— Глядите, мастер Джим, здесь когда-то что-то было. Может, полка, на которой хранили запасы на холодные зимние вечера. Зерно, чтобы прорастить новый урожай. Разве стоило губить все ради юбки?
— А ради чего стоило, Эйб?
— Да кто ж его знает, мастер Джим. Разве что…
Его пальцы прикоснулись к моим волосам. Я замер; на мгновение показалось, что сердце зависло где-то в пустоте и вот-вот не забьется снова, а сорвется в бездну. Теплая ладонь легла мне на затылок, а в следующий миг я ощутил дыхание Эйба на своей щеке.
Я покривлю душой, если скажу, что не был готов к этому: я давно уже понял природу своих ночных видений. Просто я никогда не задумывался над тем, каков окажется первый шаг, и не верил, что встречу взаимность.
Надо сказать, что Эйб донельзя удачно выбрал момент. Находись мы в трактире, там, где рядом полно людей, мысли о запретности происходящего, скорее всего, остановили бы меня. Да и здесь, вдали от целого мира, будучи отрезанным от дома стеной бушующей воды, я не мог подавить смятения. Руки невольно уперлись в грудь Эйба в попытке сдержать его, но он только тихо засмеялся в темноте.
— Не бойтесь, мастер Джим, — послышался его шепот. — Никто нам здесь не помешает.
Меня смущало вовсе не то, что нас кто-то может застать, но возразить я ничего не мог: руки Эйба обвили меня и плавно потянули вниз. Мысль, что тепло этих уверенных, сильных объятий слишком не может быть преступным, подавила мои последние робкие попытки сопротивляться.
Он был опытен и ловок; много позже я сказал себе, что, наверное, был далеко не первым новичком, которому он открыл затягивающий мир запретной чувственной услады. Целуя мои губы и шею, заводя ладони под одежду, Эйб точно знал, когда я вздрогну и инстинктивно попробую отстраниться, и перехватывал каждое мое движение так, что я лишь еще крепче прижимался к нему. Я сам не заметил, как куртка моя оказалась расстегнута, а рубашка задрана вверх; Эйб наклонился, его мягкие светлые волосы приятно щекотали грудь. Он обхватил губами сосок и прикоснулся к нему кончиком языка. От испытанных ощущений дрожь тысячей мелких иголок пробежала вдоль моей спины. Даже показалось, что у меня несколько раз вырывался стон; впрочем, я не был в этом уверен. Я пребывал в слишком сильном смятении, чтобы в подробностях сохранить в памяти все случившееся тем вечером, когда наша молодая отчаянная кровь бушевала сильнее бури за обветшалыми стенами.
Лишь когда я почувствовал, что Эйб стаскивает с меня штаны, отогнанный было страх возвратился. Я не был еще готов ко всему. У меня сорвался протестующий вскрик, и я схватил Эйба за запястье.
— Не бойтесь, мастер Джим.
Мне показалось, или в голосе юного искусителя прозвучали насмешливые нотки? Эйб продолжал:
— Того, чего вы не хотите, не будет. Доверьтесь мне.
Шерстяная ткань поползла вниз, а в следующее мгновение волосы Эйба защекотали мои бедра. Я ахнул, почувствовав прикосновение языка и губ там, где меньше всего ожидал испытать нечто подобное.
О да, он был очень проворен и опытен, юный мистер Абессалом Хейден. Несколько следующих минут мне казалось, что я то взмываю куда-то, где дыхание перехватывает, как на ветру, то стремительно падаю. Даже при сильнейшей килевой качке на море сердце не летало так стремительно вверх-вниз, как под умелыми движениями языка Эйба, исследовавшего мою напрягшуюся плоть.
Он сдержал слово и не прикоснулся ко мне там, где я опасался. Но того, что он сделал, хватило, чтобы вызвать сильнейшее возбуждение, подавить которое я оказался бессилен. Я пытался сдержаться, но Эйб решительно довел дело до той развязки, которая повергла меня в краску, но, видимо, совершенно устроила его самого.
Отерев рукой губы, он улегся рядом со мной. Поправить одежду он мне не дал, и до самого рассвета вместо ткани его сильные теплые руки закрывали меня от холодного дыхания ночи. Наутро от вчерашнего ненастья не осталось и следа; солнце безмятежно светило над покрытой мутными озерцами равниной, и вскоре мы уже катили на нашей повозке вдоль реки в поисках переправы. Эйб болтал ногой и что-то напевал, и мне было удивительно спокойно оттого, что сам окружающий мир, делавший вид, будто знать ничего не знает о ночной буре, был с нами заодно.
