— Вы же привезли столько всякой провизии, — сказала она наконец. — За что ещё платить?
— Это подарок, сира, — терпеливо сказал он. — Мне было выдано столько-то продуктов таких-то наименований на подарки тем-то и тем-то, по ним я отчитаюсь отдельно. А мы втроём, да ещё с четырьмя лошадьми, почти неделю сидели у вас на шее, и я обязан покрыть ваши расходы. Я же вам не родственник и не вассал, чтобы кормить меня и где-то устраивать за свой счёт. Вот тут подпишите, будьте добры.
— Это тоже для отчёта? — спросила она, взяв у него неудобное, слишком толстое наливное перо и нацарапав свою подпись под списком.
— И это, и ответ гномов, — кивнул он. — Я пока что на побегушках у старших, сира, и каждый свой чих должен заверять бумажкой с подписью и печатью. Не обижайтесь, ладно?
— Какие уж тут обиды, — пробормотала она, глядя на внезапно свалившуюся на неё кучку серебра. — Чихайте ещё, с удовольствием подпишу, сколько раз вы чихнули.
Из-за фуры ехали поневоле медленнее обычного, хоть и не тащились сонными улитками, как если бы сопровождали телеги с зерном. Всё же гномы действительно знали толк в механизмах, и большая, неповоротливая с виду повозка катилась так легко и мягко, словно вообще не была загружена. Рядом с нею сразу пристроился сир Кристиан, потеснив даже охрану, и Катриона не стала мешать ему разбираться с Меллером, хотя ей очень хотелось напоследок поболтать с неглупым и кое-что повидавшим собеседником — когда теперь ещё представится такая возможность?
Возвращаться на ночь глядя в Вязы она, разумеется, не стала. И вообще, на то, чтобы разгрузить фуру и сдать десятину и подарки для барона его управителю (вот уж Карл удивился, получив деньги вместо зерна!), ушёл остаток вечера, так что выбраться в храм получилось только утром. Мать Саманта несколько раз перечитывала и разрешение на брак, и сопроводительное письмо к нему, хмурилась, вздыхала и сама спросила наконец, не проще ли будет как-то обойтись этой зимой своими силами, чем влезать в долги. Разумеется, часовне совсем бы не помешало ещё одно пожертвование, сказала она, но глава Храма, видимо, упускает из виду разницу в доходах у жителей столицы графства и Приграничья.
А барон уже знал от сира Кристиана, какой ответ Катриона получила из Озёрного, и даже не спросил — уверенно так заявил: «В долг больше брать не станешь, верно? Вот и правильно». Баронесса тоже повздыхала: «А я так надеялась помочь вам, бедное дитя». Катриона уныло промолчала на это: в замке вовсю готовились к помолвке сира Кристиана с сирой Луизой, и заикаться о своих Вязах в качестве приданого… Сиру Кристиану нашли невесту, а сиру Роланду, ныне графскому гвардейцу, даже отцовский замок показался тесен и скучен — что’ ему убогое сельцо на задворках баронства. Катриона подумала, как хорошо, что ей не хватило смелости признаться ему в своих чувствах. Может быть, он и не стал бы над нею смеяться, но ни сама она, ни её любовь ему точно не были нужны.
После обеда она собиралась возвращаться домой, но именно в это время и приехала Елена Ферр, да ещё и столкнулась с Катрионой прямо во дворе, едва выйдя из кареты.
— Вы здесь, сира Катриона, — сказала она. — Очень хорошо. Пойдёмте ко мне, что ли. Ламберт, как мне уже доложили, опять где-то пропадает, так что никто не помешает мне расстроить вас, бедняжку, ещё больше.
— Да я не уверена, что смогу ещё больше расстроиться, — мрачно сказала Катриона. Ей, честно говоря, неловко было, что женщина, уставшая в долгой дороге, собирается возиться с нею вместо того, чтобы спокойно умыться, одеться в домашнее и с дочерью наконец увидеться после целого лета разлуки, но у той, видно, на первом месте были дела. Или она просто хотела отделаться поскорее от заботы, которую ей наверняка навязал барон.
— Вы не поверите, сира, — с невесёлой улыбочкой возразила Елена, — но хуже всегда есть куда. Пойдёмте.
