— Посмотри на меня, — сказал он.
Ньют с неохотой повернул голову, воззрился в ответ. Он сидел у самого костра, и отсветы красиво ложились на его лицо, делая светлой одну половину и затеняя другую. Лицо Ньюта в этот миг было словно вырезано из камня — таким острым, чётко очерченным оно казалось.
Геллерт протянул руку, но Ньют ушёл от прикосновения, отсел подальше и отвернулся. Авгурий, уже успевший возвратиться, прошёл между ними и стал клевать насекомых, став дополнительной преградой, а вскоре подошёл и волк, лёг за спиной. Звери охраняли Ньюта.
Геллерт улыбнулся, тоже обращая взгляд к костру. Без особого удивления он осознал, что уже не может воспринимать Ньюта как однозначного врага.
primscela [2]
Несколько лет назад
— Я немного занят, Тесей, — сказал Ньют с досадой. — Это срочно?
Он как раз занимался слюной фестралов, смешивая её с другими магическими составляющими и наблюдая за результатом. Отчего-то волос единорога слюна растворила целиком и за считаные мгновения, и Ньют озадаченно рассматривал полученный эффект, почесывая затылок.
— Срочно.
Что-то в голосе Тесея заставило напрячься, и Ньют поднял голову. Брат сел рядом верхом на стул, повернув его спинкой к себе, и Ньют вздохнул.
— Ладно. Выкладывай, что там у тебя.
Он накрыл стеклянным колпаком плоды экспериментов и обратил лицо к Тесею. Тот помялся, будто не знал, с чего бы ему начать.
— Давно вообще-то стоило тебе рассказать. Обычно в семье все узнавали лет в четырнадцать, ну я чуть позже, ладно. Теперь моя очередь, но я совсем забыл и лучше расскажу сейчас, пока у меня снова из головы это всё не вылетело.
— Мерлин, о чём ты?
Ньют подался вперёд в недоумении, дотянулся ладонями до коленей Тесея и похлопал по ним.
— Не замолкай, продолжай, ну.
Тесей отсутствующе покивал и потеребил пуговицы на манжетах рубашки.
— Есть некие… запреты, — медленно начал он. — Они передаются в семье из поколения в поколение уже очень давно, никто не знает, как долго. Что эти запреты значат, тоже никому не известно. Похоже, они будут иметь значение для кого-то из членов семьи в конкретный жизненный период, а до тех пор они продолжают соблюдаться.
Он с улыбкой дотронулся до переносицы Ньюта, разглаживая морщинку.
— Не принимай это так серьёзно, просто семейные легенды. Бабушка рассказала матери, та — мне, и теперь мой долг как старшего брата поведать их тебе.
Тесей взмахнул палочкой, и потрёпанное перо на столе Ньюта замерло в ожидании, покачиваясь на обрывке пергамента.
— Тебе придётся заучить запреты наизусть, но это несложно, их всего пять. Запрет первый, — начал Тесей, и перо понеслось по пергаменту, брызгая чернилами, — ни в коем случае и ни при каких обстоятельствах нельзя обходить Тару слева направо.
Ньют поднял брови.
— Это что ещё за «Разрушение Дома Да Дерга»? Ты мне опять ирландские легенды пересказываешь? У короля Конайре был такой же гейс.
— Не такой же, а справа налево… не важно. Второй запрет: не входить в волчий дом, волком охраняемый.
Ньют нахмурился, но промолчал.
— Третий: с феями не заводи вражду, ибо они братья и сёстры наши, так же под землю изгнанные.
— Под землю?.. Ну предположим.
— Четвёртый: не гляди смерти в глаза.
Ньют в замешательстве не сразу смог что-то сказать.
— …В переносном смысле? — наконец промолвил он. — Или?..
— Даже не представляю. И пятый запрет, последний: не возлежи с германцем, который враг суть. — Тесей развёл руками, скорчив смешную гримасу, а перо записало его слова, поставило точку и легло рядом с пергаментом.
Ньют потёр лоб.
— Последний совсем причудливый. Но Тесей, — он понизил голос, — что ты всё отрицаешь, это же и правда гейсы.
Брат натянуто рассмеялся.
— Да ну, какие гейсы, — ответил он неубедительно.
— Такие. Как у Кухулина или Конайре Великого. Мерлин, да первый запрет почти как у Конайре! Кому из наших предков и за какие дары так повезло…
— Ладно. — Тесей хлопнул по столу. — Я скажу, но предупреждаю сразу: считаю это пустыми фантазиями. Так вот: мать говорила, что всё не просто так, а потому, что мы родом из племён богини Дану. Как тебе? Надеюсь, верить в это ты не станешь.
