Тем вечером я долго шла, не поднимая карих глаз в светло-голубых линзах и не глядя на вечерние огни своего родного города. Обычно я не упускала возможности полюбоваться до боли знакомыми зданиями. Но в тот раз я была настолько поглощена своими мыслями, что архитектура перестала меня волновать. Я шла прочь от любимого театра, который в очередной раз подарил мне несколько часов непередаваемого восторга и отрыва от реальности. Эмоции, что я испытывала во время просмотра пьесы, вряд ли были бы иными, если бы та история произошла со мной на самом деле.
Да, пьеса, это важно. Тогда я второй раз посмотрела «Ходячий замок» — постановку, которую все городские СМИ единогласно окрестили премьерой года. Я сидела во втором ряду и на протяжении всего действия не могла пошевелиться от напряжения. Театр действует на меня опьяняюще — так, как никогда не действовал алкоголь, — за что я не устаю его благодарить. Тем же вечером я благодарила одного актера больше других. Того парня, что играл Хаула. Если меня спросят, почему я никогда не задавалась вопросами о том, как его зовут, сколько ему лет, где его можно найти вне театра, я не уверена, что мой ответ был бы убедительным. Наверное, я боялась, что чудо перестанет быть чудом, если я узнаю его «земное» имя.
Я дошла до небольшого парка, скудно освещенного грязными фонарями. Меня почему-то удивило, что все скамейки были пусты. Этот парк из тех, в которых негде присесть на пару минут, чтобы допить свой кофе. Большие часы на здании городской мэрии показывали 22:34. Я достала телефон и написала маме сообщение, что встретила знакомую и решила сходить в бар. Не знаю, что заставило меня впервые соврать матери, — не вид ли пустых скамеек? Я села на одну из них и некоторое время пристально смотрела на фонтан, круглый и незатейливый, шумно выбрасывающий в воздух тонкие струи воды. Я не смогла понять, как рука потянулась к запечатанной пачке сигарет, скрытой в маленькой светло-зелёной сумке. Я не курю, но недавно случившееся со мной совершеннолетие заставило меня купить эти сигареты в доказательство полной дееспособности. Я сняла плёнку с пачки и, скомкав, выбросила её в урну. Достав одну сигарету, я зажала её губами, боясь смять.
Только после этого я поняла, что не купила зажигалку. Никогда до этого я не чувствовала себя настолько глупо. А после случилось то, что, пожалуй, перевернуло мою жизнь.
Справа из-за спины к моему рту приблизилась чья-то рука и… щёлкнула колёсиком зажигалки. Спустя мгновение справа же от меня на скамейку сел молодой человек с буйной тёмной шевелюрой, длинные пряди которой касались не только острого подбородка, но и плеч. Он выдернул у меня изо рта сигарету так, что заныла верхняя губа.
— Девушкам незачем курить, — хрипло сказал он и, откашлявшись, сам затянулся этой сигаретой.
Всё произошло очень быстро. Сначала я смогла только испугаться, а уже потом похолодела от того, что узнала этот голос. Рядом со мной, откинув волосы с лица и насыщаясь моим никотином, сидел Хаул. Именно такой была моя первая мысль, пролетевшая раньше, чем то, что он реальный человек, талантливый актёр. В «Ходячем замке» его мастерство позволяло забыть о том, что у каноничного Хаула были светло-голубые глаза. Оно заставляло верить большим тёмно-карим глазам актера. (Смешно, но тогда я впервые подумала о том, что носить светлые линзы — чертовски глупая идея). Этот молодой невысокий, но хорошо сложенный парень во время своей игры не позволял думать даже о дыхании. Он виртуозно владел своим голосом: то кричал, то еле слышно шептал на сцене. Он плакал и смеялся, и зал вторил ему. А я не могла отнять рук от лица и молила время остановиться.
Теперь же он сидел со мной рядом в пустом парке, где шумел фонтан. У меня затряслись коленки.
Мне показалось, что прошла целая вечность, прежде чем актёр повернулся, посмотрел мне прямо в глаза и очень тепло улыбнулся мне, спросив:
— Что, линзы носишь?
Я кивнула и подумала о том, что раньше людям требовались недели, чтобы понять, что мой цвет глаз — ненастоящий. А тут, в полутьме, он раскусил мой нехитрый обман за несколько секунд. Актёр снова обратился ко мне:
— Как тебя зовут, курильщица?
