— От Меллеров уж точно не убудет от фунта сахара, — хмыкнул сир Кристиан. — У них и от мешка не убудет.
— Они правда так богаты? — не то чтобы Катриону особенно волновали чужие деньги, но было любопытно.
— Старик Ферр дал за своей дочерью десять тысяч приданого. Не знаю, что там было с Мелиссой, ей вроде бы отец консорта небольшое имение покупал, но на имя Лаванды тётушка Елена совершенно точно в казначействе гномов положила пять тысяч. — Катриона потрясённо покрутила головой: пять тысяч! Она даже представить себе не могла такую гору денег. — А Меллеры, — продолжил сир Кристиан, — как я слышал, не богаче ли Ферров. Не беднее уж точно. Кстати, сира Катриона, вы не против, если я приглашу Меллера с его охраной после ужина? Из сира Бирюка, как я понял, лишнего слова клещами не вытянешь, но Рената любит поболтать, а она много где бывала, не то что я. И ещё Меллер на лютне играет лучше половины бардов, которые у нас зимовали.
— На лютне? — удивилась Катриона. — Зачем ему?
— Хорошее воспитание, — вздохнул сир Кристиан. — Когда-нибудь, храни Девятеро, наверное, и до нас дойдёт. Чтобы учить детей не просто читать, писать и считать, а ещё и рисовать, петь, играть на чём-нибудь.
— Канн помилуй! — содрогнулась Катриона. — А жить когда? Дети играть должны, на речку бегать, в лес…
— Не знаю. Но Меллера учили и неплохо выучили. Хотите послушать? Хоть развлечётесь немного. Понятно, что никаких песенок про бойких девиц и весёлых вдовушек он исполнять не станет.
Катриона посомневалась немного: она всё же в трауре. Но соблазн был слишком велик — кого было слушать в её селе, кроме пастухов с рожка’ми да девушек с их тоскливыми песнями о неверных милых да о постылых женихах?
— А давайте, — сказала она. — Когда ещё и правда случай представится?
Письмо она, так и не распечатав футляр, оставила на утро. Любопытно было, конечно, но почему-то Катрионе казалось, что если она узнает, о чём оно, то уснуть и вовсе не получится. Она взяла платье, требовавшее наименьшей переделки, и понесла его в гостиную, где уже сидели, потягивая вишнёвую наливку, сир Кристиан и тот молчаливый наёмник, которого сын барона обозвал «сиром Бирюком». Катриона, придвигая к себе поближе шандал с единственной свечой, подумала мельком, что тот, наверное, действительно сир. Из чьих-нибудь младших сыновей, которым в местах не таких диких и глухих просто нечем дома толком заняться. Всё-таки и осанка, и взгляд, и манера держаться выдавали в нём благородного сеньора.
Она взяла остро заточенный перочинный ножичек и принялась подпарывать рукав, пышно присобранный сверху — если распустить все эти сборки, а пройму углубить, платье не будет жать в плечах. Рукава, правда, будут коротки, но их можно надставить. Или, наоборот, обрезать чуть ниже локтя, дома так даже удобнее. Вошла, позёвывая, чародейка, посмотрела на Катриону и небрежно щёлкнула пальцами, подвесив над её головой шар ведьминого огня. Катриона даже зажмурилась, когда холодный и яркий, как от молнии, свет залил её уголок, но услугу оценила: да уж, это не при дрожащем свечном огоньке тёмные нитки швов в тёмной ткани выглядывать, чтобы не распороть где не надо. Последним явился Меллер. В одной руке он нёс пузатую бутыль, оплетённую соломой, в другой лютню.
— Вино с побережья, — сказал он. — Сир Кристиан, не разольёте?
Тот охотно встал из старого вытертого кресла и взял у Меллера бутыль, отставив кувшин, так что Катрионе даже немного обидно стало за такое пренебрежение. Будто эта слабенькая кислятина чем-то лучше домашней наливки! Сам же Меллер сел бочком на подоконник, пристраивая лютню на колене.
— Рената, радость моя, — сказал он, — споёшь со мной? У меня сентиментальное настроение, а «Приди ко мне» лучше поётся вдвоём.
— Ну вот, а я выпить собралась, — проворчала та. — Ладно, споём.