Все повторилось через день. Мы провозились допоздна, прибираясь в зале. Матушка давно ушла к себе, и мы работали вдвоем. Я как раз поставил в буфет последнюю стопку тарелок, повернулся — и очутился в объятиях Эйба.
— Двери я запер, — шепнул он. — Пошли в чулан, мастер Джим.
Я все еще испытывал неуверенность, мешавшую мне предаваться подобным занятиям с такой же легкостью, с какой это получалось у Эйба. Порой меня одолевали мысли о содомском грехе, но когда я поделился своими тревогами с другом, тот только рассмеялся.
— А вы вспомните, мастер Джим, как о том в Библии рассказывалось, — ответил он. — Жители Содома потребовали, чтобы хозяин к ним своих гостей вывел. По мне, это против воли так делать нельзя, а когда обоим по сердцу — что тут плохого?
Иные ученые мужи, может статься, предали бы Эйба анафеме за такие слова. Но я богословом не был и, глядя на это улыбающееся, с задорными веснушками, лицо, сказал себе, что коли придется отвечать за то, что Абессалом Хейден мне дороже любой девчонки на свете, — так тому и быть, я отвечу.
Недели через три после нашей поездки на ярмарку в трактир приехал посыльный от сквайра Трелони. Он передал записку от своего хозяина и на словах повторил то же, что говорилось в письме: меня просили как можно скорее явиться в поместье.
Я встревожился, не случилось ли со сквайром какой беды. Но посыльный заверил, что его господин пребывает в добром здравии, и только прибавил, что, отправляя его с запиской, хозяин был очень взволнован. Об этом нетрудно было догадаться: с чего бы еще посланец так запыхался. Я уговорил его зайти в трактир и угостил кружкой эля, а пока гонец отдыхал, собрался в дорогу.
— Вы не тревожьтесь ни о чем, мастер Джим, — сказал Эйб, когда я заглянул в зал перед уходом. — Я тут за всем пригляжу.
В этом я не сомневался. Эйб справлялся с делами так ловко, что его безбоязненно можно было оставлять одного; даже матушка прониклась к нему доверием и не следила, как он выполняет работу. И я оседлал лошадь и отправился в путь.
Посланец сквайра так меня по дороге и не нагнал. Надо полагать, считая свою миссию выполненной, он решил сполна вознаградить себя за усилия. Мне оставалось только надеяться, что он сказал чистую правду и ни с кем из моих друзей не случилось беды.
Так оно и оказалось. Сквайр встретил меня в гостиной. Эта комната казалась не такой уж и большой, когда хозяин гневно мерил ее шагами, то и дело взмахивая кулаком на ходу. В углу устроился в кресле доктор Ливси, и при виде него я снова забеспокоился было, не захворал ли кто-нибудь. Но дело, как выяснилось, было совсем не в болезнях.
— Джим, дружище! — закричал сквайр, разворачиваясь ко мне. — Стоукс! Принесите что-нибудь нашему другу! Джим, садись. Уф-ф, мне надо успокоиться.
Я вопросительно взглянул на доктора. Тот ничего не сказал, только молча указал на кресло рядом с собой. Я сел и стал терпеливо ждать, когда же раскроется загадка внезапного переполоха.
Сквайр сделал еще несколько шагов по гостиной, а потом схватил со стола лист бумаги и ткнул его мне в руки.
— Прочитай сам, Джим, — попросил он. — Если я увижу эти строки еще раз, меня, чего доброго, хватит удар от возмущения.
Судя по тихому вздоху, вырвавшемуся у Ливси, тот не исключал такого исхода событий.
Я осторожно взял листок и развернул его.
«Достопочтенный сэр.
Я позволил себе смелость обратиться к Вам как к человеку, имеющему некоторый опыт в морских путешествиях, и надеюсь, что встречу понимание и посильную помощь.
На протяжении многих лет я веду сбор сведений о жизни небезызвестного Вам капитана Флинта. Мною было снаряжено несколько экспедиций в те места, где промышляла пиратством эта личность, и в некоторых из этих путешествий я принимал личное участие. От своих товарищей, голландских судовладельцев, я узнал, что Вам посчастливилось побывать на некоем острове, одно время служившем пристанищем Флинту. В ближайшее время я намерен посетить это место. Однако, насколько мне известно, координаты острова имеются только у Вас. Надеюсь, что Вы, будучи образованным человеком, оцените важность моей миссии. Прошу вас сообщить мне точные сведения о местонахождении острова, поскольку сами Вы не собираетесь ими воспользоваться.
