Но стало совсем не смешно, когда я превратилась в одну из этих девочек.
Я ничего не могла поделать с собой и часто приходила в себя во время очередного просмотра его Instagram, когда всерьез думала, что готовилась к занятиям.
Я научилась рисовать лучше только для того, чтобы изображать его во время выступлений.
Я дарила ему цветы всякий раз, когда приходила на его спектакли.
Я знаю, что он узнаёт меня.
Я поняла, что мои мысли мешают мне жить, поэтому я решила выделить определённое время после занятий для этих прогулок. Как бы я себя не чувствовала, как бы не устала за день, мне нужно было ходить и думать о нём. О Хизере.
Наверное, я сумасшедшая.
Вчера всё шло как обычно. Я купила кофе, выпила его на ходу, обжигая язык и нёбо, прошла мимо магазинов, школы, больницы, мимо одинаковых домов и нескольких кафе. Я привычно свернула с главной улицы и оказалась в тех самых дворах, с которых начала свой рассказ. Я шла в определённый двор, в котором обычно никого не было. Небольшой квадратный дворик с несколькими скамейками и детской площадкой. Там я сижу на качелях, иногда с музыкой, иногда без; иногда рисую на коленке, иногда плачу. Думаю, у каждого есть такие места. После этого «сидения» мне становится чуть легче, и у меня появляются силы для того, чтобы пойти домой.
Но вчера я зашла в любимый двор и увидела, что моё одиночество нарушили.
Я остановилась, как вкопанная, когда увидела парня, сидящего на качелях. Он что-то мастерил, я, даже близоруко сощурившись, не смогла сразу понять, что он делал. Настроение, и без того паршивое, испортилось ещё сильнее. Я пошла мимо, стараясь сделать вид, что так и планировала. Ноги дико болели.
Я даже не смотрела на этого парня, что было не похоже на меня. Но когда я поравнялась с ним, он внезапно подал голос:
— Вы ведь сюда шли?
Я остановилась. У незнакомца был очень приятный низкий, хотя и молодой, голос. Я привычно наделила его цветом. Глубоким синим, как открытый океан на хороших фотографиях.
— Да, я шла сюда, — немного резко ответила я, в очередной раз мысленно дёрнувшись от звука собственного голоса.
— Вы мне не помешаете. Качелей же здесь две. Но если я мешаю вам, скажите, и я уйду.
Меня подкупила вежливость молодого человека, и я сдвинулась с места, начав движение к свежепокрашенным качелям. Я наконец подняла голову и посмотрела на него. И ужаснулась.
Это был парень из числа тех, кого обычно единогласно считают красивыми. Смуглая кожа, прямые тёмные волосы, лежащие неряшливой шапкой, достающие до скул, и непривычный моему взгляду разрез глаз позволяли угадать в нём метиса. Он был одет в чёрные зауженные джинсы, белую рубашку с подвёрнутыми по локоть рукавами и чёрный жилет с эмблемой местной школы. «Надо же. Школьник», — с легким пренебрежением подумала та, что перестала быть школьницей меньше двух лет назад. Тогда же я увидела, что он что-то вяжет. Но не это меня испугало.
Меня испугали запекшаяся кровь на его губе, ссадина на правой щеке, не до конца стёртая пыль на джинсах, грязный рукав рубашки.
— Что с тобой случилось?! — воскликнула я, чуть не выронив сумку из рук.
Парень поднял голову и посмотрел на меня.
Тёмно-карие глаза.
Любые глаза этого цвета неизменно напоминают мне об одном человеке. О человеке, к которому обычно обращены все мои мысли в том дворе. Но глаза метиса смотрели на меня совсем иначе. Они тоже смеялись, но совсем другим смехом.
— Я могу обращаться к вам на ты? Прошу прощения, что отвечаю вопросом на вопрос.
Он смотрел на меня, а его руки беспрестанно двигались, связывая в единое полотно плотную тёмно-зелёную нить.
— Да… Да, конечно, можешь. — всё ещё испуганно ответила я. — Тебе нужна помощь?
— О, да… у тебя нет зеркала? Как-то не очень хочется смотреться во фронтальную камеру без дела.
Он говорил это с таким искренним смешком. А мне было страшно. Я давно не видела крови.
— Зеркала?.. Нет, у меня его нет.