Меллер пробежался по струнам, и Катриона замерла, вслушиваясь в нежный голосок лютни. Она очень любила музыку, но где взять настоящих музыкантов в её глухомани? (Она впервые подумала о своём селе как о действительно глухомани, куда ни одного музыканта никакими пирогами не заманишь.) А Меллер играл, как настоящий музыкант, как те лютнисты и флейтисты, которых приглашали в баронский замок на праздники. У него не только лицо было круглое — руки тоже были пухлые, а пальцы коротковаты. Но это ничуть не мешало ему этими короткими гладкими пальцами брать какие-то совершенно немыслимые аккорды. И голос у него был ясный и глубокий: если закрыть глаза, то просто невозможно было поверить, будто это поёт обычный, в сущности, совсем не красавец, да ещё и начавший понемногу толстеть бакалейщик.
Когда весна придёт в леса, зашелестит листвой
И недра сумрачных озёр наполнит синевой,
И станет горный воздух чист и сладок, как елей, —
Приди ко мне и пой со мной:
Мой край всего милей!
У Катрионы даже в носу защипало и перехватило горло, а после мягкого, исполненного светлой печали проигрыша песню подхватила Рената:
Когда весна придёт в сады, и зашумят поля,
И пряным запахом весны наполнится земля,
Когда раскроются цветы среди густых ветвей, —
Я не приду к тебе, мой друг:
Мой край всего милей!
Снова тот же серебристый перебор струн, и Меллер ответил на отказ чародейки:
Когда настанет летний день, и грянет птичий звон,
И оживут лесные сны под сенью старых крон,
Когда зальёт чертог лесной златой полдневный свет, —
Приди ко мне и пой со мной:
Прекрасней края нет!
И снова она возразила ему:
Когда горячий летний день согреет юный плод
И в жарком улье у пчелы созреет светлый мёд,
Когда зальёт цветущий луг златой полдневный свет, —
Я не приду к тебе, мой друг:
Прекрасней края нет!
Катриона замерла, не дыша, не веря, не понимая, как можно отказать, когда к тебе обращаются с такими словами.
Когда обрушится зима, и землю скроет тень,
И ночь беззвёздная убьёт короткий серый день,
И лес умрёт в туманной мгле — под снегом и дождём,
Найду тебя, приду к тебе, чтоб быть навек вдвоём.
И непререкаемый голос колдуньи смягчился, словно и её пугала наступающая зима:
Когда обрушится зима, и смолкнет птичья трель,
И сад в пустыню превратит свирепая метель,
Найду тебя, приду к тебе, чтоб быть навек вдвоём,
И мы пойдём рука в руке — под снегом и дождём.*
Оба замолчали, но лютня продолжала тихонько плакать, и Катриона быстро смахнула предательские слезинки, сердясь на себя за слабость. Какое там «рука в руке»! Ей бы найти кого-то, кто избавит её хоть от части явно непосильных забот. А любовь только в песнях хороша. В жизни от неё сплошные неприятности.
Комментарий к Глава 3
* опять Профессор, кого же ещё обворовывать?
========== Глава 4 ==========
Вид у сира Кристиана за завтраком был задумчивый, озадаченный даже, словно он что-то такое узнал ночью… не особенно приятное. А служанки с утра пораньше наябедничали хозяйке, что в отведённой ему спальне ночевал Меллер. Чего этот тип умудрился такого наговорить сыну барона, если тот рассеянно возил ложкой по тарелке, едва ли сознавая, что’ он ест, а сам то хмурился, то глаза у него мечтательно туманились? Или… там не разговоры были? Бесплодный брак сира Максимилиана с сыном тогдашнего главного судьи заключён был, понятно, исходя из соображений выгоды, однако сир Ламберт уже полтора десятка лет в фаворитах имел мужчину — и тоже, между прочим, совсем не красавца. Но раньше Катриона за его средним племянником не замечала интереса к парням. Зачем бы они ему сдались? Сиру Кристиану ни одна женщина или девица низкого звания в Волчьей Пуще отказать не могла, да и вряд ли бы захотела, а ему зачем-то понадобился заезжий торговец? Странно как-то. Хотя, конечно, совершенно не её дело.
После завтрака она наконец отковыряла сургуч с пенала, поддела ножом тугую крышку и вытащила два свёрнутых трубкой листа, вложенных один в другой. Один был самого официального вида, с подписями и печатью, документом — тем самым разрешением вступить в брак, не дожидаясь окончания траура. К нему прилагалась пояснительная записка, в которой Катрионе сообщали, что вообще-то не следовало бы достойной девушке так непочтительно относиться к памяти усопшего, но принимая во внимание её обстоятельства, глава Храма Озёрного графства дозволяет ей провести краткую и скромную церемонию вскоре после Солнцеворота. А за нарушение храмового уложения она должна будет внести пятьдесят марок в качестве пожертвования для своей часовни.
