И тут я подумал: что я за человек такой вообще? Пишу невозможные вещи, собираюсь оставить ужасную память о себе, но боюсь задать однокласснику один-единственый, конкретный вопрос. Если план осуществится, очень скоро у меня просто не будет шанса спросить его об этом: наверное, именно это меня и подтолкнуло.
— Послушай, — аккуратно начал я, — есть слухи… Ну, Мэдисон сказала, что ты смотрел на меня и…
— И что? — он нахмурил светлые брови. — Что дальше?
— Серьёзно. Она и Бекки считают, что ты гей. И что ты подкатываешь ко мне.
— Сэм…
— Да?
— Знаешь, я никогда не считал тебя странным. Но это было очень странно. — Руперт смотрел на меня как-то насмешливо, и от этого взгляда сердце почему-то невольно забилось быстрее.
Когда автомобиль завернул на нужную улицу, я тихо пробормотал «спасибо» и, не оборачиваясь, подбежал к крыльцу. Я уже проклинал себя за то, что вообще открыл рот.
В такие моменты всегда вспоминается случай, который произошёл со мной ещё в третьем классе.
На прогулке одноклассники позвали меня играть в футбол, потому что им позарез нужен был вратарь, но стоять на воротах никто не хотел. Помню, что сначала следить за игрой было увлекательно, но мяч надолго перешёл на другую сторону поля, и я заскучал. Помните — в мои планы входил только поиск посланий инопланетян, а футбол меня отвлекал. Но если бы я отказался играть, то, скорее всего, огрёб бы. Остальные ребята долго и безуспешно боролись за мяч. День был очень жаркий, и даже моя жёлтая бейсболка не спасала от слепящих лучей. И тут я увидел на штанге большую улитку: она ползла вверх по разгоряченному металлу, оставляя за собой влажный слизистый след.
— Подруга, это не очень хорошая идея, — наклонился к ней я.
Я посмотрел на другую сторону поля: теперь наша команда пробивала пенальти.
— Давай-ка унесу тебя отсюда.
Я подхватил улитку за панцырь и отнёс в кусты на другой стороне площадки. Аккуратно посадил её на траву и некоторое время следил, как она ползёт, приминая тонкую пожухлую траву.
Когда я вернулся, на воротах вместо меня стоял Лиам МакКриди, а этот здоровый тип — Джастин, взял и влепил мне пощёчину. Он разозлился так сильно, что тяжело дышал, а его полное лицо пылало не хуже, чем солнце.
— Ты где был, чудила?
— Я…
— Хотя неважно. Ты вообще знаешь правила игры? Твоя задача стоять на воротах и отбивать мячи либо руками, либо своей тупой башкой. Что ты забыл в этих кустах?
— Ничего.
— Господи, почему ты всегда ведёшь себя, как придурок?
— Не знаю, — ответил тогда я.
Джастин только махнул рукой, но сказал снова встать на ворота.
Джастин задал потрясающе злободневный вопрос. Мне скоро восемнадцать лет, а я до сих пор не знаю, почему постоянно веду себя, как придурок.
========== four ==========
В пятницу пришлось тащиться с Моникой по магазинам: она пытается выбрать мне костюм. Задача не из лёгких: он должен нормально смотреться на фотографиях и сочетаться с её платьем. «Ты будешь выглядеть почти как Том Круз», — обещает она, отклоняя один вариант за другим. Опустим тот факт, что я ни при каких условиях не сойду за Тома Круза, но эта бальная лихорадка так меня доконала, что хочется просто забить на выпускной.
Вся эта ерунда с костюмами, лимузином и фотографиями в ежегодник так забила мне голову, что я совсем забыл о приезде дедушки. Когда я вернулся домой из шоппинг-центра и увидел его, то прямо-таки опешил. Мне почему-то казалось, что он приедет ближе к концу месяца. Но он сидел на нашей кухне в своей необъятной фланелевой рубашке, такой же крупный, шумный, как и в последний раз, когда мы с ним виделись — а было это пять лет назад.
Дедушка у меня тот ещё кадр! В шестьдесят с лишним он женился во второй раз и переехал в Техас. Всю жизнь проработал преподавателем философии в местном колледже, а тут вдруг решил, что должен стать фермером, ну и стал — живёт вдали от цивилизации в окружении кукурузных полей, и вроде как счастлив.
