Наше поколение — не поколение героев, Гарри. Мы никогда не были героями. Война просто вошла в нас: занозой под кожу, гранёным клинком между рёбер, расплавленным свинцом в горло, слепящим светом, выжегшим радужку глаз… Каждому своё, говоришь ты, но я не спорю. В последнее время я чаще всего молчу. Слишком много стало «этих» — молодых, юных, дерзких, не лезущих за словом в карман, стремящихся всё перевернуть с ног на голову. Они даже не выискивают «жареные» факты в чужих биографиях, они придумывают их: на ходу, слёту, во время чистки зубов или сидения на унитазе, ковыряясь вилкой в каком-нибудь ресторанном «блюде дня» или выкуривая украдкой запретную сигарету. А самое страшное то, что они — безымянны, безлики, лишены даже проблеска индивидуальности. Можно взять любого из этой толпы и заменить его на любого же, мало-мальски грамотного (впрочем, в последнее время грамотность уже не является основным признаком отбора), готового генерировать пошлые сплетни со скоростью гадость в минуту. И ничего не изменится, Гарри, вот в чём ужас. Ни-че-го.
Гермиона
Я не знаю, что я в нём нашла. Нет, честно. С того момента, как в «Пророке» напечатали заметку о моей свадьбе с Роном Уизли, мне стали приходить письма от девчонок-подростков со всей магической Британии. Рон сначала смеялся, когда я зачитывала ему отдельные строчки, потом — хмурился. А потом я перестала распечатывать конверты, надписанные незнакомым почерком, отправляя их прямиком в камин.
Потому что тема «Да что ты в нём нашла!» была основной для этих посланий. Меня обвиняли в том, что я предала Гарри, что на «рыжей дуре Джинни» он женился исключительно из-за безответной любви ко мне.
— Гарри, тебе тоже пишут? — спрашиваю его при встрече.
Он неопределённо пожимает плечами:
— Мне — нет. Пишут — Джинни. Она сначала прочитает, потом полночи плачет в гостиной, хотя не признаётся, что из-за писем. Вот как сейчас: к вам не пошла, говорит, нет настроения. — И добавляет, совсем уже беззащитно и даже немного растерянно: — Ты бы поговорила с ней, а?
— Может, лучше я? — подрывается с места Рон.
— Нет, пусть Гермиона сходит. Она девочка. А ты бываешь слишком… — Гарри мнётся, подыскивая нужное слово.
— Грубым, — усмехается Рон и достаёт коробку с шахматами. — Сыграем, пока они будут болтать?
Я выхожу из нашей небольшой квартиры. Идти недалеко — несколько пролётов вверх. Джинни открывает дверь, улыбается. Но отчего-то мне кажется, что она никого не хочет видеть. Особенно меня.
— Поговорим? — пытаюсь казаться беспечной. — Гарри сейчас играет с Роном в шахматы. Готова поспорить, — добавляю гордо, — что знаю, кто из них победит.
— Входи.
— У меня к тебе серьёзный разговор. — Я усаживаюсь на тахту, с интересом разглядывая плакаты с «Холихедскими гарпиями», развешанные по стенам гостиной. — Мне тут пишут разные юные леди.
Вижу, как неестественно напрягается Джинни, как убирает за ухо выбившуюся прядь, чтобы хоть чем-то занять руки. Я слишком часто наблюдала у неё этот жест в первые годы после битвы за Хогвартс.
— Они спрашивают, что я такого нашла в твоём брате.
— То, чего нет в моём муже? — Видно, Джинни пытается меня задеть.
— Вот именно, — облегчённо подхватываю я. — Хочешь, расскажу?
Не дожидаясь согласия, начинаю. Я говорю долго. О том, какой Рон умный, надёжный, добрый и трогательный. О его богатом внутреннем мире и тонко организованной психике. О том, что чувствую себя рядом с ним нужной и защищённой ото всех на свете бед. Я говорю, красивые слова легко складываются в гладкие фразы, но где-то в самой глубине моего голоса прячется фальшь. Джинни коротко кивает в особенно удачных местах моего монолога. Просто кивает — и ничего больше. А мне вдруг становится нестерпимо стыдно, будто я даю интервью очередному журналисту из «Пророка».
— И это всё? — глядя сквозь меня, спрашивает Джинни
— Да. — Я сглатываю подступивший к горлу комок. Повезло, что краснеть я разучилась ещё в Хогвартсе, после той истории с ГАВНЭ.
— Хорошо, что этого не слышал Рон. Ему было бы по меньшей мере неловко. — Джинни легко спрыгивает с подлокотника кресла. — Ты будешь чай?