Катриона злобно выдохнула и зажмурилась, скомкав письмо в кулаке. Пятьдесят марок! Очень хотелось самым безбожным образом послать верховного жреца к оркам в горы. Сначала невестушка дорогая вместе с матушкой своей ободрали её, как липку, так что ей теперь долги выплачивать за долю в собственном же селе, ради которого Марена палец о палец не ударила. А теперь ещё и Храм норовит на её беде нажиться? Точно она мужа ищет, потому что у неё в промежности зудит, а не для охраны своих людей!
Хотелось то ли разреветься от обиды, то ли разодрать в клочки паршивую бумажку, но Катриона справилась с собой. Оба документа следовало непременно показать старшей жрице в Волчьей Пуще и объяснить, что такое позволение вступить в брак хуже всякого запрета: кто же из младших сыновей или признанных бастардов пойдёт к ней в консорты, если за это придётся ещё и платить немалые деньги? Это какой-нибудь Меллер выложит полсотни и не поморщится, а здесь, в Приграничье, таких богатых не водится. Она даже нервно рассмеялась от таких мыслей — ну да, разве что найти себе торговца или ремесленника, или как их теперь называют? Мануфактурщика? Из тех, что вроде Ферров, одевают половину Срединных и Нижних Земель, а на вырученные деньги покупают женихов и невест из первого сословия. Пусть зовётся сир-консорт, а за это выплачивает ей содержание. Или лучше пусть наймёт ей бойцов в Гильдии, только сразу с маршалом, а сам может вообще в Вязах не показываться, лишь бы наследником обеспечил.
— Плохие новости? — спросил её сир Кристиан, когда она с мрачным видом вышла во двор, где он разговаривал с десятником егерей.
Она вздохнула, хотела отделаться какой-нибудь ничего не значащей ерундой, но потом подумала, что барону, наверное, следует знать, что’ ей ответили из Озёрного.
— Я могу после Солнцеворота вступить в брак, устроив очень скромную церемонию венчания, — сказала она. — Но за это я должна пожертвовать нашему храму пятьдесят марок.
— Пятьдесят? — недоверчиво переспросил он. — Что-то отец Симон загнул.
Она досадливо дёрнула плечом и ничего не ответила. Тем временем с кухни вышел с большой корзиной в руках Меллер. Сир Кристиан искоса глянул на него, слегка покраснел и отвернулся. Тот словно бы и не заметил этого, на ходу поправляя полотенце, которым была укутана корзина. Запахов полотенце, понятно, сдержать не могло, и весь народ во дворе откровенно сглотнул слюну: пирогами пахло так, что даже у Катрионы придушенно взвыл полный вроде бы ещё желудок. Чего там такого Тильда положила в тесто, что запах от пирогов идёт просто невыносимый? Тем самым южным маслом сдобрила?
— Жаль, остынет по дороге, — сказал как ни в чём не бывало Меллер. — Сира Катриона, я не уверен, что вам вообще есть смысл ехать с нами. У вас ведь наверняка собственных дел полно. Я просто скажу девочкам, что вы мне позволили поговорить с ними — думаю, этого достаточно.
— А если они даже не выйдут к вам?
Он в ответ то ли улыбнулся, то ли усмехнулся, но вид у него был такой самоуверенно-снисходительный, что Катриона решила прокатиться до леса хотя бы для того, чтобы полюбоваться, как лесные лучницы откажутся говорить с нахальным торгашом.
— Я думаю, — сказала она, — мне лучше поехать с вами.
Моросить перестало, небо чуть посветлело, хотя тучи расходиться не спешили. Фура всё так же подозрительно легко катилась по влажной земле, мягко раскачиваясь на кочках и колдобинах, и вряд ли лёгкость её хода объяснялась тем, что вчера её порядком разгрузили. Правил Меллер сам, без всяких возчиков — не любил он, оказывается, ездить верхом. Не любил и толком не умел. Это охранники его в сёдлах держались так, будто их с детства этому учили. Впрочем, сира Бирюка учили точно, это Катриона, едва глянув на его посадку, могла сказать. А вот где могла так наловчиться чародейка, про то Девятеро знают. Поневоле научилась, когда порядком поездила по белу свету, как сир Кристиан вчера говорил?
