И Маркус, и Гэвин, и Элайджа ждут незамедлительных последствий разговора за завтраком. Но ничего не происходит. Отец словно забывает о Маркусе.
Гроза разражается после Дня Труда. Советник приглашает сыновей зайти в его кабинет на пару слов во вторник перед ужином. Он не хочет улетать в Вашингтон не поговорив.
— Иметь друзей — это правильно. Это приятно и полезно. Но это еще и ответственно, — начинает Советник, неторопливо закуривая сигару и, внимательно глядя то на одного сына, то на другого, продолжает:
— Друзья — это те, для кого мы готовы сделать все. Это семья — которую мы сами себе выбираем. Я видел, что Гэвин сдружился с Маркусом, а теперь и ты, Элайджа. Я ничего не имею против. Пока. Но… Как бы лучше это вам сказать… Поверьте моему опыту, лучше иметь друзей своего круга. Пусть не таких ярких, как Маркус, но зато и без сюрпризов. Я не говорю, что Маркус ненадежный. Я не говорю, что Маркус не заслуживает нашего расположения и доверия. Но я бы предпочитал, чтобы он дружил с вами, а не вы с ним. Одностороннее движение эмоций всегда безопаснее. Пусть лучше он будет готов на все ради дружбы с вами, а не вы! Подумайте над этим. Больше я от вас ничего не прошу. Пока. Договорились?
Гэвин кивает головой сразу. Элайджа — поразмыслив несколько секунд. Но от этого его согласие кажется более уверенным и заслуживающим доверия. Советник Рид удовлетворенно улыбается. Практически сразу после ужина он вылетает назад в Вашингтон координировать «программу правового регулирования в сфере клонирования и трансгенных мутаций», а Маркус остается. Через два дня начало учебного года. Гэвину надо снова войти в ритм, Элайдже — собраться с духом.
***
Учебный год начинается с того, что Элайджа сдает экстерном программу за шестой, седьмой и восьмой класс и просит разрешения учиться с ноября на одном потоке с Гэвином. Пока директор решает эту проблему, Маркус, Элайджа и Гэвин сидят в приемной и снова чувствуют себя одной командой.
Но этот момент проходит, и Гэвин опять в стороне. Гэвин знает по себе, что есть в брате что-то такое, что заставляет хотеть о нем заботиться, но здесь другое. Для Маркуса Элайджи больше чем работа, больше, чем дружба. В отношении Маркуса есть что-то глубоко личное, исключающее и исключительное. Если бы Гэвин захотел копнуть поглубже, он бы употребил слово «фатальное». Но он не копает. А ведь еще весной ничего такого не было.
Сейчас Маркус целиком занят Элайджей, планирует его утро и вечер по минутам. На Гэвина остается все меньше и меньше времени, совместные тренировки теперь только по субботам. Гэвин чувствует себя третьим лишним, а Элайджа ничего не замечает вокруг, кроме учебников. Гэвин думает, что так неправильно. Он хочет, чтобы все стало по-прежнему, как было до его отъезда в летний лагерь:
— Ты ненормальный, Лайджа! — не выдерживает он к Рождеству, — Так учиться, так тренироваться. У тебя крыша поехала второй раз, только в другую сторону.
— А мне кажется, что наоборот, что наконец я стал нормальным.
— Ну если ты нормальный, то я дебил.
— Только не для меня, — Элайджа так серьезен, что это обидно вдвойне. Гэвин с досады дает брату затрещину. Его ладонь вскользь проходит по густым мягким волосам на затылке.
— Это была шутка, — примирительно говорит Элайджа, но Гэвин-то знает, что он не шутил. Он не умеет.
***
В апреле Элайджа с Гэвином опять учатся в разных классах. Гэвин еще в десятом специализируется на общих предметах, а Лайджа уже в одиннадцатом — на академических.
К удивлению Гэвина, Элайджа выигрывает конкурс Интел. Семья едет в Вашингтон на вручение. Это первый выход Элайджа в свет. Хотя Маркус и провел с ним перед отъездом всю ночь успокаивая, убеждая, уговаривая, это помогло лишь отчасти. Элайджа спокоен внешне, но внутри у него все дрожит. Гэвин видит, как его глаза иногда закатываются, как пальцы, которые он прячет в карманы брюк от чужих глаз подальше, скрючены, а губы почти белые.
