— Спасибо, — сипло вымолвил я, пока матушка со страхом следила за действиями Эйба. Ко мне вернулась возможность дышать, и, хотя боль в груди еще чувствовалась, я уже догадывался, что, похоже, ребра мои уцелели.
— Пустяки, мастер Джим, — с обычной жизнерадостностью отозвался Эйб и, обернувшись к открытым дверям, крикнул оставшимся на улице: — Тоби, Нед, тащите его домой, простудится еще, не ровен час.
— Дикарь! — возмущенно воскликнула матушка, с негодованием глядя на дверь. — Вот уж не ожидала от него! Если бы не вы, Эйб, не знаю, чем бы все кончилось!
— Выпил, миссис Хокинс, такое с любым может случиться, — примирительно сказал Эйб. — Завтра сам каяться прибежит, вот увидите. Вы-то как, мастер Джим?
— Теперь в порядке, — сказал я, приврав лишь самую малость. — Ну и силен же ты.
Эйб только ухмыльнулся и принялся собирать с пола осколки тарелок.
Эйб как в воду глядел: на другое утро Джейк приплелся к нам, как побитый пес, заплатил за перебитую посуду, долго извинялся перед матушкой и допытывался, точно ли со мной все хорошо. На Эйба он смотрел почти с благоговением. Тот проявил скорее сочувственное понимание, чем великодушие победителя: мирно поболтал с Джейком и расстался с ним, обменявшись крепким рукопожатием. Вернувшись в трактир, он поделился с нами тем, что узнал: Джейк накануне был не на шутку взволнован предстоящим сватовством, надумал выпить для храбрости, но слегка перестарался.
— И кто же его невеста? — недовольно спросила матушка. Она все еще не могла простить отвешенного мне удара.
— Абби Берк какая-то, — беззаботно сообщил Эйб.
Матушка поджала губы, метнула на меня красноречивый взгляд и ушла на кухню. Судя по тому, как громыхали там сковородки, окончательного прощения Джейку предстояло удостоиться еще очень нескоро. Зато я, наоборот, готов был броситься за ним вдогонку, чтобы пожелать успеха.
Вечером того же дня к нам наведался доктор Ливси. Это был его первый визит с тех пор, как мы говорили о поисках помощника.
— Я слышал, у вас вчера произошла какая-то потасовка? — обратился он ко мне.
— Пустяки, доктор, — сказал я. — Джейк Фишберн хлебнул лишнего, но все обошлось.
— Я могу поговорить с ним, — предложил доктор Ливси, но я заверил его, что это совершенно излишнее.
— Он ведь парень не злой, — сказал я. — Да и Эйб хорошо его отрезвил.
— Кстати, о нем я тоже хотел спросить, — заметил доктор. — Этот Эйб — твой новый помощник, как я понимаю? А откуда он взялся?
Я рассказал, как Эйб появился у трактира в поисках работы. К моему удивлению, доктор отнесся к услышанному без одобрения.
— Это было очень неосторожно с твоей стороны, Джим, — брать первого встречного, когда за день-два удалось бы без труда отыскать проверенного человека в ближайшей округе, — сказал он.
Не думал я, что могу злиться на доктора Ливси, но именно это и произошло. Скажи он что-нибудь подобное в первые дни, когда Эйб только появился у нас, я, возможно, прислушался бы к его словам. Но после того, как я видел Эйба мечтающим о море и доме, в который можно было бы возвращаться, после того, как он бросился мне на выручку в драке, недоверие к нему привело меня в ярость.
— Мы же пускаем постояльцев, о которых ничего не знаем, — возразил я. — Хороши бы мы были, если бы прогоняли всех, кого видим впервые в жизни. Эйб с нами уже несколько недель, и ничего, кроме помощи, мы от него не видели.
Доктор Ливси бросил на меня удивленный взгляд: я впервые говорил с ним так резко.
— Я вовсе не хочу сказать, что этот Эйб — непорядочный человек, — ответил он. — Вполне может статься, что он достойный и честный юноша. Я просто говорю, что всем нам стоило бы помнить об осторожности. Разве ты забыл, в какую историю втянул нас один из твоих постояльцев?
Эти слова напомнили мне о разговоре с Эйбом.
— Скажите, доктор, а вам никогда не хотелось повторить то путешествие, но только без пиратов? — спросил я.
Вид у Ливси сделался озадаченный.