И — всё.
Спустя несколько дней Гарри приходит ко мне с коробкой моего любимого шоколада. Говорит, что я молодец, что Джинни перестала плакать и (наконец-то!) избавилась от писем. Радуется, что они вдвоём переезжают на Гриммо, 12. Грустит, что мы будем реже встречаться семьями.
Когда наступает пора вить гнёзда, даже самая крепкая дружба отходит на второй план. Почему-то от этой мысли мне становится горько.
Я улыбаюсь Гарри, целую его в щёку, желаю удачи, передаю приветы жене. Не Джинни — своей старой школьной подруге, а именно так: «жене».
Между строк (из переписки Гарри Поттера)
Мне кажется, что ты опять всё перевернула с ног на голову. Мой маленький профессор, иногда факты — это просто факты, не больше. Пусть себе бурлят, твои «молодые и беспринципные». Каждому времени нужны свои герои. Такие, какими когда-то были мы. Или — другие. Надеюсь, ты не станешь упрекать меня в нескромности, если я скажу, что обречён был на подвиг — с самого своего рождения. Героическая смерть родителей, злые опекуны, добрый и мудрый наставник, некое Вселенское Зло, следующее за мной по пятам. В магловском эпосе полно подобных сюжетов.
Из меня растили героя. Так кинологи выводят новую породу собак, так селекционеры скрещивают сорта пшеницы для повышения урожайности и холодоустойчивости. Не смейся надо мною: в последнее время я слишком много читаю магловских книг. Аврор из меня вышел никудышный: для того, чтобы скрыться от вездесущего объектива колдографа, нужно, по меньшей мере, быть метаморфом, как Тонкс. Уж больно моя внешность приметна для журналистов (здесь я горько смеюсь). Поэтому «выезд на задание» для меня невозможен, ведь каждая такая операция превращается в журналистское расследование по горячим следам. А перебирать бумажки в кабинете после того, как семь лет подряд искал приключений на филейную часть, согласись, как-то грустно.
Поэтому сейчас я почти превратился в затворника. Книги мне присылают по почте (новую сову я так и не завёл), о хлебе насущном заботится Кикимер. Джинни передаёт вам с Роном привет. Она, как обычно, слишком устаёт на тренировках, чтобы писать лично.
Иногда мне мучительно не хватает (зачёркнуто)
Твой друг Г.
Рон
Каждому герою нужен глуповатый, но верный друг. Эта мысль не даёт мне покоя. Потому что как ни крути, мне выпадает быть глупым. В сказках третий сын всегда дурак, что уж говорить о шестом. Джин не в счёт, она — девочка, младшая любимая сестрёнка, выстраданная родителями дочь.
Умный у нас Билл, добрый — Чарли. Перси — блудная овца, вернувшаяся в лоно семьи. Фред и Джордж — весёлые. Были. Джордж теперь старается за двоих, и временами у него получается. Он пристрастился к чёрному юмору, цинично шутит, что это у него такой траур по брату: мол, все в чёрных одеждах, которые поносили и забыли, а он будет помнить всегда. Я ему многое прощаю со дня гибели Фреда. Из нашей семьи никто не может выносить шутовство Джорджа более часа, а я работаю с ним вот уже несколько лет.
Но я всё равно глупый. Иного ярлыка для меня не нашлось. Я ни в чём не бываю — первым. У меня нет талантов Билла, храбрости Чарли, карьеризма Перси, бесшабашности Джорджа. Если уж совсем начистоту, то я до сих пор не понимаю, почему, выбирая между мной и Гарри, Гермиона выбрала — меня. Нет, я желаю Джин счастья и всё такое. Но иногда думаю, так уж ли она счастлива с Гарри, как хочет всем нам доказать? Да и мне следовало жениться на Панси. Мы были бы с ней идеальной парой: недалёкий, но добродушный («свой парень») я и симпатичная пухленькая болтушка Паркинсон.
Если бы я только мог поделиться с Гермионой своими мыслями. Но (не зря же у меня Патронус — терьер) я — как собака: всё понимаю, а если приходится говорить вслух, сразу путаюсь в словах, запинаюсь, краснею до ушей и молчу.