В таком состоянии брат не может ни фотографироваться, ни говорить благодарственную речь с трибуны. Гэвин не понимает, почему отец не взял Маркуса. Что и кому он хотел доказать? Может быть Элайдже и можно волноваться, но Маркусу в этот момент лучше быть рядом. Так думает Гэвин, держа Элайджу за руку за кулисами и слушая, как отец вместо него тоном экскурсовода вещает на весь зал:
— Я горжусь своим сыном. Его детство прошло в трудных условиях, но он, как потомственный Рид, преодолел все преграды на своем пути. Духовный голод, который он пережил в детстве, вызвал повышенный аппетит к знаниям. Однозначно. Главная трудность для нас всех была в том, чтобы разбудить этот аппетит, но наша семья с этим справилась. Поэтому эта награда не только для моего мальчика, но и для всей семьи Рид, и я, как ее глава, сегодня благодарю жюри конкурса Интел за высокую честь выступить перед всеми собравшимися в зале. Я уверен, что это только первый шаг Элайджа Рида к новым открытиям на благо всего человечества.
Гэвину стыдно, что Маркус, который стоит за всеми достижениями Элайджа и та докторша из программы «быстрый мир», Аманда Смит, не то что не приглашены, но даже не упомянуты.
Отец продолжает:
— Я благодарю фонд Интел за выдающуюся роль в поиске и продвижении работ таких молодых новаторов, как мой сын. Я считаю, что нашей стране надо всесторонне поддерживать программы развития детей именно с дисфункцией нейронной сети. Как говорит статистика, такие дети становятся особо выдающимися учеными. За ними будущее нации.
— Люди неблагодарные существа, — в то же самое время говорит Лайджа вполголоса, но Гэвин слышит очень хорошо и чувствует стыд, словно получил пощечину. Хотя при чем тут он?
***
Уже в мае Элайджа становится знаменитостью в узких кругах. Ему прочат блестящее будущее. В июне неинвазивная модель нейроинтерфейса, которую он предложил на конкурс Интел, привлекает к себе внимание Google DeepMind. Их главный пишет письмо с просьбой о сотрудничестве и прилагает к нему очень интересный договор. Советник Рид снимает очки и начинает их усердно протирать, энергично двигает желваками. Советник Рид не может ничего подписать без Маркуса — он не опекун собственного сына, он не может патентовать результаты идей Элайджа и заключать договора. Оплошность с его стороны.
Маркус из решения всех проблем сам становится проблемой. Советник Рид начинает плохо переносить его присутствие и все чаще раздражается, делает замечания. Гэвин старается понять отца, а не осуждать, но все равно в его голове не укладывается: как может то, что раньше ставилось Маркусу в заслугу, теперь мешать.
Потом Гэвин случайно слышит, как отец непривычно громко, голосом неправого человека говорит дяде Карлу по телефону:
— Я уверен, что этот человек плохо влияет на Элайджу. Однозначно. Я должен принять меры.
Гэвин уходит в свою комнату, готовится к завтрашнему тесту и думает: «Нужен тот, кто нужен? Нужен, пока нужен? Неужели отец руководствовался этой философией? Нет, не философией — зачем такие красивые понятия! — просто-напросто выгодой?»
К июлю Советник Рид больше не хочет слышать ни про родовую травму, ни про кровоизлияние в мозг. Теперь для него Элайджа — тот человек, на которого можно сделать ставку. Но его статус умственно-отсталого, записанный во всех медицинских документах, и опекунство Маркуса, официально оформленное при поступлении того на работу, напрягают.
Советник Рид привык с самого рождения сына вести борьбу за его нормальность. В июле он с тем же энтузиазмом готовится вступить в войну за самоутверждение рядом с будущей мировой знаменитостью. Как раньше, Советник Рид не собирается жалеть средств и не собирается их выбирать. Стремление добиваться своих целей немедленно и любой ценой остается опасным признаком его волевого характера.
В августе мистер Рид организует домашний консилиум. Приглашает человек десять, с именами и степенями. Никого из них Гэвин никогда не видел, ни в Институте, ни позже. Почти все они обслуживают армию. Аманды Стерн среди светил науки нет.
