Тает, начинает таять, — с затаённым восторгом подумал я, направляясь дальше по коридору в сторону нашего купе.
В купе доктор выпил почти тёплой минеральной воды, но читать не захотел. Захотел играть в какую-то игру, в которой мы что-то чертили на бумаге и потом угадывали, но мне это понравилось, и мой доктор даже смеялся, пока мы были заняты.
Через часа четыре доктора снова сдуло ветром в коридор поезда, но на этот раз, потолкавшись там, он вернулся обратно, принимаясь аккуратно и очень медленно собирать все свои щёточки, расчёски с очёчками по купе.
Насилу он дождался станции. Он царственно возложил на меня все обязанности касательно всех наших с ним вещей, и сам лично своей царственной персоной спустился с поезда на сухой, обсыпанный песком, перрон. Я, навернувшись с какой-то из ступенек, живо собрал все чемоданы и последовал за стройным телом супруга, облачённого в тонкие светлые брюки и тёмно-синюю рубашку-поло, к каменному парапету, в надежде поставить на него что-нибудь из вещей. Как только я это сделал, за нашими спинами тронулся поезд и, пророкотав набирающейся скоростью, схлынул в далёкую правую кулису, открыв перед нами солнце, море и весь приморский городок с ослепительно белой лестницей, ведущей в его недра.
Лектер, бросив меня, сейчас же вспорхнул и как мотылёк с крылышками перелетел по настилу через железнодорожные пути. Он нашёл там такой же каменный парапет, замер около него и вцепился в море глазами. Он о чём-то глубоко думал, когда я, навьюченный как ослик, притащился к нему вместе со всей нашей поклажей.
— Милый! — окликнул я его. — Возьми сумку?
Лектер посмотрел на меня, на сумку. Он забрал у меня и сумку, и свой чемодан, покачал головой и направился к лестнице.
Несмотря на докторское задумчивое благоговение пред водной гладью, бежать скорее к морю он не захотел.
В покрытом щёлками во всех деревянных поверхностях убранства номерке с балкончиком в сторону пристани Ганнибал лениво сидел в тонконогом креслице, всё глубже и глубже утопая в нём, сцепив руки, вытянув ноги и смотря куда-то в сторону открытого окна. Я, перешагивая через чемоданы, ходил в комнате.
— Разобрать твои вещи? — закинув в ванную полотенце, спросил я.
Ганнибал медленно перевёл на меня взгляд.
— Хочешь обедать? — предложил я, чуть улыбнувшись.
— Переодень меня, — лениво и сладко улыбаясь, попросил Ганнибал, вытягивая в мою сторону руку с кольцом.
Я подошёл, опустился на коленки у его ног и стал снимать с него обувь. Отставив лёгкие туфли в сторону, я полез расстёгивать его брюки, успешно с этим справился и попробовал их с него сдёрнуть. Лектер ласково рассмеялся. Он сел, сам снял брюки с бёдер, позволил мне стянуть их полностью и забрать себе. Сам же энергично стянул через голову рубашку-поло, сейчас же вставая. Мы с ним встретились наверху — я со штанами в руках, он с рубашкой. Я обнял его за талию, он дал себя поцеловать. Штаны я отложил на спинку кресла, он рубашку, сложенную вчетверо — туда же.
Я по старой привычке чуть не сморозил что-то из старого неловкого репертуара любовника-дурака, но Лектер меня одёрнул. Тогда я очень серьёзно и глубоко на него взглянул и так же серьёзно сказал:
— Сэр?..
Лектер снёс меня поцелуем. Мы мигом очутились в кровати. Я уже был в этом хорош: я умел говорить почти что угодно таким тоном, каким следует. И снова, второй уже раз всё те же солнечный свет, морской прибой и ласковое тепло доставили мне эстетически и практически совершенного мужа! Как оно всё взаимосвязано?
До вечера Лектер не ныл. До вечера Лектер поел бутербродов. И Лектер так и не ринулся к морю.
Ночь была полной, густой и здоровой. Ганнибал крепко спокойно спал на свежей чистой постели рядом со мной. Я слышал его дыхание и периодические похрапывания, которых я, разумеется, вовсе не слышал, а мне только это казалось, и чувствовал разливающееся по всему телу тихое удовольствие.
Когда я прижался к его плечу, он, не просыпаясь огладил пальцами край моего лица и подбородок, сладко вздыхая и продолжая спать. Я ждал утра. С Ганнибалом я каждый раз со страхом ждал утра, чтобы поскорее удостовериться в том, что всё по-прежнему в силе, как это было, когда мы засыпали вечером.