В её с сиром Ламбертом спальне Катрионе, разумеется, бывать не приходилось, так что она восхищённо выдохнула при виде небольшой, но светлой, тёплой и уютной комнаты. Камин в ней был так же облицован цветным камнем, как в кабинете барона, и окно было таким же, как там, огромным и прозрачным-прозрачным. А ещё была кровать под мягким и нарядным суконным балдахином и стол с чернильным гномьим прибором и гномьей же лампой под наборным колпаком из разноцветного стекла. А ещё была тумбочка под окном со стоящей на ней маленькой переносной горелкой и чайным сервизом. И был пузатый шкаф для одежды, такой здоровенный, что в нём не то что в прятки играть — жить можно было. А уж зеркало на стене просто поражало воображение. Катриона знала, что такие огромные зеркала существуют, только это было как знание того, что у королевства есть столица, а там сидит на троне король, но разве простая деревенская сеньора сможет его когда-нибудь увидеть? И однако же зеркало, в котором можно увидеть себя в полный рост — вот оно. Большое, ясное, отлично освещённое, совершенно безжалостное. Посмотришься в него и поймёшь, что чучелу, которое в нём отражается, даже надеяться не стоит на чью-то ответную любовь. Пусть радуется, что кому-то брак с ним, чучелом этим, может быть выгоден.
— Если девушка смотрится в зеркало, значит, всё не так плохо, — сказала Елена, по-прежнему невесело улыбаясь. — Садитесь в кресло, сира Катриона, сейчас я вас чаем напою, а то барон до сих пор не признаёт этот запаренный веник, а я, каюсь, без запаренного веника чувствую себя, как запойный пьяница без вина. Вот, кстати, почитайте пока, чтобы не скучать. И простите за неважные вести.
Она положила Катрионе на колени новенькую, аж глянцевую ещё кожаную папку с гладкими яркими шнурками. «Бедняжка, которую собирались расстроить ещё больше», с замиранием сердца развязала узелок и озадаченно нахмурилась: папка полна была разномастных бумажек, вкривь и вкось исписанных разными почерками.
— Ой, — вздохнула Катриона, — госпожа Елена, вы уж извините, но я плохо чужую руку разбираю, а тут ещё и не одна.
Та посмотрела на неё с удивлением.
— Да? Но вы же вели хозяйство отца, а потом брата. Я подумала… хотя, конечно, чьи записи вам было читать. Простите. Ладно, я расскажу суть, а подробности понемногу прочитаете потом. Зима длинная, и она ещё даже не начиналась.
В общем, как рассказала Елена, между делом ставя чайник на горелку, заваривая чай, разливая его по чашкам и нарезая сладкий пирог (не соврал пекарь, пирог принесли чуть ли не вместе с сундучком госпожи Ферр), она поручила каким-то таинственным типам собрать все сведения о городской родне Катрионы. Матушкины сёстры, присылавшие племянникам письма с соболезнованиями после похорон отца, о смерти Вальтера не знали, и не мешало бы их, кстати, известить: сын покойной сестры всё-таки. А вот тот самый матушкин кузен откуда-то узнал о гибели Вальтера и теперь разнюхивал всё, что мог, о Волчьей Пуще, о Вязах и о «бедной сиротке, которую следовало взять под опеку». Нет, таких действий госпожа Елена вовсе не осуждала. Она и сама занималась тем же самым. Не понравилось ей, что дядюшка Артур, давно и благополучно женатый и имеющий троих детей, очень любил юношей, почти подростков, но объявлять их своими официальными фаворитами не спешил. Попользовавшись ими год-другой, он обычно избавлялся от надоевших любовников каким-нибудь приличным способом, а сам подыскивал себе свеженького и неиспорченного — обычно сир Артур выбирал его из приехавших в столицу графства юных и неопытных сеньоров родом из окружающих деревушек.
С последним же он крупно промахнулся: юное чистое создание с ясным взором оказалось той ещё пиявкой, и отделаться от него по-хорошему сиру Артуру никак не удавалось. Тот соглашался уступить место следующему только при условии хороших отступных, в противном случае грозился ославить стареющего сластолюбца на весь Озёрный, особенно упирая на невеликие мужские таланты сира Артура. Так что, сира Катриона, предупредила Елена, готовьтесь к возможности стать женой молодого да раннего паршивца. Про разрешение вступить в брак сразу после Солнцеворота дядюшка уже как-то пронюхал. Как бы он не привёз своего любовника в Волчью Пущу через неделю-полторы после праздников. И отказаться от его сомнительной заботы у вас права нет — он ведь и правда ближайший ваш родственник мужского пола.