Ньют помолчал и куснул ноготь на пальце.
— Мама во многое верит, — произнёс он с сомнением. — В странные вещи.
— Именно.
Ньют повернулся обратно к своему рабочему столу, снял стеклянный колпак.
— Спасибо, что поделился, — сказал отстранённо. — Можешь теперь выйти, я хочу подумать?
— Да пожалуйста.
Тесей встал, и его рука легла на макушку Ньюта, взлохмачивая волосы.
— Ты из нас больше пошёл в мать, — произнёс он, — но не теряй связей с реальностью. Наша реальность — это грядущая война, а не ирландские предания. Если бы мы были богами, мы бы могли остановить её.
— Ещё не поздно, верно же? — Ньют запрокинул голову, чтобы видеть брата. Один угол губ Тесея приподнялся в подобии невесёлой ухмылки.
— Я пойду на фронт, чтобы воевать как человек, а не герой из легенд.
— Ты можешь неожиданно для самого себя стать героем.
Тесей промолчал, лишь сжал плечо и удалился из комнаты, тихо прикрыв дверь. Ньют потянулся было снова к пинцету и лупе, но взяв, тут же отложил обратно и в задумчивости откинулся на спинку стула.
Часть II
Ньют проснулся и огляделся. Гриндевальд ещё спал рядом прямо на земле — то ли он был непривередливым, то ли не хотел засыпать крепко и был готов пробудиться от любого необычного звука. Ньют, по крайней мере, поступил бы именно так, будь он в его ситуации. Потому он поднялся очень тихо, двигался так бесшумно, как мог, но сигнальные заклинания, разумеется, сработали.
— Куда? — донеслось снизу.
— Догадайтесь, — проворчал Ньют и пошёл к дубу, стоявшему чуть в отдалении; волк увязался следом. Можно было бы ближе, но Ньют ощущал неловкость: ему постоянно казалось, что Гриндевальд следит за ним, и ощущение было не из приятных.
Оказавшись вплотную к дереву и проводив взглядом ушедшего в сторону зверя, он поднял глаза и увидел омелу: она окутывала своими мелкими листьями толстую ветку, и ягоды белели мелкими бусинами. Ньют поспешно отошёл от дуба, поклонился ему.
— Услышь меня, богиня, — сказал он. — Я не знаю, что делать.
Но дерево молчало, даже ветер не колыхал его ветвей; наверное, омела не всегда была знаком избранности богами. Но Ньют очень, очень хотел услышать Дану: ему казалось, что он бредёт в кромешной темноте.
Он выждал ещё немного и отвернулся. И больше не оборачивался.
Когда Ньют лёг обратно, Гриндевальд приоткрыл свой жутковатый голубой глаз и резко протянул к нему ладонь, словно глаз вдруг прострелило болью.
— Могу помочь, — произнёс Ньют без особого энтузиазма. — С глазом.
Гриндевальд, похоже, заинтересовался. Он привстал, развернулся так, чтобы видеть Ньюта.
— И каким же образом?
Ньют пожал плечами. Всё, что у него было — это поверья и приметы, но до тех пор они оправдывали себя.
— Дайте хоть попробую.
Гриндевальд лёг обратно.
— Согласись, — начал он, закрывая глаза, — разве не выглядел бы я глупцом, принимая помощь от заведомого врага? До этого ты вполне мог пытаться завоевать моё доверие.
Ньют потерял терпение.
— Селаго, — сказал он, — трава такая. Собирается правой рукой с соблюдением многих обрядов. Дым её помогает при всех болезнях глаз. Но не хотите — как хотите.
Гриндевальда, судя по выражению лица, позабавила его вспышка, но он никак не отреагировал, и Ньют вскоре провалился в сон.
И приснилась ему богиня — впервые в жизни.
Ньют заслонил руками лицо, зажмурился: от Дану исходило белое сияние, над головой её словно вздымалось пламя. Она была как дневное солнце — невозможно было смотреть, не щурясь. Девять коней, впряжённых в её колесницу, храпели и били копытами. Копыта тоже высекали искры о камни, и от искр загоралась вокруг сухая трава. Ньют огляделся — и увидел дуб, к которому пытался возносить молитвы.