Рон Уизли — верный спутник Гарри Поттера, всегда второй и никогда — первый. Смешно сказать, единственным, кто смог понять меня, был хоркрукс Волдеморта. Может быть, поэтому я так слепо поверил его словам тогда, на берегу мутной речушки Уэльса? Я не жалею, что вернулся. Но спутнику главного героя во всех легендах положено благородно погибнуть, пожертвовав собой во имя победы. И ни в одной известной мне истории не говорится о том, что ему достаётся принцесса, и в придачу — долгая счастливая жизнь, не омрачённая тенью великого друга…
А иногда мне кажется, что наша дружба с Гарри была бы более крепкой и искренней, если бы мы были равны, если бы не было его «избранности» и прочей эпической чепухи. Он же, в сущности, неплохой парень, этот мой лучший друг Поттер.
Гермиона
В последнее время к нам зачастила Джинни. С порога прыгает в объятья Рона: «Братишка, я так соскучилась!». А потом с видимым удовольствием остаётся на ужин. Рассказывает о «Холихедских гарпиях», о том, что из-за спорта почти не бывает дома, что планирует бросить всё к риддловой бабушке и подыскать себе работу спортивного комментатора, и вроде бы ей даже предложили вести спортивную колонку в «Пророке». С интересом слушает новости о братьях. И вроде бы всё невинно и правильно: сестра пришла в гости к брату, — но какая-то еле заметная фальшь (опять!) царапает сердце.
— А вы тут как? Счастливы? — спрашивает Джинни и с жадным любопытством глядит на нас с Роном.
Мне становится неловко. А Рон расплывается в улыбке:
— Конечно, сестрёнка!
— Смотри у меня, Грейнджер, не обижай Ронни! — Джинни шутливо грозит мне пальцем.
И я «не обижаю». Под её взглядом во мне будто просыпается другая Гермиона — счастливая любовница и заботливая жена. Я ерошу Рону волосы, прикасаюсь к его руке, вроде бы шутя целую в щёку, стряхиваю с его домашней футболки несуществующие пылинки, противно-приторным голосом интересуюсь, «сколько сахара положить моему любимому мужу?», говорю, что со следующей зарплаты нужно обязательно купить ему тёплое пальто, ведь старое уже износилось. Я ненавижу себя за эту суетливость, мне кажется, будто меня сейчас выведут на чистую воду, назовут лгуньей, но справиться с собой не могу.
Джинни словно ничего не замечает и спокойно допивает чай. А Рону, похоже, вся эта суета нравится, во всяком случае, он называет меня «милой» и «душечкой», чего никогда не делает наедине.
Мы провожаем Джинни до двери нашей крохотной квартирки: обнявшись, словно молодожёны. Когда за ней закрывается дверь, Рон устало поводит плечами, стряхивая с них мои руки, и опять становится прежним.
— Там где-то оставался шоколадный пирог, — говорит он. — Сделай мне ещё чаю.
— Мне завтра к семи на работу, — отвечаю я. — Не ел бы ты столько сладкого на ночь.
— Тогда тебе стоит лечь спать пораньше. Я ещё просмотрю кое-какие бумажки для Джорджа. — Рон неуклюже треплет меня по щеке. — Спокойной ночи.
Я иду в ванную и сквозь шум воды слышу, как он возится на кухне. Умывшись и почистив зубы, возвращаюсь в спальню. Дверь в гостиную приоткрыта. Рон сидит на диване, с чашкой в одной руке и куском пирога — в другой. Рядом с ним — стопка каких-то документов.
— Рон, — внезапно говорю я, утыкаясь лбом в дверной косяк.
Он с шумом втягивает в себя кипяток.
— Что? — спрашивает с набитым ртом, и я забываю, о чём хотела ему сказать.
— Купи завтра бараньих рёбрышек к ужину.
Рон кивает, запихивая остатки пирога в рот.
Нужно будет попросить у Молли рецепт.
Рон
На рождественские каникулы мы всей семьёй скинулись и купили для родителей тур по Европе, даже Перси внёс свою лепту. Они ещё не оправились от гибели Фреда, так пусть хотя бы одно Рождество за долгие годы побудут вдвоём.
Билл собирался с женой во Францию, к родным Флёр.
Перси обещал прийти к нам («может быть, если получится»), но, скорее всего, не придёт: похоже, он только обрадовался возможности встретить праздник вне семьи.
Джордж решил напиться в одиночестве. Его право: за праздничным столом он невыносимее обычного. Да и Гермионе будет полегче, меньше придётся готовить.
Гарри и Джинни придут обязательно, как же без них?
Чарли приехал на рождественские каникулы и хотел остановиться в Норе, но я настоял, чтобы он погостил у нас. Что ему делать в пустом родительском доме?
Я даже из магазина стал возвращаться пораньше, чтобы иметь возможность сразиться с братом в шахматы.
