаси… Зато можно дотянуться до колокольчика и вызвать медика. Тот что-то щебетал о нетрадиционном массаже и лечебных ваннах с какими-то новыми изобретениями сумасшедшего капитана двенадцатого отряда. Все, хватит валяться! И так столько времени меносу под хвост пущено! Если не встать, не придать дорогому внуку некоторого ускорения, мальчик так и профукает свою жизнь. Пора исправлять свои ошибки, пора на деле попросить прощения у Бьякуи за неверно расставленные приоритеты. Ну, где шляется этот шарлатан?!.
***
Разного рода неприятности периодически случались во всех отрядах, но реже всего посещали тринадцатый. Поэтому некоторый сумбур в отчете Укитаке-тайчо не ускользнул от внимания остальных капитанов. Бьякуя, не меняя выражения лица, проигнорировал раздраженный бубнеж Ямамото и нервные ответы бывшего сэнсэя, размышляя о своем новом лейтенанте.
Этот руконгаец, Абараи Ренджи, раздражал его, но понять, чем именно, не всегда удавалось. Казалось бы, по сравнению с другими офицерами у Ренджи масса разнообразных достоинств. А по сравнению с ушедшим Тираками так их вообще несчитано! Удивительно, откуда у босяка такие навыки в каллиграфии и настолько подтянутое кидо. Получив на подпись первые отчеты, Кучики-тайчо ожидал увидеть кривые кандзи, кляксы и вопиющие орфографические ошибки, и был несколько обескуражен идеально чистым документом с ровными рядами сложных иероглифов.
Дальше – больше. Не вполне доверяя выходцу из Руконгая, капитан изволил присутствовать на силовой тренировке отряда. Красноволосый лейтенант гонял рядовых по кругу уже полчаса, и многие повысовывали языки, загибаясь под тяжестью собственных килограммов. Однако просить пощады никто не отважился, ибо фукутайчо не просто командовал, а делал это на ходу, мерно двигаясь впереди колонны. Да еще и спиной вперед, чтобы лучше видеть, кто и как выполняет его распоряжения. Заметив капитана, Абараи завершил круг и скомандовал построение. Мокрые и всклокоченные бойцы, путаясь в конечностях, выстроились перед тайчо. Бьякуя смотрел на своих подчиненных с плохо скрытой брезгливостью: вот эти жалкие заморыши – его подразделение? Куда смотрел проклятый Тираками?! Во внутреннем мире тут же ехидно отозвался Сенбонзакура: а ты куда смотрел, Бьякуя-кун?
Наблюдать за дальнейшим избиением младенцев в исполнении лейтенанта Кучики-тайчо не стал. И так было понятно, что отряд в неважной форме. Да что там – в чудовищно ужасной форме! Недовольный собой, Бьякуя покинул тренировочную площадку.
Итак, Абараи Ренджи. На удивление грамотный, собранный, исполнительный и выносливый парень. Чего еще можно желать? Бьякуя долго размышлял и пришел к выводу, что хотел бы отучить Ренджи смотреть на него таким странным взглядом. Фукутайчо как будто все время чего-то ждал от своего капитана. Словно он, Кучики, должен что-то сказать или сделать, и для Ренджи это очень важно.
Чего именно ждет Абараи, Бьякуя не знал, а потому немного раздражался. Однако всяческие тонкие материи не могли быть причиной для недовольства хорошим лейтенантом, и рокубантай-тайчо работал над собой.
Из размышлений его вывел визгливый голос Куроцучи-тайчо, потрясавшего перед носом Командора какой-то плоской штуковиной и требовавшего разобраться в несоответствиях информационных потоков. Слегка удивляло то, что рядом с Куроцучи стоял Укитаке и согласно кивал. Такого командование Готей-13 еще не видывало.
- Куроцучи-тайчо ведет себя странно, вы не находите? – тихо проговорил находящийся по левую руку от Бьякуи капитан Айзен. Кучики как раз находил странным поведение своего бывшего наставника, а потому только неопределенно повел плечом. К счастью, гобантай-тайчо славился своей ненавязчивостью и больше к коллеге не обращался.
В расположении отряда кипела бурная деятельность. Абараи-фукутайчо взялся воспитывать рядовых и младших офицеров – почти сплошь благородного происхождения – на руконгайский манер, и теперь любое неидеально выполненное задание каралось уборкой нужников, мытьем полов, стиркой белья вручную и собственноручной готовкой пайка. А потом разленившимся бойцам предлагалось есть то, что они приготовили, и носить то, что они постирали… Метод простонародный, но удивительно действенный.