Дану указала вниз, себе под ноги, и, с облегчением опустив взгляд, Ньют увидел ручей, который струился меж деревьев вдаль, постепенно сливаясь с горизонтом. Что-то плеснуло у берега — это была ящерка, тонущая в быстрой воде. Ньют протянул к ней руку…
Его грубо тряхнули за плечо, и Ньют резко проснулся. Прямо перед ним было лицо Гриндевальда.
— Кажется, это нам с тобой посылка, — произнёс он и указал ладонью на землю у лица Ньюта.
На траве лежала абсолютно чёрная дубовая ветвь, словно её окунули в смолу. Пахла она неприятно: плесенью и гниением.
Сон мгновенно отошёл на второй план, и Ньют тут же сел.
— Феи, — сокрушённо сказал он. — Ну вот.
— Что? Не умалчивай, Скамандер.
— Что-что, — пробормотал Ньют. — Вражда теперь у меня с ними, вот что.
Сердце забилось быстро, панически, голова будто налилась свинцовой тяжестью. Нарушен третий гейс, осталось всего два, и это начинало пугать. Ньют слишком хорошо помнил, что случалось с теми, кто нарушал все гейсы.
Потому что во всех известных ему преданиях нарушители умирали на Самайн.
*
— Нам надо идти вдоль этого ручья, — настаивал Ньют. — И прямо сейчас.
Он думал, что Гриндевальд снова будет смотреть с подозрением, но тот лишь долго изучал его лицо, склонив голову набок, а после спросил:
— Почему?
— Потому, — кратко ответил Ньют, теряя терпение. Он развернулся к долине, смотря на быстрый поток, и ему всё казалось, что каждый плеск воды о камни был барахтаньем маленькой ящерицы. Ящерицы, которую он даже не смог рассмотреть сквозь пламя, окутывающее богиню.
Ньют почти бежал, то и дело оскальзываясь на камнях, потом слышал оклик Гриндевальда, возвращался, но вскоре снова оказывался далеко впереди. В конце концов и Гриндевальд ускорил шаг, но продолжал то и дело одёргивать за локоть.
— Вот она! — наконец выдохнул Ньют и спустился к самому ручью. Он бережно поднял белую ящерку — саламандра, это же саламандра! — и попытался согреть её дыханием.
— Огонь, — пробормотал он, — срочно наколдуйте огонь.
Ничего не произошло, и он обернулся. Гриндевальд стоял рядом со скучающим видом, поигрывая палочкой.
— А что случится, если я не сделаю этого?
Дрожь прошла по позвоночнику Ньюта, и он беспомощно взглянул на тяжело дышащую саламандру. На это животное ему указала сама Дану.
— Вы должны помочь, прошу, — отрывисто проговорил он. — Вы не можете… Вы обязаны, Мерлин вас побери, Геллерт!
Последние слова он почти прокричал, понимая, что самообладание ему отказывает. Ньют собирался сказать ещё что-то, но резко одёрнул себя на вдохе. Его сковал ужас, и Ньют не понимал почему, он не видел никакой причины этому. Повернувшись спиной к Гриндевальду, он попытался взять себя в руки.
И тут из-под его ладони вылетела бабочка. Она была совершенно чёрная, лишь два крупных пятна, схожих с глазами, виднелись на её крыльях. Вслед за этой бабочкой вперёд выпорхнула ещё одна. Он смотрел на них и не слышал, что говорит Гриндевальд, а тот продолжал разглагольствовать, пока, наконец, и он не заметил бабочек, которые множились вокруг них, и шелест их крыльев стал легко слышим. Он был совсем иной, чем треск стрекозиных крыльев фей, но отчего-то пугал так, как пугает кровожадная тень смеркута над головой.
— Что это? — спросил Гриндевальд, поднимая палочку.
— Не оборачивайтесь, — прошептал Ньют. — Ни в коем случае.
Он протянул свободную ладонь, и одна из крупных чёрных бабочек села на неё и рассыпалась пеплом. Ньют схватился за жёлудь на своей шее, но слова молитвы не шли на ум.
— Защити нас, богиня, — бормотал он первое, что приходило в голову. — Спаси нас…
Заиграла музыка — и странная она была, медленная, сонная, будто музыканты засыпали за инструментами. Гриндевальд попытался её заглушить магией, осознав, что не к добру всё это, но ему не удавалось. А бабочки заполонили собой всё вокруг, они вылетали из-за спин и продолжали порхать, и их чёрное облако направлялось в ту же сторону, что и Ньют со своим попутчиком.