Я набрала в грудь побольше воздуха, машинально заправила за ухо прядь волос и неуверенно сказала:
— Агата… — а после выпалила, — я была на твоём спектакле сегодня.
Хаул усмехнулся и, покачав головой, снова затянулся. Он не сводил с меня глаз, а я не могла не переводить взгляд с него на фонтан и обратно.
— Могла бы хоть для галочки спросить, как меня зовут.
Мне хотелось провалиться сквозь землю. Я не знала, как его зовут! К дрожи колен добавилась дрожь кистей рук. Я с опаской ждала стука зубов.
Но Хаул неожиданно сам спас меня:
— Для галочки… Меня зовут Хизер.
— Очень приятно, — быстро сказала я. Хизер пожал протянутую мной руку. очень постаралась сделать рукопожатие сильным, а не хлипким. Парень присвистнул:
— О, чёрт, да ты же дрожишь! Погоди-ка…
Он встал со скамейки и пошатнулся. Вернув себе равновесие, он выбросил сигарету в урну и снял с себя пиджак, под которым оказалась толстовка с большими карманами. Надо заметить, что это было самое начало сентября, и вечер достаточно тёплым. Не знаю, почему он тогда так разоделся. Хизер набросил на меня мягкий пиджак, будто обнявший мои плечи, и снова сел рядом.
— Спасибо, — неловко улыбнулась я, пытаясь успокоить свои руки, — но я… я просто разнервничалась.
Хизер уткнулся щекой в своё левое плечо, так, что я увидела его лицо в анфас и не смогла сдержать улыбки:
— Да ладно, я же не Джаред Лето! Есть у меня одно средство от волнения…
Он достал из кармана толстовки фляжку и потряс её. Внутри что-то призывно булькало.
— Будешь? — он отвинтил крышку и протянул мне. Я услышала запах чего-то сильно алкогольного. Не подумайте, я не знаток спиртного, но мне показалось, что это был ром.
— Спасибо, но я не пью, — покачала головой я.
— Я тоже. Но иногда полезно, — он отсалютовал мне фляжкой, — за знакомство, милая Агата! Осень — прекрасное время для дружбы.
Он сделал несколько больших глотков, и позднее осознание ударило мне в голову.
Хизер, лучший Хаул из всех возможных, такой красивый и талантливый, сидел рядом со мной в состоянии обыкновенного опьянения.
Я не знаю, почему я сразу этого не поняла. Наверное, в очередной раз была околдована его взглядом и тем, что он был так близко. Мне стало так горько. Я не люблю пьяных людей, и я боялась разочароваться в наскоро созданном идоле. Но «идол» не терял своего обаяния. Он казался мне ещё более красивым, чем там, в свете софитов на большой сцене.
Внезапно он потряс меня за плечо, укрытое его пиджаком, и я вздрогнула. Мне показалось, что его рука обожгла мою через плотную ткань.
— Прости, я замечталась.
— О чём мечтала? — спросил он, не убирая руки.
— Я даже не успела понять. Мечта улетела, — я на секунду замялась, а потом спросила, — ты что-то сказал?
— Я сказал что-то вроде «ку-ку».
Я невольно засмеялась:
— И на это я променяла свою мечту? Какой ужас.
Теперь пришла очередь Хизера хмыкнуть. Он вновь отхлебнул из фляжки и только после этого убрал руку с моего плеча:
— Я вообще плохой человек.
Мне снова стало неловко:
— Такой хороший актер, как ты, просто не может быть плохим человеком, — сказала я и быстро добавила, — не подумай, я не подлиза! Но ты был великолепен.
Я почувствовала, как вспыхнули щёки, и поблагодарила всё в нашем мире и над ним за то, что ночью темно.
— Ну… ты тоже ничего такая, — Хизер снова засмеялся, но смех быстро прекратился, — спасибо тебе. Редко встречаю людей, которым я смог бы поверить в этом вопросе. Тебе я верю. Ну, или мой друг верит, — он снова потряс своей фляжкой.
Я уставилась на здание музея, которое было видно через струи воды, выбрасываемые фонтаном. В котором же часу его выключают? Почему-то мне снова стало очень грустно. Зачем я сидела там с незнакомым человеком? Почему я не ушла сразу? Я не тешила себя его популярностью в нашем городе, но мне было приятно находиться с ним рядом. Он казался мне… хорошим. Я так редко встречала хороших людей.