— Как жизнь, Сэмми? — радостно завопил он и обнял меня так крепко, что захрустели кости.
Дедушка пожал мне руку и усадил рядом с собой. Мама сразу принесла тарелку с необъятным стейком, хотя я сказал, что не голоден. Торговые центры всегда отбивают аппетит: какое удовольствие в том, чтобы толкаться по примерочным и рассматривать переоцененные шмотки? Мама переживала, что я заболел, но аппетит у меня пропал из-за нервов, что неудивительно: тринадцатое мая неумолимо приближалось.
Пришлось для приличия осилить большую часть мяса. Дедушка и его жена, Кейт — щуплая женщина лет пятидесяти — долго расспрашивали меня об учёбе, о друзьях. В общем, обычный семейный вечер.
Потом все вышли на террасу, и папа достал виски, который дедушка привёз в подарок из Техаса. Они собирались смешать его с содовой — редкостная гадость, как по мне, но это что-то вроде традиции, без этого ни один семейный ужин не обходится.
Раньше, когда взрослые опрокидывали пару бокалов, дедушка всегда спрашивал:
— Присоединишься к нам, Сэм?
Но прежде, чем я успевал ответить, мама всегда бросала в его сторону убийственный взгляд и сердито проговаривала:
— Не говори ерунды, папа. Он совсем маленький.
Теперь на столе стояли пять бокалов, в которые заранее покрошили лёд. Это значит, что меня мама тоже посчитала — теперь она решила, что её сын достаточно взрослый для «Джемесона», но не для того, чтобы пойти наконец в автошколу или работать во время учебного года.
Мы с дедушкой заняли плетёные стулья на террасе. Небо медленно розовело, как и низкие перистые облака; пахло цветами и сухой землёй. Над узорчатым пледом, которым дедушка укрыл ноги, кружила пёстрая бабочка: она порхала над нарисованными ирисами так долго, будто надеялась отыскать на них нектар. Наша старая кошка тоже выбралась на крыльцо, выгнула спину и смешно пошевелила усами, прежде чем прыгнуть и постараться сцепить насекомое когтями. Та упорхнула, а Мисси тут же потеряла интерес к окружающей природе и залезла ко мне на колени.
Кажется, я ещё не рассказывал, как Мисси появилась в нашем доме. Нечестно получается, потому что она живёт с нами уже девять лет, и я считаю её отличной подругой. Я бы про неё стихи написал, честное слово, такая она сообразительная. Вы скажете: это ведь просто кошка, придурок! Да, это просто кошка, но она добрее и надёжнее, чем большинство людей, с которыми мне приходилось общаться.
Но не суть. В третьем классе меня угораздило подраться с Риком Доусоном, и родителей опять вызвали в школу. Психанул я не просто так: он вылил апельсиновый сок на блокнот, в который я старательно заносил информацию об инопланетянах. Срисовывал картинки с интернета, вписывал данные в таблицу, отыскивал теории всяких поехавших «учёных» — в общем, как вы давно поняли, я был отбитым задротом. Но тогда это стало для меня настоящей трагедией, и мы с Риком наставили друг другу немало синяков.
Телевизор мне смотреть запретили, приближаться к компьютеру тоже, поэтому я вышел на задний двор и рыдал, сидя на качелях. Это было чертовски несправедливо. Рик испортил мой многодневный труд, но вышел сухим из воды: все подтвердили, что я ударил его первым. Таким уродам всегда всё сходит с рук, знаете. Будь то дебильный блокнот или вождение под шафе — это я давно понял.
В общем, я сидел и стирал слёзы со своих и без того красных щёк и увидел, как среди листвы промелькнули большие жёлтые глаза. От неожиданности даже вскрикнул, но тут из кустов выбрался совсем крошечный, пушистый комок, и мне стало даже стыдно, что я испугался.
Кошечка была вся такая чистенькая, дымчатая и с аккуратным ошейником на шее — мама потом пыталась найти хозяев, но ничего не вышло. Она некоторое время смотрела на меня, а потом вытащила из-под листьев лопуха убитую мышь, мол, угощайся, приятель.
Заметив, что меня её добыча не очень интересует, она просто села рядом и стала тереться головой о мою влажную от слёз ладонь, и, не знаю, может я чокнутый, но мне кажется, она поняла, что у меня фиговое настроение и пыталась как-то поддержать.
Нагоняй от родителей я получил, но кошку после долгих уговоров они разрешили оставить.