С глубочайшим почтением,
лорд Эрнест Дж. Л. Вудворд».
Я не был мастером писать куртуазные письма, и читать их мне доводилось нечасто, точнее всего будет сказать — никогда. Но и моих скудных познаний в эпистолярном этикете хватило, чтобы понять: послание было предельно бесцеремонным и дерзким. Я осторожно положил его на краешек стола, не отваживаясь высказать свои соображения вслух.
— Ты видел, Джим, какая наглость? — воскликнул сквайр, поворачиваясь ко мне. Щеки у него были багровыми от гнева.
— Вы вообще слышали о таком лорде, сэр? — спросил доктор.
— Нет. — Трелони бросился в кресло, заскрипевшее под его тяжестью. — Я знал только одного Вудворда в Манчестере, честнейший был малый, хоть и служил в простой адвокатской конторе, а не просиживал штаны в парламенте.
— Вряд ли они родственники, — заметил доктор.
— Вы ведь не откроете ему расположение острова? — осторожно спросил я.
От негодования сквайр едва не подпрыгнул вместе с креслом.
— Как ты мог подумать такое, Джим? Конечно, не открою.
— Что вы ему ответите?
— Отвечу? Ответ на подобную дерзость может быть один! — Кулак сквайра с размаху опустился на подлокотник. — Я отправляюсь нанимать судно, вот мой ответ.
Ливси прикрыл глаза и потер лоб ладонью.
— Честно говоря, сэр, я затрудняюсь сказать, какой из двух возможностей я опасался больше, после того как увидел это письмо: того, что вас хватит удар, или того, что вы произнесете эти слова.
— Первое предположение говорило бы, что вы очень плохо меня знаете, если бы второе не доказывало обратного, — буркнул сквайр. — «Человек, имеющий некоторый опыт в морских путешествиях»! Ха! Я покажу этому выскочке!
Я все еще не верил в смысл услышанных слов.
— Вы хотите снова отправиться на остров? — осторожно переспросил я.
— Конечно, Джим! Если эти сокровища до сих пор никому не дают покоя, именно нам и никому другому суждено поставить точку в их судьбе.
И он снова стукнул по подлокотнику, как бы ставя эту самую точку.
На несколько мгновений мне показалось, что время повернуло вспять, исчезли годы хлопот в трактире, и я снова сижу в этом же зале, и на столе расстелена карта, и пока еще смутные видения предстоящего путешествия к неведомым берегам наполняют мою душу счастливым волнением и надеждой.
— Сэр… — Мой собственный голос доносился как будто бы издалека. — А… а я…
— Само собой, ты едешь с нами, мой мальчик! — воскликнул сквайр.
Сейчас эти слова вызвали во мне совсем не такие чувства, как несколько лет тому назад. Я испытывал не столько страх, сколько досаду, какая возникает при неизбежной встрече с неприятным человеком. Слишком ярки были воспоминания о пиратах, о заговоре и обо всех опасностях, которым мы тогда подверглись. На острове остались могилы людей, которые когда-то собирались в плавание вместе с нами в этом же самом поместье. А трое разбойников, которых мы бросили там? Какова оказалась их судьба, и готов ли я узнать об этом?
— Что-нибудь не так, Джим? — спросил Ливси, все это время внимательно следивший за выражением моего лица. — Если ты не захочешь ехать, я пойму.
— Нет-нет, сэр, — торопливо сказал я, забеспокоившись, не сочтут ли меня за труса. — Просто думаю о делах в трактире, и…
Тут-то я и вспомнил о нем. Сколько раз слышал я от Эйба, как он грезит морскими странствиями! Сколько раз ловил его полный тоски взгляд, устремленный на море!
Я обернулся к сквайру.
— Сэр, — сказал я. — У нас в трактире служит один молодой человек по имени Абессалом Хейден. Это мой помощник, сэр, но он только и мечтает о том, чтобы побывать в море. Если вы возьмете его вместо меня, он будет счастлив отправиться в это путешествие.
Для меня это обернулось бы несколькими месяцами работы без пары сильных и проворных рук, а главное — расставанием с человеком, жизни без которого я себе уже не представлял. Но я готов был пойти на это, чтобы помочь Эйбу осуществить его мечту.
Сквайр Трелони ничего не успел ответить на это: в разговор вмешался доктор.