На прошлой неделе особо аристократичные офицеры пришли к капитану жаловаться на его заместителя. В душе покатываясь со смеху, Кучики-тайчо выгнул бровь, холодно взглянул на младший офицерский состав и голосом голодной змеи поинтересовался, действительно ли господа офицеры имеют претензии к лейтенанту шестого отряда. Самоубийц не нашлось, но с тех пор и самого Бьякую стали побаиваться сильнее. По отряду даже поползли слухи, что капитан специально взял именно этого фукутайчо, якобы заранее зная о чудовищной жестокости оного, и намереваясь его руками загнать своих бойцов в перерождение.
Кучики же в спешном порядке просматривал внутриотрядную документацию за последний десяток лет, выискивая все возможные упущения и промахи. Он привык быть образцом для подражания, он привык соответствовать своему имени и статусу, и расхлябанность собственных солдат оказалась болезненным ударом по капитанскому эго.
Когда в кабинете образовался Абараи со свежей стопкой документов, Кучики-тайчо задумчиво изучал облака за окном, безотчетно постукивая пальцами по проштудированным сметам. Внимательный взгляд на цифры показал, что со всех сторон благородный Тираками Амида подворовывал, недодавая рядовым паёк и выдавая починенную слугами его клана форму вместо нового обмундирования. За годы на посту лейтенанта хитрец должен был накопить если не на безбедную старость, то на красивый отпуск на генсейском курорте, как минимум.
- Тайчо? – подал голос лейтенант.
Бьякуя поджал губы и вскинул на парня изучающий взгляд. Интересно, этот тоже?.. Надо бы проверить.
- Изучите, - капитан протянул заместителю ведомость. Если руконгаец сходу вычислит махинацию, основываясь только на цифрах и скупых комментариях, цены ему не будет. Но если по прочтении в его глазах появится «идея!», работать с ним придется осторожно.
Ренджи углубился в чтение документа. Хмурил брови, отчего его вызывающие татуировки ломались и норовили осыпаться черной пылью, но каким-то чудом держались. Пару раз он возвращался на несколько строчек назад. В конце концов, не глядя сунул принесенные бумаги на край капитанского стола, и отошел к окну, проигнорировав потемневшие кучиковские глаза.
- Вот гад! – высказался наконец фукутайчо, возвращаясь на свое место перед начальственным столом. – Что делать будем?
Кучики хмыкнул. Этот вопрос он задавал себе уже часа полтора. Подавать рапорт было нежелательно: преступление бывшего лейтенанта означало халатность капитана, и признаваться в этом было категорически стыдно. Но и просто так спустить с рук воровство – не вариант.
Странным образом Ренджи дублировал мысли своего тайчо. Он расхаживал туда-сюда перед столом и разглагольствовал:
- … нельзя докладывать, а то к вам же и прицепятся. Вы, тайчо, только не говорите никому, мы как-нибудь сами этого прохвоста проучим!
Бьякуя с каменным лицом следил глазами за лейтенантом и пытался понять, с чего вдруг совершенно чужой человек так печется о его репутации.
Тем временем Абараи застыл перед стеллажом с папками и книгами, запустил руку в свой хвост, сбивая его на бок. Постоял так, задирая голову все выше, потом пошарил рукой по верхней полке, встав на носочки, и вытянул увесистый том военной поэзии, изрядно припавший пылью. Бьякуя заинтересованно смотрел, как руконгаец листает желтоватые страницы, пробегает глазами столбики.
- Раритет? – Ренджи приподнял книгу, вопросительно взглянув на капитана.
- Лежит там со времен моего деда, - пожал плечами Бьякуя.
- Раритет, - удовлетворенно кивнул Абараи. – А скажите-ка мне, тайчо, нет ли в ближайшем будущем у этого дельца-хитреца каких-нибудь памятных дат?.. Достойных хорошего подарка…
Кучики-тайчо потребовалось полминуты, чтобы сообразить, куда клонит его заместитель. Как-то сама собой вспомнилась услышанная много лет назад песенка про гайдзинского графа…
- …Ядом смазать книгу? – кривя рот на одну сторону, уточнил он у лейтенанта.
Тот разухмылялся, в глазах заплясали бесенята.
- Зачем ядом? – многообещающе подвигал он расписными бровями. – Я знаю одного очень хорошего человека, у которого можно достать очень хорошее слабительное…
Бьякуя с трудом сдержал смех. Вытянув губы в тонкую ниточку, он прикрыл глаза. Подождал, чтобы в голос не пробилось веселье, и сообщил: