Нет, я этого не допускал. Понимаете, я знаю такой тип людей слишком хорошо. Сначала они делают вид, что им с тобой интересно, а потом обрывают любые контакты, когда находят другую компанию. Такое уже случалось со мной несколько раз: новенькие ребята делали вид, что хотят со мной общаться, но со временем пробивались в люди, и странный Сэм уже не был им нужен.
— Послушай, я понимаю, ты новенький здесь, и легче всего подлизаться к неудачнику. Но я не хочу сидеть и ждать, пока ты променяешь меня на более крутых друзей. С тобой все готовы общаться, так что просто оставь меня в покое. Пожалуйста.
— Ладно.
Некоторое время мы сидели молча. Я рассматривал полоску света, который пробивался сквозь тонкую щель между полом и дверью. Из гостиной доносились звуки музыки, которые с каждым часом только усиливались. И тут мне стало стыдно за то, что я так на него наехал. Он пытался быть вежливым, ничего не мешало мне просто отказать.
— Руперт, — я легонько дотронулся до его локтя.
— Да?
— Извини. Я немного вспылил. Из-за алкоголя, наверное.
— Бывает, — тихо отозвался он.
Голос его прозвучал как-то грустно, будто я и правда сильно его обидел. Мне стало ужасно неловко. Потому что расстраивать его мне вообще не хотелось: он хороший человек, я чувствую это. Просто знаю. К тому же, у него был день рождения, и ему даже не досталось симпатичной девчонки, с которой можно было бы полизаться в шкафу. Извиняться во второй раз было бы глупо, поэтому я выпалил первое, что взбрело в голову:
— У меня лицо горит. Кажется, оно всё онемело.
— Правда? — он нахмурился и положил ладонь мне на лоб, как будто мог почувствовать, онемело оно или нет. Никто из школы никогда не прикасался к моему лицу, поэтому я замер от неожиданности, но тёплая, сухая рука быстро исчезла. — Да нет, всё нормально.
После этого мы уже не разговаривали, и очень скоро дверь открылась. Первое время меня слепил свет, и я неуклюже поднялся на ноги. Мы вышли из комнаты и разошлись — Руперта ждали гости, а мне ужасно захотелось охладить лицо. Попытался даже пробиться в ванную, чтобы умыться, но, судя по звукам, там сидел кто-то, кому было намного хуже, чем мне.
Часы показывали полвторого ночи, и я решил, что с меня хватит. Основное веселье подходило к концу. Самая обычная, в общем, вечеринка: никто не обдолбался и не выбегал голым на газон.
— Уже уходишь? — спросила меня Моника. Она сидела на крыльце, но уже с девчонкой, которую я не знал.
— Да. Мне пора.
— Ладно. Спасибо, что скрасил мой вечер. Я даже не думала, что ты умеешь разговаривать.
— Я ещё много чем могу тебя удивить, — сказал я, пошевелив бровями.
— Дурак, — она рассмеялась и клюнула меня в щёку.
Родители уже спали, и в комнате меня ждала только моя кошка. Она сразу свернулась клубочком у меня в ногах и довольно замурлыкала.
========== three ==========
Пора перейти к делу. Совсем забыл написать, что пушка наконец у меня в кармане. Вообще-то, она была прямо за стеной всё это время: мой отец по молодости увлекался охотой, и винтовка до сих хранится в сейфе в кладовой. Единственной проблемой оставался ключ, потому что он даже мельком не упоминал, куда прячет его. Я обшарил все ящики его рабочего стола и тумбочку, но ничего не нашёл.
Вчера ночью я спустился на кухню, чтобы выпить воды, и увидел, как отец укладывает что-то в коробку с коржами для лазаньи. Пришлось бесшумно возвращаться в кровать с пересохшим горлом — появилось странное предчувствие что это то самое «тайное место». Так и оказалось: вернувшись со школы, я нашёл там пачку купюр «на чёрный день» и ключ от сейфа. Деньги мне были не нужны, а вот ключик подошёл на ура. Осталось только купить побольше патронов двадцать второго калибра. С этим проблем точно не будет: есть один магазин в Вудстоке, где можно приобрести несколько пачек. Помимо этого, придётся искать второе оружие, причём более скорострельное и компактное.
Чертовски сложно делать домашнюю работу, а ещё держать в голове всё, что я должен успеть до тринадцатого мая — это дата, которую я выбрал. Все считают число «тринадцать» хреновым, так почему бы ему не оправдать стереотип? Осталось совсем немного (сегодня девятое марта), решение давно принято и отступаться поздно.
А теперь внимание. Я уверен, что когда найду вторую пушку и свершится правосудие, все спросят: а о чём он думал? Как его родители могли не заметить? Они смотрели «Шоу Бенни Хилла», пока их сынок рисовал свой сумасшедший план? А его мать всегда находилась дома и ничего не знала? Да что она вообще за мать такая?
Так вот, дорогие журналисты, копы — или кто вы там? Я не рисую в блокнотах бойню, не угрожаю никому расправой, а мой отец знать не знает, что мне удалось-таки добраться до сейфа. Я одурачил родителей также, как одурачил всех вокруг — учителей, одноклассников, школьного психолога…
Мои родители не виноваты. Повторяю: мои родители не виноваты ни в чём. Моя мама — образцовая домохозяйка, которая в детстве пекла мне кексы и помогала разобрать домашнее задание по математике. Мой отец — очень талантливый инженер, настоящий пример для подражания и ни разу в жизни не поднял на меня руку.
Я хочу сделать это не потому, что играю в «Старкрафт» или слушаю хэви-метал. Если вы вините во всех проблемах правительство, кино, компьютерные игры или музыку, то вы конченый идиот.
Давайте начнём с того, что не было никакой внезапной мысли, после которой я решил, что хочу пристрелить кого-то. Просто эта идея живёт во мне слишком долго. Чертовски долго. Не было никакого конкретного случая, чтобы придурочный качок обозвал меня, и я собрался выбить ему мозги из автомата Калашникова.
Но все любят искать «точку отсчёта», поэтому придётся вернуться к тому моменту, когда я понял, как меняется жизнь, если в твоих руках есть оружие.
В мой первый год в старшей школе я всё ещё возвращался домой на автобусе. Последним уроком в расписании стояла физкультура, поэтому после душа я частенько забегал в салон последним и занимал место в самом конце, где сидели всякие отбросы — все другие места к тому времени уже были заняты.
И каждый день рядом со мной садился один и тот же парень. Его звали Джордан, ему исполнилось двадцать один, но он всё ещё не закончил школу. Он был единственным в старших классах, кто уже мог покупать алкоголь, и внешне напоминал неповоротливую гориллу.
Джордан мог стучать меня по голове, выхватывать из рук книги или говорить всякую чушь. Он выглядел сумасшедшим, и поступал точно так же: подкарауливал меня в коридорах, чтобы толкнуть, а однажды разбил мне о голову сырое яйцо. Предстоящая встреча с ним вызывала у меня дрожь, а жаловаться на Джордана было бесполезно. Если чему-то меня и научила средняя школа, так это тому, что все проблемы нужно решать в одиночку.
Пора было положить этому конец. В гараже мне удалось найти кусок металлической трубы и спрятать его в рюкзаке. После физкультуры я оставил книги в шкафчике, а трубу нёс с собой, и чувствовал себя офигительно — почти богоподобно, вот нужное слово!
Я занял последнее место рядом с Джорданом, и он снова начал говорить всю эту хрень, про то, какой я задрот и как он сломает мне нос или вывернет руку.
— Лучше не зли меня, — тихо произнёс я.
Для очистки совести мне пришлось дать ему последний шанс. Если бы он хотя бы раз в жизни услышал меня и заткнулся, я бы и пальцем не пошевелил.
— Ну и что ты, блин, сделаешь? Заплачешь? — Джордан насмешливо смотрел на меня и скалил свои крупные, жёлтые от литров выпитой газировки зубы.
Нет, плакать я не собирался. Плакать нужно в начальной школе, когда на твои слёзы ещё кто-то реагирует. Теперь я собирался вмазать ему. И стоило ему снова открыть рот, как я поднял завёрнутую в тряпичный рюкзак трубу и долбанул его по голове. Джордан шумно выдохнул и прижался к стенке автобуса, накрыв голову руками, а я несколько раз всыпал ему кулаками, прежде чем водитель резко затормозил у обочины и оттащил меня от этого громилы. Какая-то девчонка громко визжала, другие дети сидели с изумлённо распахнутыми глазами, но благоразумно решили не вмешиваться.
На следующий день родителей вызвали к директору. Меня отстранили от занятий на неделю, а ещё на месяц запретили пользоваться школьным автобусом. Джордан больше никогда меня не трогал, хотя всё обошлось без увечий. Никто так и не узнал, что в рюкзаке была труба: в тот же день я выбросил её в мусорный контейнер.
Я не хотел, чтобы он лёг в больницу или получил сотрясение мозга. Только чтобы этот кретин раз и навсегда оставил меня в покое.
Чтобы заставить Джордана уважать меня, мне пришлось избить его. И, знаете, это угнетает. Так это работает.
Но если тогда я не хотел этому придурку по-настоящему причинить боль, то теперь мне всё равно. Есть люди, которые нравятся мне, но их слишком мало в огромной толпе мудаков. Из меня мог бы вырасти неплохой отец: я люблю детей, животных, а летом с удовольствием подрабатывал в доме престарелых. Мне нравится помогать, но последнее время я стал слишком злым: каждый раз, когда в школе ко мне начинают прикапываться или игнорируют, я ощущаю всепоглощающую ненависть. Ненависть не оставляет меня, она всегда со мной, даже если я порву что-нибудь или стучу кулаками в дверь.
Почему в школе так много уродов, которым обязательно нужно достать тебя? Почему я должен выслушивать комментарии о том, как я выгляжу, как говорю и какой я двинутый? Я знаю об этом и без вас, спасибо. Может быть, я совершу непоправимое, и это будет моя ошибка, но вы все, блять, должны помнить, что это вы сделали меня таким.
Все ведь слышали эту фразу, что каждый должен уметь постоять за себя? Так вот, я это сделаю, тринадцатого мая, раз и навсегда. Парни из моей школы считали, что имеют право смеяться надо мной, что они заправляют всем и придумывают правила игры, где такие, как я, всегда в проигрыше. Что ж, посмотрим, сможете ли вы остаться победителями, если один-единственный раз мы сыграем по-моему.
Только что на стол запрыгнула кошка: Мисси часто приходит, когда я рисую или делаю уроки. Ложится в углу стола или ходит вокруг ноутбука, помахивая пушистым хвостом. Она смотрит на меня своими жёлтыми глазами с укоризной, словно догадывается, о чём я здесь пишу.
— Ты ведь не расскажешь маме? — спросил я и ласково потрепал её за ухом.
Кошка мурлыкнула и свернулась клубочком совсем рядом с тетрадью. Её шерсть была немного влажной: снова бегала по газону после дождя или охотилась на кротов. Мисси уже совсем старенькая, но она всегда любила весну. Ей нравится бегать за бабочками и ловить солнечных зайчиков.
В детстве я даже разговаривал с ней: рассказывал, как прошёл день, какие оценки получил за тест. Когда она мяукала, я верил, что кошка отвечает мне, и она всё поняла. Мисси любит меня куда больше, чем маму или папу, спит в моей комнате, а по утрам облизывает лицо, чтобы я проснулся и налил ей молока.
…
Во время перерыва на ланч я проходил мимо столиков, которые обычно занимают девушки из команды поддержки. Бекки и Мэдисон сидели рядом и перешёптывались, а потом обе пристально посмотрели на меня.
— А давай у него и спросим, — неожиданно громко воскликнула Бекки. — Иди-ка сюда, Сэм.
Я непонимающе уставился на них.
— Да-да, я к тебе обращаюсь.
Пришлось протолкнуться к их столику и занять место напротив Мэдисон. Она подвинула ко мне порцию жареной картошки и отложила в сторону конспекты.
— Ешь. Джастин опять пытался меня откормить.
— Ты для этого меня позвала?
— Не волнуйся, я не плюнула в эту тарелку, — рассмеялась она, заметив мой настороженный взгляд. — Ешь. Мы просто спросить хотели. Точнее, Беккс хотела.
— Ну и что вы хотели спросить?
Некоторое время они обе смотрели, как я макаю золотистые ломтики в сырный соус.
— Слушай, Руперт педик или нет?
Бекки спросила об этом так непринуждённо, будто мы с ней всё это время болтали, и она решила продолжить разговор.
— Чего?
— Дура, — шутливо толкнула её локтем Мэдисон. — Она просто думала подкатить к нему, а он во время уроков всё время пялится на тебя. А на вечеринке подговорил Сьюзи, чтобы она сложила бумажки так, чтобы пойти в шкаф с тобой. Так что…
— Там ничего не было, — разозлился я.
— Расслабься, — закатила глаза Бекки. — Мы знаем, что ты не гей.
— Правда, Сэм, не бери в голову.
— Пошли, Мэдс. Приятного аппетита, чудила, — усмехнулась она.
Они обе сразу же встали из-за стола и ушли, а я ещё некоторое время расправлялся с картошкой.
У меня язык не поворачивался даже в уме обозвать Руперта «педиком», но я всё равно думал об их словах не только на перемене, но и весь оставшийся день. Потом я поймал себя на мысли, что у девчонок просто разыгралось воображение и успокоился. Знаете: я и так местный «парень со странностями», не хватало ещё дополнительного повода привлечь к себе внимание. Ну уж нет. К тому же, если рассуждать здраво, с чего бы ему пялиться на меня? Мне самому на себя смотреть в зеркало не хочется.
Короче, их слова меня озадачили, но потом появилась другая проблема. Рик Доусон решил, что будет феерически прикольно вырвать у меня из рук домашнее сочинение по литературе и выбросить листок в окно. Идти на урок без задания не хотелось: мисс Гринвуд всегда очень расстраивается, когда её предметом пренебрегают.
В общем, я попросил одноклассника сказать, что мне стало плохо и родители за мной заехали, но на самом деле пошёл на стадион. Во время уроков там не было ни души, и я забрался на один из первых рядов и просто сидел так целый час и думал о своём.
Странное ощущение — находиться на трибунах, где могут разместиться несколько тысяч зрителей, но остаться там в одиночестве. Лицо обдувал прохладный ветерок, а весеннее солнце ярко освещало деревянные скамейки и ровно подстриженный газон. Я зажмурился, направив лицо навстречу тёплым лучам, и так углубился в свои мысли, что не сразу услышал приближающиеся шаги.
— Я тебя искала, — рядом опустилась Моника. — Увидела в окно, что ты здесь, а у меня как раз свободный урок.
Я недоуменно смотрел на неё и шаркал ногой, счищая жвачку с носка кроссовка.
— Плохой день, да? — сочувственно кивнула она.
— Есть такое.
— У меня к тебе деловое предложение, — начала Моника и закусила губу. Она поёжилась, когда подул особенно сильный ветер, и выпрямила закатанные рукава пушистого свитера. — Я хочу, чтобы ты пошёл со мной на выпускной.
— Ты серьёзно?
— Конечно, серьёзно. Как ты, наверное, догадался, после той вечеринки мы с Кайлом порвали.
— Мне очень жаль.
— Ерунда. Так вот, ты провёл со мной целый вечер и не пытался подкатить. Даже при том, что я была пьяная.
Значит, так она думала — этот тихий парень весь из себя такой скромный и не воспользовался чужими слабостями. Возможно, не будь я таким застенчивым, я и попытался бы, но факт оставался фактом.
— Ты уверена? Может ты найдёшь другого?..
— Другого придурка, который кинет меня сразу после выпуска? Нет, спасибо. Так ты согласен или нет?
— Согласен. Только если не придётся надевать костюм-тройку. И бабочку.
— Ладно, — рассмеялась она, и мы пожали друг другу руки. — Спасибо. Для меня это важно.
После уроков я вручил Руперту диск, на который ушло как минимум часа четыре. Получилось отлично: в основном трэш-метал, немного хоррор-панка и старых добрых the Mamas and the Papas. Он убрал его в сумку, и мы вместе пошли к парковке — Руперт предложил подвезти меня до дома, потому что ему как раз нужно было в ту часть города, чтобы сдать в ремонт компьютер.
Солнечные лучи освещали его волосы, делая их практически золотистыми. Руперт начал рассказывать что-то о своей предстоящей поездке в Калифорнию, и я поймал себя на мысли, что хочу узнать, правда ли то, что сказала Мэдисон или нет. Я весь день думал о том, как завести разговор на эту тему, но тут же отбросил эти мысли.
В его машине панель была идеально вычищена — ни пылинки, а на заднем сидении лежала плетёная сумка, термос с чаем и какие-то зерновые хлебцы. Это совсем не похоже на старый «форд» моего отца, где сильно пахнет яблочным освежителем воздуха, а между сиденьями запиханы бумажные пакеты из «Бургер Кинга» и смятые стаканчики из-под кофе. Руперт включил «Цветы на стене» группы the Statler Brothers — этот до жути заезженный кантри-альбом — и отодвинул на лоб солнечные очки.