Парень закатил глаза и засмеялся. Я снова вспомнила о своём большом кошмаре, но отогнала эти мысли.
— Что за девушки пошли… И зачем вам нужны эти сумки, если у вас нет даже зеркальца? Не обижайся только, — он улыбнулся, — сильно меня раскрасили? Просто я ничего не чувствую. Так, тянет немного, да и всё.
— Губа разбита… и ссадина на щеке, — я еле сдерживала слёзы. Вид этого избитого красивого парня наложился на мои собственные переживания, и я почувствовала себя просто отвратительно.
— О, да тут разве есть чего пугаться? Ты такая впечатлительная, — наши взгляды встретились, и его улыбка померкла. — Ты что, плачешь? Из-за меня?
У меня не было сил и желания открывать ему своё сердце. К тому же, в какой-то степени он был прав, поэтому я быстро смахнула слёзы с щёк (что оказалось бесполезным) и кивнула.
— У тебя большое сердце, — сказал он, внимательно глядя на меня, — Но здесь не из-за чего плакать. Садись, я всё тебе расскажу.
Я машинально села, бросив сумку рядом, и снова вытерла слёзы. Метис подал мне своё вязание и вновь растянул разбитые губы в улыбке:
— Подержи, пожалуйста, я достану тебе воды.
Дрожащими руками я аккуратно приняла мягкий моток шерсти, спицы и уже связанное полотно и положила их себе на колени, пройдясь пальцами по связанному изделию. Парень тем временем порылся в своём рюкзаке и достал оттуда бутылку воды. Пока он этим занимался, я увидела, что воротник его рубашки был смят чьим-то злым кулаком. Я поспешно опустила голову и часто задышала, стараясь успокоиться.
Мне кажется, люди могут знакомиться без таких эмоциональных потрясений. Но это явно не про меня.
Парень протянул мне бутылку и сам забрал с моих колен свою работу. Я поблагодарила его и отпила немного воды.
— Ты хорошо вяжешь. У меня так никогда не получится. — сказала я всё ещё дрожащим голосом, — Что это будет?
— О, спасибо. Но здесь нет ничего сложного, — спицы снова застучали в руках молодого человека, — и это будет… шарф. На большее я пока не способен.
Он немного помолчал и добавил:
— Сегодня, например, меня побили из-за этого шарфа. Вяжу его руками, пóтом и кровью, — он усмехнулся.
— Сегодня? — я подняла голову и не смогла оторвать взгляда от его рассечённой щеки, — Так это случилось не в первый раз?
— Нет, что ты. Раньше меня стабильно били раз в две недели.
— Но почему? — я была поражена, но в памяти быстро всплыли картинки из моего детства. Конечно, и в моей школе были такие мальчики. Мальчики, которых били ни за что. Как быстро я отвыкла от жестокости, царящей в стенах школы.
— На самом деле, повод можно придумать всегда. Из-за цвета кожи, из-за пятёрки по геометрии, из-за того, что не дал списать на контрольной. — он нахмурился, но не воспоминаниям, как я подумала, а слабо натянутой петле. — Потом меня начали бить за группы, которые я слушал, за аниме, которые смотрел, за картинки, которые ставил на аватар в соцсетях.
Парень слегка поправил ногой стоящий на земле чёрный тканевый рюкзак, и я увидела висящие на нём старые значки с героями разных аниме. Многих я не знала, но, когда увидела полустёртое изображение Хаула-блондина, поспешно отхлебнула ещё немного воды и снова повернулась к парню.
— Ну, а сегодня меня побили за то, что я вязал на крыльце школы. Думаю, это был мой прощальный подарок им, — летом мы выпустимся, они будут скучать по мне.
— Они побили тебя за то, что ты вязал? — шокировано повторила я. У меня не укладывалось это в голове.
Метис посмотрел на меня:
— Прости меня ещё раз за вопрос вместо ответа. Но как тебя зовут?
Я почему-то смутилась и поправила волосы. Боже, как это по-дурацки выглядит.
— Агата. А тебя?
— Очень приятно, Яков. А что касается твоего вопроса… это ведь так по-гейски — вязать.
Я опешила. Я, правда, не знала, что сказать. Но я знала, что я хотела бы сделать: я хотела бы плюнуть в лицо каждому из тех, кто долгие годы бил и оскорблял этого парня.
— Я не гей, но это обычно никого не интересует, — продолжил как ни в чем не бывало Яков, — и хотя это слово не является для меня оскорблением, оно становится неприятным, если вместо него используются разные синонимы.
Какая-то часть меня выдохнула в тот момент, и я ужаснулась сама себе. Вечно я думаю не о том.
— Но Яков… А что же учителя? Твои родители?
— О, они очень помогали мне раньше, хотя я не стремился получить их помощь. Но в какой-то момент мои друзья стали умнее и перестали бить меня так, чтобы оставались заметные следы. Сегодня что-то пошло не по плану, — Яков тронул свою губу и задумчиво поднял брови, — дома скажу, что упал. Со мной такое бывает. Нужно только успеть постирать одежду до прихода родителей, а потом… да помогут мне мои актёрские способности.
На последней фразе я вздрогнула. Не знаю, заметил ли это Яков.
Хизер, Яков… Есть ли в этом городе кареглазые парни с менее редкими именами?
— Ты не скажешь родителям о том, что тебя избили?
— Агата, к чему им это знать? Только распереживаются, особенно мама. К тому же… я рассказал об этом тебе, хватит на сегодня.
Я улыбнулась и вернула ему бутылку с водой:
— Спасибо за доверие. Но чем я его заслужила? Мы ведь были незнакомы до последнего.
— У тебя большое сердце, — повторил Яков с уже привычной мне улыбкой, — а ещё ты меня пожалела.
Мы немного помолчали. Потом я заговорила. Но не о том, о ком ни с кем не говорю.
— Недавно я встретила свою старую подругу. Точнее, девушку, с которой мы были очень дружны несколько лет назад, а потом внезапно потеряли друг друга. Она поделилась со мной очень многими личными вещами и сказала, что не говорила об этом никому из тех, с кем общается сейчас. И мне было так горько оттого, что я не могла сказать ей о том, что меня тревожит. Оттого, что я никому не могу рассказать о дыре в моём, как ты говоришь, большом сердце. Я не знаю, зачем я тебе это говорю, — я отчего-то засмеялась и поняла, что снова плачу, — наверное, я завидую тебе. Ты так просто смог рассказать о своей проблеме, а я молчу о ней и не могу уйти от неё. Я дура, да? — я посмотрела на Якова. Тот отвлёкся от вязания, только почувствовав мой взгляд. Он посмотрел на меня. Его глаза были спокойны, и мне даже стало обидно. Поднялся ветер, закруживший успевшую опасть листву. Я застегнула куртку. Яков продолжал смотреть на меня.
— Нет. Ты не дура. Мне было просто рассказать тебе свою не очень-то интересную историю, потому что я давно перестал переживать из-за неё. Мне стало всё равно, я научился с этим жить. Я не считаю, что выбрал единственно правильный путь, но он оказался наиболее приятным и понятным для меня. А ты, из-за чего бы ты не переживала…
— Это такая ерунда, — выпалила я, — абсолютная ерунда.
— Нет. Если тебе грустно или тяжело из-за чего-то, значит, это не ерунда. То же касается и счастья. Здесь не бывает незначительных или неправильных поводов. А если кто-то считает так, то пошел бы он лесом, — Яков положил руку мне на предплечье и немного потряс. — Почти все конфликты в моей жизни можно было бы избежать, если бы люди были солидарны со мной в этом вопросе. Если бы мои одноклассники просто не думали о том, что я счастлив, когда смотрю любимое аниме или когда вяжу. Ты не обязана оправдываться в том, что заставляет тебя чувствовать так или иначе. Ты не должна говорить об этом, если не хочешь. Но ты справишься со всем, потому что… Я уже дважды говорил почему.
— Ты ходишь в хорошую школу. В моей такому не учили, — я попыталась улыбнуться, — Ты очень хороший, Яков. И ты говоришь правильные вещи. Спасибо тебе.
Метис прислонился щекой к поручню и кивнул:
— Я рад, если смог тебе немного помочь.
Яков встал с качели (он такой худой и высокий, с длинной шеей и узкими плечами), убрал вязание в рюкзак, потянулся и сел обратно. И начал раскачиваться.
Я смотрела на то, как он набирал скорость, как лучи стремящегося к горизонту осеннего солнца освещали его тёмные волосы и будто изнутри подсвечивали смуглую кожу, как он щурился и улыбался. Парень громко обратился ко мне:
— Эй, давай ко мне! Я сейчас достану неба ногой, смотри!