— И эта пиявка согласна стать моим консортом? — безжизненно спросила Катриона. У неё уже не было сил даже расплакаться от таких перспектив.
— Конечно. Красота же: глава семьи вы, сам он ни за что не отвечает, а вы обязаны его содержать и о нём заботиться. Он за месяц-другой после бракосочетания выпьет из вас всю кровь, изводя своим нытьём, так что вы сами оседлаете ему лошадь и уложите чистые подштанники в дорогу. Он вернётся в Озёрный и будет оттуда требовать с вас свою долю в доходах Вязов. А вы… ну разве что сможете наконец попросить сира Георга назначить вам маршала. Всё-таки замужняя женщина, особенно с ребёнком, уже не должна так трястись над своей репутацией, как девица.
— Я лучше попрошу его подобрать мне любого безземельного сира в консорты, чтобы обвенчаться с ним наутро после Самой Долгой Ночи, — злобно сказала Катриона, живо представив себе всю эту благодать. — Госпожа Елена, пожалуйста, одолжите мне пятьдесят марок. Мне нечего предложить в залог, но я обязательно верну! С процентами, если хотите.
Та забрала у неё папку, а взамен дала чашку горячего травяного настоя и кусок пирога на блюдце. Сама села в соседнее кресло и задумчиво проговорила:
— Да пожалуй, так и правда будет лучше. По крайней мере, вам не придётся содержать бездельника на ваши и без того невеликие доходы. Проценты — это лишнее, конечно, в долг я вам дам и без них, но есть ведь и другие варианты, сира. До Солнцеворота время ещё есть, хоть и немного. Если сир Георг не найдёт желающих сменить своё родовое имя на сомнительный титул консорта, я вам готова предложить других кандидатов. Сами понимаете, не из первого сословия, зато таких, кто охотно заплатит гораздо больше, чем пятьдесят марок.
========== Глава 6 ==========
Холодная, с ледяным порывистым ветром, но ясная погода продержалась больше двух недель. Это было очень кстати: спешно чинить частокол под дождём, заливающим канавы и размывающим глиняное основание, не пришлось — мужики проделали все работы не торопясь, основательно, чтобы ещё лет пять-шесть можно было жить спокойно. Приближалась Белая Дорога, в нескольких семьях готовились к свадьбам, так что следовало выбрать день и пригласить одну из помощниц матери Саманты, чтобы обвенчала всех разом. Ещё сир Ламберт в один из приездов передал приглашение на помолвку своего племянника с сирой Луизой. Катриона хотела было отговориться трауром, потом решила, что приедет и поздравит жениха с невестой, но на празднование не останется.
Темнело всё раньше, и Катрионе, смешно сказать, очень не хватало Ренаты с её ведьминым огнём. Всё-таки с волшебным светляком над головой шить было намного удобнее, чем при свечке. Интересно, сира Фрида тоже зажигает шары колдовского холодного пламени для баронессы? Вроде бы сира Аделаида не жалует магию, однако ковырять иглой тёмную — да даже светлую ткань! — гораздо проще, когда в комнате по-настоящему светло. Но Рената, понятно, уехала вместе со своим нанимателем, так что заменять рукава у последнего из присланных платьев, почти нарядного, не серого, а тёмно-синего цвета и даже со скромной вышивкой чёрным шёлком на груди и у горла, пришлось при свечах. Новые рукава Катриона скроила из опять же сирой Мелиссой подаренного чёрного шарфа, который надо было, наверное, красиво набросить на плечи; но представив себя расхаживающей по крепости или по селу в этаком виде, Катриона только посмеялась про себя: красиво, да. И ни фонарь в руки не взять, ни подол не подобрать, чтобы не вы’возить его в грязи. Да и вообще никаким делом не займёшься, когда удерживаешь обеими руками скользкий шёлк на плечах. А вот рукава получились роскошные. Не слишком ли даже. Ладно, у людей праздник всё-таки, не являться же на него в рубашке покойного брата и в раздвоенной юбке из потёртой замши.
И вообще, подумала Катриона, можно будет в этом платье с шёлковыми рукавами самой потом на брачную церемонию идти. С кем вот только? Барон пока что молчал. Видно, немного было охотников «сменить родовое имя на сомнительный титул консорта». Или охотники были, но сиру Георгу не нравились — он-то искал не так консорта для Катрионы, как маршала для крепости. А сама она всё чаще подумывала над предложением Елены заключить брак с состоятельным простолюдином.