Тут наконец Ньют и услышал шаги, прорвавшиеся сквозь жалобное скуление волка. Они были шаркающие, медленные, словно стариковские, но никогда прежде простые шаги не вызывали у него столько страха.
— Не оборачивайтесь, — сказал Ньют, едва слыша свой голос из-за шума в ушах и музыки, исподволь пробирающейся в голову, словно тёмная магия. — Бежим!
И первый поднялся по отлогому берегу, прижав к себе саламандру. Авгурий, который до того был невесть где, стремительно вылетел вперёд, будто и он тоже хотел уйти от преследования.
Ручей на их пути всё расширялся, а бабочки бились в спины, как мотыльки о фонарь, рассыпаясь пеплом при первом прикосновении.
— Я не бегу от опасностей, — крикнул сзади Гриндевальд.
— Я тоже! — проорал Ньют. — Но это не тот случай!
Он резко затормозил, отступив в сторону, чтобы Гриндевальд в него не врезался, и положил саламандру на траву. Её лапка дёрнулась, будто в судороге.
— Огонь, давайте. — Ньют приплясывал на месте от нетерпения, и в кои-то веки Гриндевальд его послушался. Пламя вырвалось из палочки и подожгло сухую траву, мгновенно охватило поляну, Ньют едва успел отступить. В огне саламандра сверкнула ярким сполохом, и пламя встало стеной между Ньютом и бабочками, которые сгорали в нём, напоследок вспыхивая красными искрами. Шаги сзади стихли, и музыка тоже перестала быть слышна: рёв быстро распространяющегося по долине огня подавил все другие звуки.
— Кажется, мы в безопасности, — сказал Ньют и сел на участок травы, до которого не дошло пламя. Он смотрел, как мгновенно распространившийся пожар облизывает красными языками дуб вдалеке, у которого Ньют совсем недавно просил помощи Богини.
— Кто за нами шёл? — Гриндевальд опустился рядом и взмахом палочки унял пламя. — Я даже не могу сказать «гнался», так почему…
— Это была смерть, — просто ответил Ньют. — А бабочки — души мёртвых. Они выходят в канун Самайна танцевать под волшебную музыку, но нам эту музыку слушать нельзя, мы смертные.
— Ой ли? — иронично спросил Гриндевальд, и Ньют понял, кого он имеет в виду.
— Мои предки умирали как обычные маги, — пожал он плечами. Лет в сто с небольшим, если не случалось чего. Да и все туаты из легенд так же.
Гриндевальд посмотрел недоверчиво, но промолчал.
— Значит, ты меня опять спас, — подытожил он спустя какое-то время. — Снова сделал своим должником.
— Отдадите долг Тесею, — рассеянно сказал Ньют. — Мне от вас ничего не нужно.
— Брату. За Альбуса ты, значит, не переживаешь.
Ньют вздрогнул и виновато потёр нос.
— Вспомнил о семье, — буркнул он. — Семья важнее. А Тесей к тому же охотится за вами.
Он ушёл в свои мысли, а потому с запозданием почувствовал, как чужие пальцы убирают чёлку с его глаз. Ньют замер.
— Альбус делает так? — Голос Гриндевальда звучал мягко. Пальцы достигли макушки и спустились к шее, погладили. — А так?
Ньют стиснул зубы и опёрся на землю, желая отодвинуться. Его руку перехватили, сжали запястье.
— С Альбусом и поговорите об этом, — огрызнулся Ньют, пытаясь вывернуться из хватки. Гриндевальд отпустил, и Ньют чуть не завалился в сторону. Он потёр запястье.
— Я вам нравлюсь из-за своего происхождения, — сказал Ньют с вызовом. — Потому что я потомок богов.
Гриндевальд, казалось, нисколько не смутился.
— Да, — согласился он. На его губах играла слабая улыбка. — Это, безусловно, главное, но ещё ты по-своему красив и любовник Альбуса. Как видишь, я могу называть вещи своими именами.
Ньют в смятении даже не смог отпрянуть, когда Гриндевальд снова придвинулся вплотную и положил ладонь на плечо. Шеи на мгновение коснулось дыхание. Тихий смешок обдал её теплом, и ладонь исчезла.
— А Альбус тебе наверняка наплёл что-нибудь очень возвышенное, он это умеет.
— Мы друг другу не обещали вечной любви.
— Не повезло.
Гриндевальд вдруг начал снимать пальто, и Ньют повернул голову. Он смотрел, как тот закатывает рукав рубашки, потом прикасается пальцами к запястью. Миг — и что-то начало возникать на нём, опоясывая. Это походило на буквы.