— Да, конечно, — устало сказала Катриона. Ясно было, что предполагаемый супруг охотно откупился бы от неё хоть вдвое большей суммой, но время уже поджимало так, что считаться с желаниями младшего Меллера было для неё непозволительной роскошью. Да и постройка новой крепости ни ей самой, ни её детям точно будет не по карману, а нынешняя требовала бесконечной починки то по мелочам, то всерьёз. — Сир Георг, я не пойду против вашего прямого приказа. Но если вы не запретите мне взять в консорты торговца, я согласна на предложение господина Меллер-Вебера. А замужней женщине, особенно с ребёнком, в самом деле можно не трястись так над своей репутацией, как девице. Тот же сир Эммет сможет стать моим маршалом — вы ведь о нём говорили в прошлый раз?
— Он не женат? — спросил старший Меллер.
— Это сын сира Вениамина из Старицы, — пояснил барон. — Второй сын младшего брата — кто ему позволит жениться? Только в бесплодный брак вступить. Или стать консортом.
— А консортом он быть не хочет?
— Да сам он согласен, и сир Венимамин тоже, но его старший брат всё никак не решит, не ущемляет ли такой брак его достоинство.
— Брак племянника с девушкой, у которой будет вклад в нашем торговом доме на сотню марок, его устроит?
— Ваша фаворитка, которую вы хотите выдать замуж? — усмехнулся сир Георг.
— И сплавить с глаз долой как можно дальше? Нет, сир. Любая из ваших бесприданниц по вашему выбору. Или по выбору сиры Катрионы, которой придётся с женой своего маршала видеться часто и подолгу.
— Даже так? — задумчиво проговорил барон, а Катриона оживилась: если её маршал будет женат, сплетен это здорово поубавит. То есть, болтать будут всё равно, но не так много и не такие гадости, как о сеньоре, которая своего консорта видит трижды в год, зато имеет соседского племянника под боком.
— Сира Аларика, например, очень милая девушка, — сказала она. — Но ей или в послушницы, или всю жизнь с братом и его супругой — в приданое ей разве что сундучок белья соберут.
— Если вы согласны видеть её кем-то вроде компаньонки, поговорите с её родителями. Если сир Вениамин не… — Старший Меллер вдруг, не договорив, мучительно раскашлялся, и младший тут же метнулся к нему, выхватывая из кармана какой-то флакон.
— Послать за целителем? — встревоженно спросил барон.
— Не стоит.
— Да, и поскорее!
Ответили Меллеры враз, но сир Георг послушался младшего. Катриона тоже бы на его месте не стала слушать того, кто сипит, оттягивая галстух: «Ерунда, сейчас отдышусь. Не в первый… раз». Она смотрела, как Гилберт Меллер усаживает своего дядю в кресло, быстро и ловко, привычно разматывает галстух, расстёгивает ворот сорочки и, смочив платок жидкостью из флакона, подносит его к дядиному лицу, и вид у него при этом напряжённый и испуганный, хоть и без паники. Значит, вот такой он с теми, кого любит? Сама Катриона на его любовь, понятно, не рассчитывала, но детей же он будет любить? Даже если они будут её наследниками, не его?
Феликс Каттен, к счастью, был в замке, а не где-нибудь у Нижних Бродов. Явился он быстро, коротко похвалил младшего Меллера за правильные действия и тут же выставил его из баронского кабинета, а Катриона и сама поняла, что совсем там не нужна. Села в маленькой зале перед закрытой дверью и приготовилась ждать, что в конце концов решит её сюзерен.
— Я же говорил, что не надо ему ехать! — с тоскливой злостью сказал Меллер, прижимаясь лбом к даже на вид холодному, кое-где аж инеем покрытому переплёту окна. — Он только поправляться начал, а в такую погоду ехать в такую даль…
Катриона кивнула, хоть он и не мог этого видеть. Ей было очень неловко за такие мысли, но какой-то мерзкий голосок в её душе нашёптывал, что если старший Меллер, храни Канн, умрёт, младшего ждёт год траура, и уж ему-то никто не сделает никаких послаблений. Чтобы заглушить этот голос, она участливо спросила:
— Ваш дядя простудился?