Мисси отлично чувствует настроение. Если я прихожу со школы и всё хреново, она просто садится рядом, но не мешается и не требует никакого внимания. В другие дни можно заставить её побегать за радиоуправляемой машиной или дать ей пару оливок — она с них дикий кайф ловит и начинает смешно кататься по полу. Ещё мне нравится шебуршить кончиками пальцев по диванной обивке, чтобы она прыгнула туда, а потом резко отдёргивать руку.
Последнее время, правда, Мисси прыгает уже не так охотно — годы берут своё, у неё даже шерсть потускнела. Надеюсь, что она ещё долго проживёт и не будет слишком сильно скучать по мне.
— Значит, ты пойдёшь в колледж? — спросил дедушка, когда мы в очередной раз чокнулись и поставили пустые стаканы на стол.
Ненавижу вопросы про колледжи. Я отправил документы в ближайший к Мидлбери университет, и едва ли у них есть основания, чтобы меня не зачислить. Возможно, стоило отнестись к этому серьёзнее и рассмотреть варианты получше, но мне просто всё равно. Однажды я сел за компьютер и начал читать что-то про университет Нью-Йорка и пару вузов Лиги Плюща, но потом подумал — кого я нахрен обманываю? Какой смысл париться ради рекомендаций и внеклассных заслуг, когда после того, что я собираюсь сделать, оценки не будут иметь никакого значения?
— Думаю, да. Наверное, начну изучать программирование.
— Ты хочешь всю жизнь проторчать за компьютером? — спросил дедушка, но тихо, так, чтобы его мог услышать только я.
Мама убирала со стола закуски, папа говорил о чём-то с Кейт, поэтому никто не мог вмешаться или подслушать нас.
— Это интересная специальность. Правда.
— Подумай хорошенько. Потому что я потратил слишком много времени в пыльном кабинете, хотя мог бы заниматься чем-то стоящим.
— Например, выращивать овощи? — хмыкнул я.
Не то чтобы я презираю фермеров или другие профессии, связанные с сельским хозяйством. Отнюдь. Просто мне непонятно, как человек, который написал докторскую диссертацию, может вдруг решить, что всё, что он столько лет делал — бесполезно. Но дедушка всё-таки изучал философию, чёрт его знает, до чего там можно додуматься, если в этом вариться.
— А ты чего смеёшься? Совсем уже совесть потерял! Ни разу меня не навестил.
— Не сложилось как-то, — вздохнул я.
Я вам уже говорил, что от Калифорнии меня тошнит. Но ещё больше тошнит от штатов, где голосуют за Буша-младшего, и мне чисто из принципа не хочется проводить там каникулы.
Я верю, что там остались разумные люди, но значительный процент всё ещё считает, что война в Ираке — отличная идея. Окей, мы разнесли к херам Афганистан, ради того чтобы уничтожить «Аль-Каиду» во главе с Бен Ладеном, которому ещё и удалось сбежать [1]. Но мы потеряли тысячи людей в Ираке, пока охотились за несуществующим оружием Саддама Хуссейна, и я не могу смотреть на это сквозь пальцы. То есть по сути Буш начал войну без весомых на то причин. И знаете, что меня бесит больше всего: господин президент даже не удосужился ответить матерям, чьи сыновья погибли на этой войне. Он даже не думал прерывать свой отпуск: ходил на рыбалку, дышал горным воздухом и завтракал с Кондолизой Райс.[2] Боже, храни Америку!
Но это меня унесло, конечно. Заговорить со мной обо всём этом — всё равно, что подлить масла в огонь. Руперт попросил не упоминать при нём политике: он сразу начинает демонстративно зевать. «Не хочу париться из-за вещей, на которые никак не могу повлиять», — сказал он однажды.
— А знаешь, что я тебе скажу? — начал дедушка. — Ты когда устанешь от своих гаджетов, приезжай к нам.
— Да-да, ты приезжай, солнышко, — неожиданно отвлеклась Кейт. — Мы очень рады будем тебя видеть.
…
В выходные я остался дома: проводил дедушку в аэропорт, а потом сел за компьютер и на полдня пропал в «Варкрафте». Где-то к пяти часам мама постучалась в мою комнату:
— Сэм, к тебе гости. Одноклассник привёз книги, которые ты забыл.
— Я не…
Забывал никаких книг.
Но она уже прикрыла за собой дверь и даже не дослушала ответ. Через несколько секунд Руперт переступил порог моей комнаты. Сначала он медленно прошёл из угла в угол, внимательно изучая обстановку. Криво усмехнулся, заметив стену с инопланетянами, стряхнул пыль с настольной лампы, а потом сел на край незастеленной кровати. Это было странно — я никогда не приглашал одноклассников к себе, но не возникало неприятного ощущения, что он влез в личное пространство, или что он здесь лишний.
— И какие же книги я забыл? — Я отвернулся и неотрывно смотрел в монитор.
— Извини, не придумал ничего лучше.
— Ничего лучше, чем ввалиться сюда без спроса?
— Ты не хотел разговаривать со мной в школе.
Тут Руперт не соврал. Я действительно приложил все усилия, чтобы не встретиться с ним: прогулял химию, просидел все перемены в библиотеке, а во время ланча вышел на улицу и слонялся без дела. Водится за мной такая привычка: если нас с человеком связывает неловкая ситуация или разговор, я изо всех сил стараюсь его избегать. Сразу кажется, что при взгляде на меня у них в памяти всплывает тот самый момент, когда я облажался. Fiasco totale.[3]
Тогда я наконец поставил игру на паузу и развернулся к нему на своём крутящемся кресле. Перед этим пришлось взять в руки папку, чтобы закрыть стрёмный рисунок на груди: на мне была ужасно застиранная домашняя футболка с «Южным парком».
— Я подумал, что ты не захочешь меня видеть. И разговаривать.
— Я всегда готов разговаривать, — возразил он.
— Если ты хочешь обсудить всю эту чушь, то…
— Стоп.
Я тут же замолчал, а Руперт смотрел на меня испытующе, и снова его взгляд заставил меня испытать странное покалывание, от которого тянуло ёрзать на стуле или кусать губы. Тогда я впервые заметил, что у него необычные, золотистые глаза — прямо как у моей кошки, и смотрит он иногда с тем же хитрым прищуром.
— Конечно, бредово думать, что ты запал на меня. Просто хотел спросить.
— Если бы ты спросил об этом прямо, я бы ответил. Но ты говорил обо всём якобы со слов Мэдисон или Бекки, будто ты сам вообще не при делах. Не надо прикрываться чужими сплетнями.
— Я не прикрываюсь.
— Вчера меня это взбесило, — признался Руперт. — Я приехал домой и достал из сумки твой диск. Обычно от таких песен у меня раскалывается голова, но как-то пришлось по настроению, и я начал думать о тебе… и понял, что тебе и правда бывает нелегко выразить свои мысли. Ты запросто можешь сказать человеку «отъебись», но другие эмоции… чувства…
Руперт замялся, а я и вовсе замер, не решаясь его торопить. Некоторое время он разглаживал складки на покрывале и задумчиво кусал губы, словно взвешивал, стоит ли вообще договаривать.
— Так вот, — продолжил он, — мне ты очень нравишься. Как друг, как парень — без разницы. И поэтому я приехал.
Это было слишком точно. Сложно назвать его слова романтичными, но они всё равно произвели на меня какой-то магический, завораживающий эффект.
— Не знаю, что тебе и ответить, — медленно произнёс я.
В голове стало как-то пусто, словно я заснул посреди дня, а меня неожиданно растолкали, и невозможно сообразить, сколько сейчас времени и что вообще происходит.
— Не нужно ничего отвечать. Просто хотел, чтобы ты знал. Но если, конечно, тебе это противно…
— Нет, ты чего! Мне не противно. — Уж это я мог сказать наверняка. — Мне никогда и никто такого не говорил, и слышать это от тебя было странно, но… как-то нереально.
Руперт кивнул, но продолжать тему не стал. Вместо этого он встал с кровати и некоторое время рассматривал книги на полках, детские рисунки и звёзды на потолке.
— Ты здесь такой забавный. — Он подошёл к висевшей на стене фотографии.
Мама прикрепила её очень давно. Ей вообще нравится развешивать по дому картины и расставлять по полкам разную мелочёвку. На том снимке я стою на залитом солнцем пирсе и держу пойманную отцом рыбу. Тогда мы впервые поехали вдвоём на озеро, и я был вне себя от счастья, хотя едва ли мог нормально держать в руках спиннинг. У меня на ней такое счастливо-глупое лицо.