— Признаться, ты меня застал врасплох этим вопросом, — сказал он. — Никогда не задумывался об этом. Мы пережили столько потерь и опасностей, что трудно позабыть о них. И все-таки…
Он на минуту умолк, погрузившись в свои мысли, а потом рассмеялся и покачал головой.
— Кто тебе однозначно ответил бы «да», Джим, так это наш сквайр Трелони. Он бы уж точно не упустил возможности пуститься в очередное приключение.
Вспомнив неиссякаемый азарт нашего товарища, я тоже не мог сдержать улыбки.
— Его, пожалуй, и пираты не остановили бы. Помните, он рассказывал, как задолго до появления карты острова видел паруса Флинта на горизонте?
Возникшее между нами напряжение пропало, добродушные шутки сгладили возникшую было неловкость. Тут-то и появился Эйб. Он как раз принес воды на кухню и вышел к нам, веселый и улыбчивый, как всегда. Я представил его доктору Ливси, и Эйб просиял, услышав, кто перед ним.
— Я уж наслышан о вас, доктор, — сказал он. — О вас и о ваших приключениях с мастером Джимом.
Я принес доктору стакан бренди и ушел на кухню, предоставив им с Эйбом поболтать с глазу на глаз и получше узнать друг друга. Я не сомневался, что после личного знакомства доктор поймет, как безосновательны были его сомнения.
К моему удивлению доктор, прощаясь тем вечером с нами, казался не слишком довольным. Я с трудом удержался от вопроса, каковы его впечатления от Эйба. Самому себе я объяснил сдержанность Ливси тем, что ему не хотелось признавать свою неправоту.
Вскоре стихли все отголоски происшествия с Джейком Фишберном. У меня после его удара не осталось даже синяка, и уже через день я и не вспоминал об ушибе. Зато не забывалась помощь, оказанная Эйбом. Мне долго казалось, что я чувствую на себе его руки, обхватившие меня поперек туловища. Это ощущение порой настигало меня и во сне, и тогда оно влекло за собой странные смутные видения, вызывавшие восторг в забытьи и смущение по пробуждении. В таких случаях я искал спасения в дневных хлопотах и, благо дел в трактире было немало, находил его вполне успешно.
И все-таки настал день, когда призрачные грезы сделались осязаемыми и настигли меня наяву.
Это случилось, когда мы с Эйбом отправились на ярмарку в соседний городок. В тот день многочисленных гостей в «Адмирале Бенбоу» не ждали: все, у кого выдалось свободное время, собирались туда же. Матушка без труда управилась бы сама; она-то и предложила мне захватить с собой Эйба. Нас обоих эта идея обрадовала. Я хотел показать другу окрестности, к тому же мы решили вместе посмотреть товары, которые могли бы пригодиться в трактире. И рано утром, когда море, ворча, как разбуженный старик, сердито плескало пеной на камни, мы запрягли лошадь в телегу и пустились в путь.
Купить мы толком ничего не купили, кроме новой теплой шали для матушки и еще пары безделушек для нее же. Для трактира ничего нового присмотреть не удалось. Зато бродячие циркачи, прикатившие в ярко расписанном фургоне, полностью завладели нашим вниманием. Сначала появился жонглер с густо покрытым белилами лицом. Глаза у него были так подведены краской, что невозможно было понять, куда он смотрит, и я гадал, как он ухитряется не выпускать из виду то раскрашенные деревянные шары, то пестрые булавы. Может статься, он и вовсе их не видел, зато руки его помнили движения до десятой доли дюйма.
На смену жонглеру явилось двое акробатов. На них краски оказалось меньше, и она не могла скрыть их сходства. Это явно были братья, погодки, а то и близнецы. Циркачи коротко поклонились публике, но, судя по сосредоточенному выражению лиц, они не присматривались к зрителям. Зато когда они повернулись друг к другу, весь мир вокруг перестал существовать, и не было уже ничего иного, кроме слаженных, четких движений двух атлетических тел, перекувыркивающихся, изгибающихся и поддерживающих друг друга на лету там, где, казалось бы, не могло существовать никакой опоры. Наблюдая за ними, я на несколько мгновений даже позабыл, что надо дышать. А перед глазами внезапно возникли мачты, устремленные в небеса, и стремительно скользящие фигуры моряков на канатах. Подумать только, я не только видел своими глазами, я соприкасался с миром, где воздушная ловкость и могучая сила были частицей обычной, повседневной жизни — и когда-то это была моя собственная жизнь! Как же получилось так, что я в такие молодые годы оставил ее в прошлом?