А Хизер опять что-то говорил, точнее, тихо пел. Если бы у людских голосов можно было бы определить их цвета, его тембр был бы золотистым, с искоркой.
— Words like violence
Break the silence
Come crashing me
Into my little world…
Я с удивлением узнала одну из своих самых любимых песен. Но еще удивительнее было то, что я начала ему подпевать, хотя мой голос — неказистого тёмно-зелёного цвета.
— Painful to me
Pierce right through me
Can’t you understand
Oh my little girl?*
На последних строчках куплета я перехватила взгляд больших тёмных глаз. Где-то под ключицами появилось ощущение страшной тяжести. Я бы сказала — свинцовой, но, честно говоря, свинец я видела только среди других химических элементов в периодической системе Менделеева. Зато каждый день я волочу на учебу тяжелый рюкзак с книгами. Так вот, глядя на Хизера, я будто заталкивала себе между ребер толстые грамматические справочники и учебники, а затем поджигала их. Но мне не хотелось тушить этот пожар.
Внезапно мне показалось, что я могу стать его Софи, что история, так любимая мной с детства, могла бы сбыться со мной. Ведь не мог он случайно оказаться здесь! Да и я совсем не хотела идти в этот парк, к этому прекрасному фонтану…
Неужели это судьба?
— Надоело, что люди от тебя чего-то ждут. Точнее, надоело пытаться соответствовать.
Я вздрогнула и побоялась повернуться вправо, чтобы посмотреть на Хизера. Повеяло холодом, и я не могла поверить, что этот холод шел от человека с такими добрыми глазами и золотистым голосом.
— Я почти пять лет служу в нашем театре. Пять чертовых лет. Я даже не вспомню, сколько ролей я отыграл. Но ты думаешь, что кто-то о них помнит? Нет. До этого идиотского «Ходячего замка» никто не думал обо мне, никто не замечал моей игры и моей отдачи, но стоило мне сыграть этого эгоистичного мага, этого героя-любовника, как ко мне внезапно проснулся небывалый интерес. Будто я до этого не рыдал на сцене, — он усмехнулся, — люди такие тупые.
Меня затрясло. Голос Хизера стал старше, стал металлически-ненастоящим; парень зло бросал фразы, смакуя их грубость. Он снова отпил из фляжки и потянулся в карман толстовки за сигаретами.
— Люди такие тупые, — повторил он, — но тупее всех — девушки. Знаешь, сколько раз ко мне подбегали знакомиться на улице после этой премьеры? — я покачала головой, не сводя взгляда с фонтана, но Хизер вряд ли это увидел, — я вот не знаю. И почти каждая из них норовила увлечь меня, соблазнить, выторговать продолжение знакомства, чтобы трещать потом, как она провела ночь с самим Хаулом, — Хизер засмеялся, но мне больше не нравился его смех, ставший лающим и грубым, — а я ведь поначалу им верил, хотя очень быстро обжегся. Если я за что и могу поблагодарить этот спектакль, так это за то, что я убрал из своего сознания презуп…чёрт, презумпции невиновности для девушек.
Парень затянулся сигаретой так, что мне показалось, что она вспыхнула до половины, а после он, выдохнув облако дыма, долго молчал. Я же не знала, как мне себя вести.
Сейчас я понимаю, что мне нужно было просто уйти.
— Да… — заговорил он снова, — легче считать, что все девушки — шлюхи, а потом понимать, что ошибся насчет какой-то одной дамы, чем наоборот, — я почувствовала на себе его взгляд. Хизер хмыкнул, — ты уж прости, мелкая, я тебя не знаю, но уверен, что какой-нибудь обиженный парень обязательно думает так и про тебя.
Я отвела взгляд. В глазах защипало, и я не могла понять, то ли это обида, то ли линзы дали о себе знать в конце длинного дня. Но в груди у меня что-то кольнуло так, будто в бушующий там огонь ткнули палкой, и я поняла, что дело не в линзах.
А мелкой меня никто никогда не называл.
— Я не знаю, как жить среди всего этого, — сказал Хизер намного тише, чем говорил до этого, — я просто не знаю, зачем мне нужны все эти маски довольного жизнью и любящего всех вокруг человека.