— Да у него всю жизнь так, — Меллер повернулся к ней и попытался совладать со своим лицом, но получалось неважно. — Только это и успокаивает. Рутгер, его супруг, говорил, что когда они познакомились ещё подростками, дядя точно так же кашлял. Один из лекарей давал ему года два-три, другой обещал при аккуратном лечении долгую благополучную жизнь… Прав оказался всё-таки второй, но лет-то дяде уже не пятнадцать и даже не тридцать. Пора поберечь себя всерьёз. Нас с Томасом для того же и отправили в Озёрный, чтобы помогали ему, а со временем заменили в поездках.
— Томас — это ваш брат?
— Да, сводный.
— А летом, когда Марена потребовала с меня вдовью долю… — Катриона запнулась. «Это был он или вы?» — довольно глупо бы звучало.
Меллер чуть усмехнулся.
— Я это был, сира. Рутгер меня привёз представить господину барону, чтобы я мог осенью сам приехать за зерном. Томас моложе и красивее, — немного помолчав, прибавил он. — В матушкину породу, так что в толстого хомяка к тридцати годам не превратится, как в нашей семье обычно бывает. Но он признанный бастард от фаворитки, поэтому ему сватают ещё одного Вебера, одного из тех, что наследниками не станут… Простите, вряд ли это вам интересно.
Вообще-то, в другое время Катриона охотно послушала бы, как обстоят дела с браками и наследствами в больших и богатых торговых семьях. Но сейчас её волновал куда более важный для неё вопрос:
— А почему вы против этого брака? Ведь против же? Я вам настолько не нравлюсь? Или, — она немного помялась, — вам женщины совсем не интересны?
— Что? — удивился он. — Нет, сира, вот уж нет. Я вообще всеяден до безобразия: мужчины, женщины, люди, эльфы, гномы, орки, сверху, снизу… Лишь бы мы были интересны друг другу. А вами, сира Катриона, я просто восхищаюсь.
— Да уж?
— Честное слово, — заверил он. Умом Катриона прекрасно понимала, что тип, уговоривший дриад сообщить о нём гномам, врать должен как дышать — не задумываясь. Но слышать всё равно было приятно, хоть и уговаривала она себя не развешивать уши. — В ваших краях и мужчинам-то несладко, а уж одинокой девушке — вообще кошмар. А вы не сдаётесь, рук не опускаете, всё пытаетесь позаботиться о своих людях. Однако в брак следовало бы вступать людям, у которых и воспитание, и взгляды на жизнь, и цели в жизни схожие. Не хочу вас обидеть, но с кем-нибудь из Веберов или Хауэров мне поладить было бы гораздо проще. А что за семейная жизнь будет у нас с вами? Носим браслеты, числимся состоящими в браке, но на деле будем чужими людьми, друг другу непонятными и не всегда приятными? — Он помотал головой, оттянул богато вышитый галстух, словно и его одолевал приступ удушья, и сказал с заметным усилием: — Я прошу прощения, сира. Не следовало, конечно, такого говорить. Я очень расстроен и очень боюсь за дядю, поэтому не думаю, что говорю. Простите.
«Всё ты думаешь и нарочно это сказал, — хмуро подумала Катриона, глядя, как он мнёт в потных от волнения руках полосу белоснежного полотна с такой вышивкой, что один этот галстух, наверное, целую марку стоил. — Свалил на беспокойство, а сам и рад поводу высказаться. Нет уж, не надейся, я не отступлюсь. Новая крепость, браслеты и женатый маршал — ради этого нетрудно потерпеть толстого хомяка три-четыре раза в год. А я не Марена. Ныть, что тебя вечно нет дома, не буду и плакать тоже. Надеюсь, что у нас-то наследник получится, а то ведь кого-то другого искать придётся». Она брезгливо дёрнула плечом. Тащить в свою постель кого-то ещё, если Меллер не справится с обязанностями консорта, совсем ей не хотелось.
Дверь кабинета открылась, Каттен позвал её возможного жениха, и тот чуть ли не бегом ринулся к целителю. Вдвоём они вывели бледного, но уже выглядевшего поживее старшего Меллера, а Катриона вошла и остановилась перед бароном.
— Ничего плохого об этой семье сказать не могу, — тяжко вздохнул он. — Как-никак уже больше десятка лет с ними дела веду. Но ты уверена, что оно того стоит? Вроде бы и есть супруг, а на деле есть он где угодно, только не в Вязах.
— А зачем он мне в Вязах? — буркнула Катриона, неожиданно для себя задетая рассуждениями Меллера о браке с нею. — Управляющим? Так с хозяйством я и сама справлюсь. Зато, глядишь, моей дочери не придётся чужие платья перешивать.