Все эти люди беседуют, разглядывают, ощупывают Лайджа, будто собираются его купить за очень и очень высокую цену. Задают вопросы. В основном Маркусу. А кому еще? Через десять долгих и тяжелых часов отец получает официальное заключение и новый красивый социальный статус сына, а медицинские светила — званый ужин в лучшем ресторане Бостона.
Через неделю после этого события глава семейства снова сажает сыновей перед собой в кабинете. На этот раз Маркус тоже приглашен. Говорит старший Рид тихо и спокойно, но таким тоном, словно отдает приказы. Элайджа чувствует себя неуютно. Ему еще никто и никогда не приказывал.
— Поверьте, мне очень трудно сказать то, что я скажу. Но ради блага Элайджи я обязан это сделать. Я принял решение, что проживание с нами Маркуса больше невозможно. Элайджа слишком привязался к вам, Маркус, и я считаю эту привязанность чрезмерной. Не подумайте, я ни в чем вас не обвиняю, но Элайджа больше не болен. Это подтвердил консилиум. Кроме того, ваша опека душит его инициативу. Как мне ни тяжело это признавать, но Элайджа должен будет через год переехать в Массачусетский университет. И чем раньше он привыкнет быть независимым и самостоятельным, тем лучше. Самостоятельность нанесет по остаткам родовой травмы Элайджа последний удар. Но рядом с вами он никогда не сможет стать самостоятельным.
Гэвин сидит и не решается поднять глаза. Понимает, что отец обвиняет Маркуса в том, что все три года тот заменял Лайджу родителя, сиделку, друга и учителя. Он обвиняет его в успехе и за это гонит из дома. А как же «я буду вам бесконечно благодарен»? «Это и есть благодарность?» — хочет спросить Гэвин, но молчит. Светила решили, что Лайджа здоров, но они не видели скрюченных пальцев брата на вручении премии Интел. Они не знают, что когда Маркуса долго нет рядом, когда тот уезжает на несколько дней повидать семью, Лайджа нервничает и теряет координацию, как в детстве. Но может быть светила и правы? Может так организм Лайджа реагирует на зависимость от Маркуса? Может быть надо сделать так, как говорит отец — отрубить раз и навсегда?
Гэвин вдруг вспоминает, как мама приезжала из командировок, как было больно, когда она уезжала вновь. «Уж лучше раз и все», — думает Гэвин и соглашается с отцом. Лайджу можно волноваться. Поволнуется и все пройдет. У Гэвина же прошло. Два месяца — и он забудет. А эмоции? Что эмоции? Они эфемерны, их в карман не положишь, в резюме не напишешь. Да и зачем Маркус в резюме? Он же другого круга.
Эладжа слушает не перебивая, но с каждым словом отца его глаза загораются ярче и сияют холодом. Их словно что-то подсвечивает изнутри. То ли измененная доктором Стерн сеть нейронов, то ли решимость постоять за себя, то ли оставленная в наследство матерью родовая травма.
— Я понимаю тебя папа. Ты, как всегда, прав, — начинает Элайджа и кладет руку на колено Маркусу, когда тот собирается вставить свое слово, — но у меня есть проект. Я хочу открыть свою фирму. Я уже и название придумал. «Киберлайф». Надо быстро запатентовать на нее новую штуку — «нейронную пыль» — комплект крошечных ультразвуковых датчиков…
Тут Элайджа видит, что на лице отца появляется выражение скуки, которое тот пытается скрыть изо всех сил. Он сбивается, заикается, проглатывает слова, что-то мелькает в нем от прежнего Элайджа: в опущенных уголках губ, во взгляде, который упирается в точку посреди бровей отца:
— … для записи мозговой активности, можно будет контролировать и провоцировать эмоции, эмоцию раскаяния, например…
Элайджа пугается, что не сумеет удержать внимание достаточно долго, чтобы успеть сказать самое главное. Прерывает сам себя на середине предложения, собирается с духом и твердо закачивает:
— А регистрация и все формальности патента — это мне еще одному не потянуть, и … мне нужен доверенный человек, тот кто ради… нашей семьи, — Гэвин замечает, как рука Лайджа сжимает колено Маркуса, запрещая говорить, — пойдет на все. Ты в Вашингтоне… нет, ты не подумай, я не упрекаю, я горжусь … Но один я не справлюсь… Гэвин знает не больше меня, и его никто не воспримет всерьез. Нанимать адвоката со стороны я не хочу. Утечка и все такое. Там все на поверхности и … А Маркус… он может помочь. А потом ты возьмешь все в свои руки. Хороший план? Я прав?