С тем же Гилбертом Меллером: всё равно он собирался бывать в Вязах по три-четыре раза в год. Даже если женщины ему не нравятся, пусть свечку задует и думает, что он с парнем. В конце концов, не слишком Катриона сложением на женщину и похожа: плечи широкие, груди почти нет, зато мускулы наверняка покрепче, чем у самого’ «белого и пушистого крысика». Елена с дочкой после помолвки наверняка вернутся в Озёрный — пусть передадут на словах её согласие. А дядюшке Артуру Катриона уже послала письмо, в котором честно предупредила, что ей нужен именно консорт, да ещё для заключения брака требуются пятьдесят марок, которых у неё после похорон и выплаты вдовьей доли просто нет. Зато есть долги на те же полсотни марок. Глядишь, дядя сам передумает сплавлять своего любовника такой невесте. Или молодой да ранний откажется от подобного счастья и потребует отступных посущественней.
С шитьём она как раз к помолвке и успела. Привезла платье с собой, переоделась уже в замке и невольно отметила, что сира Аделаида смотрит на неё чересчур уж пристально. Словно баронессе не понравилось, что приёмная дочь деверя отдала свои вещи посторонней девице, а не какой-никакой родне: приданое Елены позволило барону подлатать самые большие дыры в хозяйстве, но жили они по-прежнему небогато. Совсем недолго ношеные платья из дорогого сукна ни самой сире Аделаиде, ни её младшей дочери не помешали бы точно. Ничего такого баронесса вслух, понятно, не сказала, но всё равно было неприятно, так что Катриона только укрепилась в намерении поздравить сира Кристиана и его невесту и сразу же ехать обратно в Вязы. Она подарила им шкуру пардуса, которую сменяла у дриад на сахарные головы, и задержалась только для того, чтобы отозвать Елену в сторонку и шепнуть, что согласна заключить брак с любым из знакомых госпожи Ферр, желающим носить бархатные камзолы и золотые браслеты, если он готов выплатить и пожертвование храму, и её долг барону. Та нахмурилась и сказала так же негромко:
— Так, сира, пойдёмте-ка ко мне, это не тот разговор, чтобы вести его в коридорах.
И пока невесте и её родителям показывали замок, да не только парадную его часть, но и службы — всё, с чем столкнётся супруга среднего сына барона Волчьей Пущи, — Елена опять заварила свои травки. Только пирогов у неё в этот раз не было, зато была такая же нарядная жестянка с изюмом и орехами, какую Катрионе преподнёс Меллер.
Сели они опять к камину, потому что стол Елены был завален амбарными книгами и какими-то бумагами так, что чашку некуда было приткнуть. Катриона осторожно хлебнула горячий отвар и слегка поморщилась: горько же, правильно сир Георг не любит этот пареный веник. Ну вот разве что орешки, покрытые сахарной корочкой, запивать, чтобы не было так приторно.
А Елена села в соседнее кресло и задумчиво проговорила:
— Сотня марок, значит… К чему так скромничать, сира Катриона? Требуйте чего-то посерьёзнее. Вы законная дочь сира Руфуса, девятое колено владетелей Вязов, а не признанный бастард от смазливой горничной, чтобы обойтись сотней золотых. Уверяю вас, те, кто хочет носить бархатные камзолы и золотые браслеты, десять-пятнадцать тысяч готовы платить за настоящее, не пару поколений назад пожалованное дворянство. Но девушки из первого сословия ещё кое-как соглашаются поносить колечко фаворитки, а потом всё-таки выходят замуж с хорошим приданым за ровню. В брак вступать с торговцем или мануфактурщиком согласны далеко не все.
Катриона ошеломлённо покачала головой. Требовать со своего пока ещё неизвестного жениха десять тысяч?
— Но тогда получится, будто он меня купил!
Елена посмотрела на неё со странной улыбкой.
— А как же вы думали? — сказала она. — Для нашего круга всё товар, имя и титул в том числе. Это не попытка оскорбить, сира Катриона. Я вам говорю как есть. Вы назначаете цену — желающие назваться вашим сиром-консортом решают, подходит ли она им. Всё просто, сир Георг вам это подтвердит. Вряд ли ваша семейная жизнь сложится удачно, но по крайней мере вам и вашим детям не придётся отчаянно экономить каждый грош, чтобы купить необходимое, а не то что позволить себе какой-нибудь приятный пустячок.