Тот, кстати, к дриадам ехать не захотел, остался в крепости. Надо думать, там он был гораздо нужнее, вон как десятник в него вцепился. Эх, если бы можно было стать женой сира Кристиана! (Хотя бы брата сира Роланда, раз уж не его самого… но нет, об этом лучше вообще не думать.) Катриона в самом деле охотно отдала бы Вязы в приданое такому супругу — понятно, что стать консортом ни младший, ни средний сын барона никогда не согласятся, разве что у дочери графа. А так барон получил бы село и крепость давних вассалов под свою руку, а сир Кристиан был бы не просто средним сыном, а владетелем собственного лена, пусть небольшого и небогатого. Но не вломишься же к барону и не заявишь: «Сир Георг, жените на мне вашего сына». Хотя о необходимости найти сиру Кристиану невесту заговорили ещё весной, потому что у его старшего брата как на грех родились одна за другой три дочери, и кто там будет четвёртый — Девятеро знают. Даже если мальчик, ему точно понадобятся кузены, раз уж с родными братьями не сложилось.
Особенно долго раздумывать над всем этим и душу травить несбыточным было, к счастью, некогда, потому что доехали быстро. Остановились на той самой потравленной овцами лужайке, Катриона спешилась, но подходить слишком близко к деревьям не стала: дозорные их точно заметили, а лезть без спроса в дриадский лес… когда сочтут нужным, сами подойдут.
Меллер меж тем вытащил из корзины пирог, разломил его и раздал всем по четвертушке. Изюма в пироге оказалось едва ли не поровну с яблоками, а тесто, пышное, сладкое, лоснящееся от масла, можно было есть без всякой начинки. Катриона, приезжая в Волчью Пущу, иногда позволяла себе купить медовый ягодник у тамошнего пекаря (хваставшегося, между прочим, что у него её милость придворная чародейка завсегда пироги покупает, и госпожа Ферр, как приезжает, тоже сразу посылает к нему за выпечкой). Но Тильда, мастерица испечь отменный пирог даже из серой, чуть не пополам с отрубями, муки, тут развернулась от всей души. «Оставлю один мешок муки на Солнцеворот, — решила Катриона, слизывая с пальцев сладкий сок и пропитавшиеся им крупинки риса. — Не буду ни с чем „королевскую“ муку мешать, а велю Тильде испечь таких же пирогов на все Вязы. Надо иногда позволять себе что-нибудь этакое».
— Матиас, — сказала Рената, тоже облизав пальцы и скроив умильную мордочку, — ты же не любишь сладкое, оставь мне половину.
Мечник пробурчал что-то про мясо и в самом деле разломил свой кусок, поделившись с напарницей.
— Я заказал нам на обед пирожков с бараниной и тыквой, — рассеянно сказал Меллер, не сводя глаз с сумрачно молчащих елей, мокрой стеной встающих сразу за лужайкой. — И нам, и егерям. Сира Катриона, может быть, в следующий раз сыру привезти? У нас есть давний хороший партнёр в Больших Кошках. Даже если у вас свой варят, три-четыре головы кошкинского сыра вряд ли кому-то помешают.
— В следующий раз?
— Ну да. — Он обернулся к ней и солнечно улыбнулся: — Я вам ещё надоесть успею, таскаясь сюда по три-четыре раза в год, а то и чаще.
— С вами пока что дриады даже на разговор не вышли, — возразила Катриона. Хотя про себя подумала, что вообще-то ровно ничего не имеет против приездов человека, который привозит такие гостинцы.
— Сейчас выйдут, — хищно усмехнулась Рената.
Она вытерла жирно блестевшие губы и лениво махнула рукой. По её небрежному взмаху молния, пугающе-странно смотревшаяся в это время года, пошла сбивать с еловых макушек шишки и мелкие веточки. В ответ под ноги чародейке воткнулась стрела с полосатым оперением, но Рената, даже не вздрогнув, выдернула её из влажной земли, внимательно осмотрела наконечник и фыркнула.
— Гилберт, — сказала она слишком громко обращаясь к тому, кто стоял в двух шагах от неё, — посмотри на это убожество. Ты действительно хочешь вести с ними какие-то дела?
Меллер тоже глянул, пожал плечами, передал стрелу сиру Бирюку, тот повертел её в руках и проворчал:
— Хорошая сталь, что ты придираешься?
— Да уж хорошая, — презрительно покривилась Рената. — Попробовали бы в наших краях дриадам эдакое барахло поставлять, тут же получили бы эти наконечники себе в жопы. А здешним, видимо, и такое сойдёт.