Я мельком бросил взгляд на Эйба. Тот неотрывно смотрел на акробатов, и его глаза восхищенно блестели. Возможно, он думал о том же, о чем и я.
Акробаты закончили свое выступление. Их лица были все так же спокойны, но тела блестели от пота. Они отвесили аплодирующим зрителям поклоны и исчезли в глубине фургона, а на смену им выбежала нарядная танцовщица с бубном. Тощий юнец с дудочкой присел на перевернутую бочку с краю от площадки и заиграл. Девушка, ослепительно улыбаясь и время от времени ударяя ладошкой в бубен, закружилась перед радостно загомонившей толпой.
При виде танцовщицы особенно оживились парни. Кто-то притоптывал ногой в такт мелодии, кто-то хлопал в ладоши, кто-то привставал на цыпочки, чтобы лучше разглядеть смазливую девчонку. Я снова покосился на Эйба. У того, похоже, пляска не вызвала никакого интереса: он стоял с рассеянным видом, поглядывая по сторонам. Сам не знаю почему, но я этому порадовался.
Эйб вышел из состояния вялой отрешенности совершенно внезапно. Его рука метнулась возле меня со стремительностью птицы, на лету хватающей добычу. Я с изумлением увидел, что он держит за руку чумазого мальчишку с взъерошенными, спутанными волосами. Я думал, что паренек сейчас заверещит, но тому явно меньше всего на свете хотелось привлекать к себе внимание. Он только судорожно дергался в безуспешных попытках освободиться, и глаза его от ужаса распахивались все шире.
Я быстро догадался, в чем дело, и торопливо поднес руку к куртке. Деньги были спрятаны за подкладкой, и они оставались в сохранности, да только край куртки отогнулся так, что это никак не могло оказаться случайностью. Эйб подтянул мальчишку к себе и поднес кулак к его носу.
— Не на тех напал. Еще раз увижу — звать никого не буду, сам руки выдерну, понял?
Мальчишка ничего не отвечал — его будто парализовало. Лицо у него побелело, и я подумал, что это от страха. Но тут Эйб разжал пальцы, и я увидел, что на запястье паренька остались темные пятна, которым вскоре предстояло превратиться в лиловые синяки. Он попятился, неловко прижимая к себе руку, а потом развернулся и зайцем нырнул в толпу. Я сказал себе, что мальчонка легко отделался: попался бы он какому-нибудь блюстителю порядка, ему бы сдавило не запястье, а шею.
— Знакомый трюк, — заметил Эйб, на которого, по-видимому, происшествие не произвело сильного впечатления. — Циркачи отвлекают внимание, а вот такие крысята хватают что попадется.
Я снова посмотрел на улыбчивую плясунью и спросил себя, знала ли она, какие беды грозили ее чересчур восхищенным поклонникам. Стало вдвойне приятно, что Эйб не поддался ее очарованию.
После танцовщицы снова вышел жонглер, но теперь он по-другому проявлял свою ловкость: сначала на его ладони заплясала, точно ожившая, трость, потом из шляпы вылетела пара голубей, платок, взмыв в воздух, исчез на глазах у публики, а потом появился из уха одного из зрителей… После того, что произошло пять минут назад, фокусы уже не казались мне забавными. Я покосился на Эйба и увидел, что тот зевает.
— Пойдем? — шепотом спросил я, наклоняясь к нему.
Тот мигом оживился и кивнул. Мы пробрались сквозь толпу, обступившую фургон и площадку, и направились туда, где оставили лошадь.
Темнело на глазах. Это показалось странным: по моим расчетам, время было не такое уж позднее. Не могли же мы настолько забыться, любуясь циркачами? Я посмотрел на небо — его заволакивало облаками, а на горизонте оно приняло зловещий фиолетовый оттенок.
— Что будем делать? — спросил я Эйба. — Поищем, где заночевать, или попробуем успеть домой до грозы?
Эйб тоже поглядел вверх и ненадолго задумался.
— Попробуем, может, и проскочим, — решил он.
Я и сам предпочел бы пуститься в обратный путь. Мы вернулись к нашей повозке, забрались в нее и покатили домой.
Правил Эйб. Мы то и дело поглядывали на небо. Тучи надвигались гораздо быстрее, чем нам бы хотелось, и, когда до дома оставалось мили три-четыре, стало понятно, что уйти от грозы не удастся.