Гэвин слышит, как доводит до ума свою речь брат: выбирает только те слова, которые отец поймет, которые его убедят, и врет на ходу. Да как убедительно! Нет у него никакой фирмы, даже в проекте, иначе бы Гэвин знал. Но и тут Гэвин молчит. Чертик внутри него радуется, что Маркус останется, и от этого становится хорошо. Эмоции в карман не положишь, но все-таки … Он опять не решается поднять глаза, — чертик не на показ — но под столом находит руку Маркуса и крепко сжимает. Потом они вместе с Лайджи выходят из кабинета. Маркус остается на тет-а-тет.
— Я как-то растерялся, Лайджа. Извини. Вроде и отец правильно говорит, и ты. Но с фирмой ты здорово повернул, даже я поверил.
— Потому, что это правда. Я просто придумал прям там, в кабинете. А моя самостоятельность отцу не нужна. Ему нужны дивиденды. Жаль, что ты не понял.
Гэвин слышит, насколько горько звучит голос Лайджа и думает, что этот разговор должен был нанести удар по Маркусу, а нанес по вере их обоих в способность людей отвечать добром на добро.
========== Маркус ==========
Советник Рид оставляет Маркуса в доме еще на три месяца: в конце концов он отличное приобретение. Но теперь требует от него каждодневных отчетов о том, как продвигаются дела с регистрацией фирмы Элайджа. Секретарь Советника Рида просит сведения о встречах с юристами, муниципальными службами и представителями патентного агентства. Дом завален документами о законодательнах лазейках, налоговых механизмах, и рыночных котировках. Советник готовится не только воевать за идеи сына, но и защищать завоеванное.
Все чаще Маркус занят с документами и все реже может проводить время с Элайджем. Чтобы выкроить час на занятия вечером, он решает отказаться от утренних проводов до школы и вечерних встреч после. Гэвин вполне может его заменить. Да и Советник Рид подчеркивает, что взрослые шестнадцатилетние мальчики могут сами дойти от Даун Тауна до Бэк Бей и обратно. Гэвин согласен с отцом, но почему-то без Маркуса и ему на улице неуютно. Гэвин все время смотрит по сторонам и все чаще вспоминает про людей в удобных костюмах из далекого детства.
Ему все время кажется, что Риды, все Риды, под прицелом. Три года ничего не изменили. Вернее, только ухудшили. Теперь у отца один из основных лоббистов клонирования — его ненавидят полстраны. Этого уже достаточно, чтобы бояться, а есть еще Элайджа. Его фотография мелькает то в том, то в другом научном журнале, его считают новым Илоном Маском. Элайдже вроде от этого ни тепло, ни холодно. А вот Гэвину не по себе. Мало ли что кому может в голову прийти. Однажды обжёгшись на молоке, Гэвин дует на воду. От школы до дома не больше километра, но он упорно шлет Маркусу несколько sms-сообщений с интервалом в три-четыре минуты «прошли Хай стрит», «два раза черный крайслер F 86-088».
Это становится потребностью, Гэвин загадывает: если Маркус успеет ответить до тех пор пока они перейдут улицу или не завернут за угол, или пройдут мимо стоянки, освещенной, но пустынной с пяти вечера, то все будет хорошо. Конечно это просто подстраховка, нервы и глупость. Если что, Гэвин сумеет постоять и за себя, и за Лайджа — он тренированный. Если что… Но спокойнее, когда от Маркуса приходит ответная sms: «ОК».
А еще он просит Маркуса увеличить тренировки.
— Тебя что-то тревожит?
На этот вопрос Гэвин не знает, что ответить. Честно сказать, что ему страшно возвращаться в темноте, кажется недостойным мужчины.
— Соревнования будут. Хочу выиграть.
Ответ ни о чем, Гэвин весь сжимается внутри в ожидании новых вопросов, но Маркус их не задает. Кивает, делает вид, что верит, и находит один дополнительный час перед сном для кикбоксинга.
***
То ли Гэвин притягивает своими страхами неприятности, то ли все его страхи — это чрезмерно развитая интуиция, но то, чего он так боялся, случается, когда он и Элайджа возвращаются домой в неприятной мороси густых ноябрьских сумерек.