— Я против, Джим, — неожиданно произнес он.
От растерянности я не сразу нашелся, что ответить; даже у сквайра сделалось удивленное выражение лица. Доктор, видимо, спохватился, что его слова прозвучали слишком резко, и мягко улыбнулся.
— Не думаю, что стоит втягивать в эти события новых участников, — сказал он. — Путешествие может оказаться небезопасным. Пусть уж отправляются старые боевые товарищи — те, кто хорошо представляет, с чем предстоит столкнуться.
Я ощутил укол совести: надо же было позабыть об опасностях, подстерегающих на острове! К щекам прилила краска.
— Я вовсе не хотел, чтобы вместо меня кто-то другой подвергался риску! — вырвалось у меня.
— Джим, если бы я заподозрил нечто подобное, я бы не назвал тебя боевым товарищем.
— Отлично! — Сквайр обвел нас взглядом, и я заметил азартные искорки, заблестевшие в его глазах. — Значит, мы едем!
Волнение, охватившее Эйба после моего рассказа, было таким восторженным и неподдельным, что я подивился собственной нерешительности. Не письмо дерзкого лорда, не азарт сквайра Трелони — именно радость дорогого друга вернула мне то захватывающее чувство, то сладкое замирание сердца, которое я испытал в детстве, готовясь к первому плаванию на «Испаньоле».
Зависти ко мне Эйб не испытывал. Да я бы и удивился, если бы это было так. Такое чувство не могло быть свойственно столь жизнерадостному и открытому человеку. Он искренне радовался за меня и тут же принялся обдумывать планы.
— Вам, мастер Джим, беспокоиться будет не о чем, — сказал он, окидывая деловитым взглядом полки за стойкой в зале. — Для верности мы перед вашим отплытием запасемся всем, что может храниться долго, а уж я прослежу, чтобы остальное пополнялось вовремя. У вашей матушки и печали не будет.
Спокойная уверенность Эйба передалась и мне. Он расхаживал по кладовке, прикидывая, как лучше разместить лишние мешки с мукой, и мне начинало казаться, что путешествие, начавшееся с такой обстоятельной подготовки, непременно окажется удачным. Крепло чувство, что со штормами, штилем и тайнами острова справиться будет не труднее, чем с бочками эля и портвейна.
Вечером того же дня мы лежали под одеялом, тесно прижавшись друг к другу. По комнате вился жестокий сквозняк, но обнаженное тело Эйба казалось таким горячим, что мне было почти жарко.
Любовные игры между нами до сих пор не миновали раз установленных границ, но нам обоим и того хватало, чтобы испытывать блаженство. Хотя каждый раз, когда Эйб обхватывал ладонями мои бедра, я чувствовал, что однажды нам предстоит изведать нечто большее.
Порыв бурных ласк уже стих, и Эйб лежал, обхватив меня руками. Я чувствовал его теплое дыхание на своем плече.
— Мастер Джим, — произнес он сонно, — а вы сами-то помните координаты острова?
Я смотрел на потолок, едва различимый во мраке комнаты.
— Нет, Эйб, — ответил я тихо.
Сам не знаю, что побудило меня поступить так. Можно было прибавить еще, что я не моряк, чтобы запоминать градусы широты и долготы. Но ложь, невольно сорвавшаяся с языка, наполняла меня таким стыдом, что я предпочел промолчать, чтобы разговор как можно скорее остался позади.
Сквайр взялся за подготовку к путешествию с не меньшим пылом, чем несколько лет тому назад. Поначалу он даже мечтал снова отправиться в путь на «Испаньоле», но это оказалось невозможно: новых владельцев нашей красавицы-шхуны мы не знали и не представляли, какие моря она сейчас бороздит.
Не удалось отыскать и капитана Смоллетта: он расстался с морем и на суше его следы быстро потерялись. Абрахам Грей, ставший штурманом, находился где-то в Индийском океане, и вернуться ему предстояло нескоро.
Пыла сквайра Трелони это не охладило. Он отправился в Бристоль, а вернувшись, позвал нас с доктором к себе и объявил, что наше новое судно называется «Актеон», а его капитан Лейтон — прекрасный человек.
Среди прежних участников плавания на «Испаньоле» нашелся человек, наотрез отказавшийся от нового путешествия. Этим человеком был Бен Ганн, последние годы стороживший парк сквайра Трелони. Его отказ никого не удивил: все знали, сколько несчастий пережил он на острове. Скорее показалось бы странным, если бы он снова пожелал отправиться туда.