Ведь никто так не умеет играть в них, как мой старший брат Чарльз.
— Шах и мат, Рон, — говорит он, расставляя на доске фигуры.
— Подожди, мы ведь даже не начали, — протестую я.
— Не в игре, по жизни.
Гермиона приносит нам в гостиную чай. Под мышкой у неё зажата толстая книга «Тысяча рецептов для рождественского стола». Гермиона кажется усталой, но, бросив быстрый взгляд на Чарли, опирается на спинку моего кресла. От неё пахнет розмарином и застарелой тоской.
Мне не нужно смотреть ей в глаза, чтобы понять, что она лжёт.
Она кладёт руку мне на плечо, улыбается:
— Мы рады видеть тебя у нас, Чарли. Чувствуй себя как дома. Я постелю тебе на диване свежее бельё.
— Тогда я точно буду знать, что в гостях. — Он смешно морщит нос (привычка, оставшаяся из детства). — В моём доме не водится свежих простыней, есть только грязные и условно чистые.
— Ты, наверное, устала? — спрашиваю я. — Как дела в министерстве?
— В январе обещали повышение. Собираются переводить в Отдел магического правопорядка. Буду бороться за свои права.
— Гермиона уже отстояла права домовиков. Теперь будет спасать магов-полукровок и маглорождённых, — поясняю я. — И при этом она — отличная хозяйка. Что у нас завтра на ужин, милая?
— Я ещё не до конца изучила вот это. — Гермиона показывает нам книгу. — Пролистаю её перед сном. Думаю, что смогу вас удивить.
Она целует меня в лоб, желает спокойной ночи Чарли и уходит.
— Думаешь, она мне изменяет? — вырывается у меня.
— Думаю, что ты — идиот, Рон.
И больше мы не произносим ни слова.
Кстати, партию выигрываю я.
Гермиона
Майоран, перец, чеснок… кориандр, чабрец, и — заново: перец, чеснок, майоран…
Я мариную гуся. Рождественского. Собственноручно. У нас в доме нет эльфа, ему пришлось бы платить жалование, а лишних денег у нас тоже нет.
Натереть смесью соли с приправами…
Рону, похоже, наплевать на меня — сбежал показывать брату рождественский Лондон. А я обещала сюрприз. Завтра вечером придёт Гарри. И Джинни. А мне столько ещё нужно успеть!
Кислые яблоки и горсть чернослива.
Я — идеальная жена. И совсем скоро мы купим дом. В тихом магловском предместье Лондона, как и мечтали.
В маленьком садике я посажу пряные травы. Обязательно будут гамак и беседка для друзей. И цветущие клумбы. Я уже сейчас подписалась на журналы по дизайну, поэтому я смогу. Что такое благоустройство дома по сравнению с углублёнными курсами по трансфигурации и нумерологии? Пустяки, правда?
Прогреть духовку до ста восьмидесяти градусов.
Впрочем, это уже завтра. А пока пусть постоит в холодильнике, напитается ароматом специй.
Ловлю себя на том, что разговариваю с тушкой гуся. Нервно смеясь, выкладываю его на блюдо, накрываю крышкой. Ещё чего не хватало! Идеальные жёны не могут быть сумасшедшими.
Завариваю чай. По всем правилам: в фарфоровом чайничке, чтобы до конца раскрыть вкус и аромат. По правде сказать, я больше всего люблю какао, а если пью чай, то завариваю пакетик чёрной чайной пыли прямо в старой кружке с совой. Но после одной из статеек о «золотой девочке — пленнице плебейских вкусов своего мужа», любимая кружка и пакетированный чай исчезли из нашей с Роном кухни. Навсегда.
Странно, но я всё ещё говорю «наша», хотя Рон в последнее время предпочитает обедать в магазине вместе с Джорджем. Перехватывают какие-то пошлые сэндвичи, в то время как дома томится выстраданное мной жаркое.
Высокогорный дарджилинг горчит.
Между строк (из переписки Гарри Поттера)
Мой маленький профессор, я ужасно устал. Джин опять улетела в дальние дали. Последний отборочный матч за кубок мира. Я видел колдографии в «Пророке». «Вы считаете себя достойной своего знаменитого мужа?» — и её растерянное, растянутое в ослепительной улыбке лицо. Там ещё разное было, в основном гадкое. Про то, не боится ли она оставлять меня одного: «Ведь у мистера Поттера так много поклонниц!»
Много! Да, Мерлин меня побери, я сопьюсь скоро в этом мерзоточном доме! (зачёркнуто)