Он начал вытягивать вверх левую ногу, будто действительно хотел носком достать облака или даже солнца. Я немного подумала, потом сняла туфли (если бы ноги могли благодарно вопить, они тут же сделали бы это) и начала медленно раскачиваться. Через некоторое время я почти сравнялась с Яковом и, смеясь, тоже старалась достать ногой до неба. Казалось, мне нужно было преодолеть ещё несколько сантиметров. Мы перекрикивались с Яковом о чём-то странном. Как в детстве, когда каждый разговор на качелях был новой игрой, уникальной, неповторимой. Я внезапно почуствовала себя очень счастливой. Но эта магия не могла длиться вечно, и вскоре мы, не сговариваясь, начали замедлять ход. Когда мы остановились, взъерошенный Яков сказал мне:
— Я прекрасно провел время. Намного лучше, чем рассчитывал. Но мне пора. Стирка ждет, — он провел рукой по своему жилету и засмеялся. Я тоже засмеялась. Мне было легче смотреть на него, чем в начале нашего знакомства. Я не видела в его чертах другого человека.
— И я тоже, Яков. Спасибо тебе еще раз.
Парень встал с качели и внезапно достал телефон из кармана и подал мне руку:
— Давай сфотографируемся?
— Ты серьезно? — я удивленно округлила глаза, — я же тут рыдала. На кого я похожа?
— А у меня губа разбита, и что? — парировал смешливый метис и внезапно стянул меня с качели.
— Дурааак, я же разутая!
— Кто же качается на качелях босиком?!
Мы снова засмеялись. Я быстро надела туфли и всё-таки встала рядом с новым… знакомым? Странно называть его таким безликим словом. Яков приобнял меня за плечо (а я его — за талию, выше брать мне было неудобно) и направил на нас свой телефон. Я была не менее растрепанная, чем он, раскрасневшаяся и по-дурацки улыбающаяся. Мой метис же, действительно, напоминал героя аниме. Они там красивые в любом состоянии. Яков сделал несколько селфи и отпустил меня. После этого, как ни в чем не бывало, он снова наклонился к своему рюкзаку, достал из него тетрадь и ручку. Он быстро написал что-то в тетради, косо вырвал лист, сложил его в несколько раз и протянул мне.
— Здесь мой номер и имя, по которому ты сможешь найти мою страницу в Facebook. Ты же захочешь увидеть эти фото?
— Конечно, ты еще спрашиваешь, — с улыбкой закатила глаза я.
Яков надел на плечи свой рюкзак, увешанный значками. Я думала, что после этого он точно уйдет, но он снова поверг меня в шок своим вопросом:
— Тебе будет с чем носить тёмно-зелёный шарф?
Я почувствовала, что краснею:
— У меня чёрное пальто… И любимая сумка — зелёная.
— Тогда нам придется увидеться еще раз! — Яков подмигнул мне и раскрыл руки для объятий, — пока, Агата, я был рад с тобой познакомиться!
— О, мы уже дошли до обнимашек, — я сказала это внезапным для себя игривым тоном и крепко обняла парня, — а если серьезно, то я тоже очень рада нашему знакомству.
Яков отступил на шаг от меня, помахал мне рукой и с улыбкой ушёл, не оборачиваясь, в ту сторону, откуда я пришла в тот двор. Я же снова села на качели и задумалась. Внезапно я вспомнила сон, который снился мне не так давно. В нем я гуляла с похожим на Якова молодым человеком. Только он был в очках, постоянно срывался в разговорах на английский и был помешан на географических картах. И ни слова про вязание и аниме. Но сны и не обязаны сбываться со стопроцентной точностью.
Я улыбнулась. За весь прошедший год я не улыбалась столько, сколько довелось улыбнуться вчера.
После размышлений о своем почти пророческом сне я наконец развернула листок, который дал мне Яков, и снова не смогла сдержать уголки губ, стремительно потянувшиеся к ушам.
Под номером телефона круглым почерком было написано «Яков Гримм ♡».
— Так ты не только волшебник, ты ещё и сказочник, — прошептала я, — где же ты был раньше…
Тогда я почувствовала, что в мой мир постепенно начали возвращаться цвета, которые после той встречи с Хизером обычно были со мной только во время его спектаклей. И с каждой минутой мой мир становится ярче.