— Это уж точно, — невесело усмехнулся барон. — Тогда будем считать, что помолвку вы заключили. Или ты хочешь официальную церемонию провести?
— Нет, — Катриона даже головой мотнула. — Зачем? Я в трауре ещё пока, и вообще… Вот господину Меллер-Веберу полегче станет, лучше мы с ним договоримся, что это будет за крепость и что за вклад он собирается для моей как бы компаньонки открыть.
— Ох, — вздохнул сир Георг, — как сейчас помню, привёз Ламберт из Озёрного черновик брачного договора…
========== Глава 8 ==========
Снег ложился, расползался неопрятными клочьями, смешиваясь с грязью, потом выпадал снова, опять подтаивал и наконец улёгся пока ещё тонким, по щиколотку, но уже надёжным покрывалом. Катриона, переживавшая за озимые, облегчённо выдохнула: она боялась бесснежных морозов, то и дело прихватывавших здешние места между Белой Дорогой и Солнцеворотом. В этом году вроде бы можно было расслабиться.
Приезжала мать Клара, очень недовольная тем, что её гоняют по всему баронству, и даже не считавшая нужным сделать лицо поприветливее. Во дворе крепости опять установили переносной алтарь, поставили на него статуэтку Сармендеса, и четыре пары новобрачных друг за другом чинно подставили руки отцам женихов и невест, надевшим молодым на запястья простые медные браслеты. Было пасмурно и временами летел лёгкий снежок, но свадьбы играть всё равно решено было во дворе, а по домам разойтись, чтобы там продолжить веселье, народ собирался чуть позже, когда все продрогнут… или, скорее, когда стемнеет.
Катриона поздравила новобрачных, подарила всем по серебряной монетке и ушла проводить жрицу. По-старушечьи ворчавшую, что вот не могли же люди договориться на какой-то один день — приходится без конца таскаться то в один конец Волчьей Пущи, то в другой. Причём гоняют туда-сюда именно её, будто у матушки Саманты других помощниц нет! Катриона равнодушно кивала, не споря и не укоряя мать Клару в недостойных служительницы Девяти словах и мыслях. Она с беспокойством ждала вопросов о собственном бракосочетании, но то ли барон ещё не говорил о нём с матерью Самантой, то ли та не делилась планами с младшими жрицами: говорила мать Клара исключительно о том, как она устала мотаться по крестьянским свадьбам. Наконец она уехала, бурча и кутаясь в медвежью шкуру, а Катриона ушла к себе. Как-никак она была в трауре, и ей достаточно было поздравить молодых. Веселиться на свадьбе ей было не к лицу.
«Скорее бы уже сир Эммет с сирой Аларикой брак заключили и переехали сюда», — подумала она, зажигая свечи у себя на столе: низкое солнце, бледным диском просвечивавшее сквозь облачную муть, уже ушло за угол, и шить было темно, даже сидя у самого окна. Не шить, собственно — штопать. С этой переделкой платьев до сих пор некогда было бельё починить. Со двора сквозь стекло приглушённо доносились людские голоса, смех, девушки затянули песню про жениха, забравшего приданое, а невесту забывшего, но оба пастуха, видно, ещё угощались, потому что рожка’ми своими пение не поддержали. В общем, было не так тоскливо, как обычно, но всё равно хотелось бы, чтобы в жилой части башни был хоть кто-нибудь ещё, кроме неё. Сир Эммет со своим отцом и отец сиры Аларики уже приезжали и даже выбрали комнату, которую займут будущие супруги, но переезжать молодые собирались, понятно, после венчания — где-нибудь этак после Солнцеворота. «Скорее бы», — опять подумала Катриона. Пусть сам будущий маршал частенько станет отлучаться то в разъезды, то в замок, но супруга-то его поневоле составит компанию владетельнице Вязов.
Если, конечно, не случится чего-то такого, что расстроит и этот брак, и вообще все планы на будущее. Меллеры, например, подсчитают хорошенько, во что им влетит это строительство, и решат, что обойдутся без такой разорительной супруги. Всерьёз Катриона в такую возможность не верила, но обычно она всегда прикидывала наихудшие варианты, чтобы они не стали неожиданностью и чтобы быть готовой действовать даже в таком случае. Худшей возможностью для неё стал бы брак с тем самым молодым да ранним дядюшкиным любовником, который перебрался в столицу графства даже из своей спокойной и благополучной деревеньки. В Вязах он, конечно, жить не захочет, помощи от него не будет никакой, но и она уж точно не станет баловать его в ущерб себе и возможным детям. Захочет уехать — скатертью дорога, но содержание ему она будет высылать такое, чтобы только с голоду не умер в своём ненаглядном Озёрном. «Справлюсь», — упрямо подумала Катриона.