Резко похолодало; мы с Эйбом запахнули куртки поплотнее и старались втягивать руки в рукава. Но вот на передок повозки тяжело шлепнулась одна капля, другая… Эйб тряхнул вожжи, понукая лошадь, но вскоре ливень накрыл нас сплошной стеной.
Глинистая дорога будто закипела. За считанные мгновения все выбоины наполнились водой, колеса начали вязнуть. Когда мы добрались до мостика, переброшенного через речушку, стало ясно: нам не проехать. Часть бревен просела так, что добрая треть настила ушла под воду. Пеший путник с горем пополам сумел бы перебраться на другой берег, но о переправе с повозкой нечего было и думать.
Мы переглянулись. Кажется, я впервые видел Эйба сбитым с толку.
— Слева за холмами заброшенная ферма, — сказал я. — Переждем там? А как дождь кончится, поедем через другой мост.
— Пойдет, — согласился Эйб.
Он развернул лошадь, и мы покатили через поле к видневшимся в стороне холмам. Заброшенную ферму я видел в последний раз года полтора назад, и оставалось лишь молиться, чтобы за это время ее не разнесли окончательно. Если же у того клочка земли появились новые хозяева, можно было попроситься к ним, чтобы переждать непогоду.
Мы добрались до холмов совсем не так скоро, как нам бы хотелось. Поле развезло, колеса проваливались в месиво из травы и грязи. Но вот за струями дождя проступили очертания полуразрушенной постройки, и стало ясно: какое-никакое убежище мы все-таки отыскали, и даже спрашивать позволения на то, чтобы там приютиться, ни у кого не придется. Никто, кроме нас, не искал здесь пристанища, и мы без помех завели лошадь под покосившийся навес и распрягли ее. Мы разместили ее так, чтобы она могла дотянуться до травы, а сами отправились в дом, если так можно было назвать поскрипывающий ветхий остов некогда добротного жилища. Из четырех наружных стен полностью уцелело две, остальные зияли прорехами, в иные из которых можно было шагнуть, не пригибаясь. Крыша частично обрушилась, и в провалах полусгнивших досок пола весело булькала вода. Но за перегородкой сохранился сухой закуток, куда мы и забились. Конечно, от холода никуда было не деться, но здесь хоть вода не затекала за шиворот.
Одежду мы снимать не стали: все равно ее негде было сушить. В углу закутка сыскался ворох тряпья, ветхого, расползавшегося под руками, но за неимением ничего другого мы и это подношение судьбы приняли с благодарностью. Кое-как разместившись на охапке ветоши, мы стали прислушиваться: не ослабевает ли дождь. Куда там: он лил не с прежней яростью, но настойчиво и мерно и явно заладился надолго.
Я обхватил себя руками за плечи. Эйб придвинулся совсем близко, и его тепло согревало меня. По нему не было заметно, что он мерзнет. Я съежился, стараясь подавить дрожь, но мой товарищ сидел совершенно спокойно и будто даже не чувствовал холода.
— Чей это дом? — спросил он.
Я припомнил все, что слышал об этом местечке с детства.
— Ферма Уэбстеров. Когда-то, говорят, дела здесь шли на лад. Но хозяин, Редж Уэбстер, крепко запил, когда его жена сбежала с одним из работников.
Эйб повернулся ко мне. В скудном свете, едва пробивавшемся из-за перегородки, его лицо вдруг показалось мне каким-то странным, почти незнакомым. Во взгляде появилось что-то непривычное. Напряжение? Отстраненность с едва уловимой долей насмешливости? У меня возникло чувство, что он сейчас заодно с бушующей за стеной стихией, что он в своем мире, где я только неприкаянный чужак.
— Она была намного моложе?
Даже голос у Эйба звучал так, как будто доносился издалека. Мне сделалось не по себе.
— Нет. Ну, может, Редж года на три был старше.
— Все равно не причина, чтобы спиваться.
Я сглотнул.
— Он не спился. Просто однажды напился так, что… Словом, он повесился.
— Тем более не причина, чтобы так поступать.
В голосе Эйба слышались нотки насмешки, но никак не сочувствия. Он протянул руку так, что едва не коснулся моего лица. Я замер. Но пальцы Эйба прикоснулись к гвоздю, вбитому в стену в паре дюймов от моей головы.