Хизер уронил голову на фляжку, которую сжимал в левой руке. В правой же продолжала тлеть сигарета. Мне вдруг стало жаль Хизера, талантливого актера, неожиданно приоткрывшего мне свою душу. Конечно, этого монолога не было бы, если бы он был трезв, как и не было бы нашей встречи; конечно, он наговорил ужасных вещей, умудрился оскорбить и своих поклонниц, и меня, но мне всё равно было его жаль. Я протянула к нему руку и несмело погладила его по голове. Удивительное ощущение. У него были прямые и очень мягкие волосы.
Хизер что-то тихо сказал, я, не убирая руку, села чуть ближе и наклонилась к нему. Тогда я совсем забыла про то, что рядом со мной сидит местная знаменитость, я забыла про то, что ещё несколько часов назад видела в нём лишь Хаула. Я гладила по голове совершенно земного, очень грустного и достаточно озлобленного на мир парня.
— Что ты сказал, Хизер? — от долгого молчания и оттого, что я впервые назвала его по имени, мой голос звучал хрипло и еще более некрасиво, чем обычно.
Он повторил. Это было лишь одно слово, но оно ударило меня больнее, чем его рассуждение о презумпции невиновности.
— Уйди.
Я тут же убрала руку и отвернулась от него. В глазах потемнело, будто на миг кто-то выключил и без того скудное парковое освещение, а сердце стучало так, что, казалось, сейчас пробьет ребра. Медленно взяла свою сумку за ремешок и так же медленно встала. Едва я сделала несколько шагов, как Хизер позвал меня по имени. Я с радостью обернулась, тут же забыв обо всём, что было. За долю секунды я успела представить всю нашу семейную жизнь в большой светлой квартире, но…
— Верни пиджак, пожалуйста, он мне очень идёт.
И снова всё рухнуло, а свет странной мечты, вспыхнувший в этом кошмарном парке, погас.
Я подошла к Хизеру и, стянув пиджак с плеч, положила его на протянутую мне правую руку. Вдруг он накрыл мою ладонь свободной рукой и крепко сжал. Я увидела тонкий ободок кольца на безымянном пальце.
Что же там, у нас внутри, так отчаянно горит и бесконечно падает вниз?
Я постаралась взять себя в руки и подняла голову. Наши взгляды встретились.
«Что за взгляд? Я смотрю в твои глаза, мне кажется, что ты хочешь меня убить. Стоп, назад! Грусть в душе твоей, а за — за ней многое может быть».**
— Ты играл Бенволио пару лет назад, и твоего героя мне было жалко больше, чем Ромео и Джульетту вместе взятых. Я буду продолжать ходить на твои спектакли, буду дарить тебе цветы, а ты, Хизер, будь счастлив, потому что ты достоин этого, как никто другой.
Я говорила это, не справляясь со слезами, а после высвободила свою руку и пошла, не оглядываясь, в сторону станции метро. Перед глазами вместо знакомых кафе, жилых домов и банков были только его глаза, тёмные и очень грустные. Такой взгляд не смог бы сымитировать ни самый талантливый актёр, ни игрок своей и чужими жизнями, каким он, я надеялась, никогда не станет. Я шла, рыдая и не стыдясь этого, потому что стыдиться было не перед кем — улицы были по-прежнему пусты.
И только когда я дошла до метро, немного успокоилась и наконец увидела пару молодых людей (в то время мне настойчиво казалось, что я попала в какой-то заколдованный мир), я поняла, что когда я отдавала Хизеру пиджак, в парке было ужасно тихо.
Фонтан не работал, а я не посмотрела на часы, чтобы узнать, в котором часу его выключили.
Комментарий к Фонтан
*Depeche mode – Enjoy the silence
** Макс ИвАнов сказал о немом диалоге Агаты и Хизера лучше, чем я могла бы.
========== Сказочник со спицами ==========
За прошедший год я стала чаще гулять, носить туфли и грызть себя за прошлое.
Поэтому нет ничего удивительного в том, что вчера я одна шла через дворы в районе близ моего университета, хромала, потому что новые туфли натёрли обе щиколотки и в очередной раз думала о человеке, которого никогда не будет в моей жизни. Раньше я всегда тихо посмеивалась над девочками, которые переживают несчастную любовь как трагедию вселенского масштаба.