Она взяла старательно отстиранную, но всё равно уже серую от долгой носки нижнюю рубашку. Та была короткой, почти как мужская, чтобы удобнее было заправлять её в раздвоенную юбку, поэтому снизу не особенно износилась. А вот подмышками и на спине ткань порядком протёрлась, и надо было уже ставить заплатки, потому что перекрывать это безобразие штопкой — только нитки зря переводить. Катриона опять вспомнила, как Меллер, нервничая, теребил и тискал свой галстух, и вздохнула с недостойной благородной сеньоры завистью: полотно там было такое, что никакого шёлка не надо. Вебер небось племянников своего супруга одевает, как дорогих кукол, в лучшее из того, что ткут в его мастерских. Это в лавке Кааса продавались веберовские ткани из тех, что, наверное, считались недорогими. Не очень дорогими. А сколько стоит полотно, сквозь которое видны вытканные белым по белому же узоры сорочки? Катриона на свадьбу Вальтера брала у Кааса наполовину шёлковый сатин для праздничной рубашки и серебряную канитель для вышивки — и даже такая покупка ощутимо ударила по кошельку… А Марена, похоже, прихватила эту рубашку с собой, когда забирала свои вещи, потому что Катриона, прибираясь после их с матушкой отъезда, не нашла её среди вещей брата. Не так жалко было потраченных денег и даже работы, как обидно, что носить её будет тип, совершенно Катрионе чужой. Впрочем, что уж теперь. Отправлять в Горькие Родники гневное письмо: «Верни рубашку моего брата, воровка»? Смешно. А вообще-то, надо бы съездить в Волчью Пущу и купить себе такого же белого или хотя бы какого-нибудь светлого сатина на приличную, длинную, под платье, сорочку для бракосочетания. Меллер, конечно, знает, что у будущей супруги плохо с деньгами, но всё-таки это не причина ложиться в одну с ним постель в серой грубой рубахе с заплатками на спине и подмышками. Разве что позлить его. Или намекнуть, что неплохо бы одеть супругу поприличнее.
Да только не должен он её одевать: это он станет её консортом, и это ей вообще-то следовало бы его содержать. Вот уж он, наверное, посмеялся бы, предложи она ему содержание. В брачном договоре об этом вряд ли вообще хоть слово есть: она пыталась читать черновик, составленный Меллерами, но это был просто ужас какой-то! Неужели кто-то в самом деле может понять, что там написано, и даже как-то повернуть это на пользу себе? Катриона одолела половину листа — первого листа! — и жалобно попросила, чтобы ей объяснили всё это как-нибудь попроще. Барон махнул рукой и сказал, что сам во всём разберётся. Надо было, конечно, заявить, что в брак вступать ей, она и должна разбираться, на каких условиях. Однако Катриона трусливо сбежала, скинув эту заботу на своего сюзерена. Женил ведь уже разок своего брата на такой же зубастой крысе — знает уже, что к чему.
О контракте речь и пошла, когда Катриона, купив сатина, вернулась в замок за Сорокой и сопровождающими, но попалась на глаза сиру Георгу и была усажена за стол в его кабинете. Барон положил на стол перед нею тот самый черновик и, постукивая по нему пером (без чернил, конечно), изложил суть договора:
— Гилберт Меллер отказывается от содержания, ты отказываешься от любых претензий на его имущество. — Катриона кивнула: это было понятно, она и так получала по этому договору немало. — Он строит крепость не меньшую, чем нынешняя, но из камня, а одну из пристроек забирает себе в качестве склада. — Катриона опять кивнула. Ясно же, что торговцу нужно хорошее, крепкое помещение в надёжном месте, чтобы хранить товары, которые в здешней глуши станут слишком большим искушением не только для разбойников, но и для местных жителей. — Ваши дети наследуют только Вязы, имущество Меллеров они наследовать не могут. Но разумеется, дочери он даст приличное приданое, а сыну купит достойное снаряжение.