Ганнибал проснулся сердитым. Он отчего-то очень сердито чихал, и его недовольно сдвинутые бровки мешали мне умиляться его чиханиям. Умывшись, Ганнибал со знанием дела поворчал на меня за чемодан, брошенный посреди комнаты, после чего мы отправились завтракать. Полбокала вина вместо сока за завтраком привели Ганнибала в чувство, и он даже попросил у меня прощения за свою утреннюю ворчливость. Я, махнув на него кусочком сливы, попросил забыть об этом.
Я думал о том, что мы вернёмся с ним в номер, может быть, отдохнём, но после обязательно вскочим на ноги и отправимся куда-нибудь в горы, искать местные достопримечательности, указанные в гиде… но у Лектера были другие мысли по поводу наших планов.
— Уилли, — обратился он ко мне, — ты не будешь против, если я немного прогуляюсь сам?
— А почему я должен быть против? — чавкая, удивился я, потому что конечно же я был против.
Ганнибал пожал плечами с улыбкой.
— Если ты не против, то сделаем так. Спасибо, — сказал он. — К обеду я, наверное, уже вернусь… Может быть, дойду сейчас до пристани и тут же пойду обратно. Ты будешь в номере?..
— Да, наверное, — удивляясь ещё раз, проговорил я. — Где мне ещё быть?
— Ладно… Спасибо.
Ганнибал поднялся, хотел меня поцеловать, но, заметив кучу народу вокруг, передумал и, просто улыбнувшись мне, ушёл. Я вернулся в наш номер один.
К полудню на небо над городом очень некстати начали наплывать облака. С каждым часом они закрывали все большую часть неба, обдавая сверкающий мокрый берег и дальние скалы потоками холодной голубо-серой тени.
Лектер вернулся тихо, в одну из таких теней. Услышав его, я весь напрягся, читая какой-то дурацкий местный журнал и приказывая себе не шевелиться.
Ганнибал прошёл в комнату, где я сидел на диванчике, аккуратно сел рядом, и неожиданно принялся нежно прилипать носом к моей шее, медленно подтягивая всё остальное тело ко мне ближе, как большая седовласая улиточка. В это мгновение я подумал одновременно о том, как я сильно его люблю и том, как сильно я его при этом боюсь.
Что-то случилось, — решил я. — Сейчас выдаст.
— Если бы я тебе изменил, и ты узнал бы, что бы ты сделал? — спросил он, заметив, что я отвлёкся от чтения.
— Мне было бы больно, — сказал я, искоса взглянув на Ганнибала.
— И что бы ты сделал?
— Сказал бы тебе об этом, чтобы ты знал.
— И?..
— И был бы долгое время на тебя обижен.
Ганнибал приподнял подбородок с моего плеча.
— И всё?
— Да.
— Ты бы не выгнал меня, что ли?
— Конечно, нет, — встряхивая журнал, недобро усмехнулся я. — Ты же бы изменил мне, а не разлюбил.
Ганнибал опустил реснички.
— Ты изменил мне?! — спросил я, еле сдерживая смех.
— Конечно, нет! — испуганно улыбаясь и хмурясь одновременно заявил мой неудавшийся клятвопреступник.
В этот самый роковой момент, несмотря на мелькавшее местами солнце, в окнах блеснула молния и, спустя секунду, раздался грозный и клубящийся рокот обожжённого воздуха. Лектер, оставив меня в компании хрусткого журнала, срочно убежал на балкон, чтобы уставиться в небо и оценить ситуацию.
— Хочу колбасы, как вчера, — заявил он, возвращаясь. — Есть?
— Ну… Вчерашнюю съели, — растерялся я. — Можно ещё купить.
— Да.
— Мне пойти с тобой?..
— Да! Кто мне пакет нести будет?
— Так ты же одну колбасу хотел…
— О-ой, — махнул на меня Лектер рукой, куда-то убредая. — У нас зонтик есть? — крикнул он откуда-то оттуда.
— Неа.
— Хорошо! — решил он, громко меня оповестив об этом.
Чего хорошего? — подумал я и посмотрел на балконную дверь: в верхнем её окошечке к нам в комнату заглядывало набирающее синеву, тяжёлое, полное непролитым дождём небо.
Разобравшись со своими делами и причесав очаровательную чёлочку, Ганнибал взял меня за руку и повёл в магазин купить «всё» под кодовым названием «колбаса». Уже стоя в магазине он, помимо колбасы, возжелал хлеб, сыр, йогурт, пирожное, банку холодного кофе, большую бутылку минеральной воды, какую-то совершенно не нужную книжку, симпатичную чёрную мочалку для душа, журнал по готовке, пакет молока и маринованные шампиньоны в баночке. Пока я стоял на кассе, желание Ганнибала распространилось ещё на конфеты с молочной начинкой, печенье и красивый леденец на палочке. Когда мы уже расплатились, он вдруг понял, что ему обязательно нужны сигареты, и купил и их тоже. Когда мы вышли из магазина, Ганнибал остановил меня, велел подождать и вернулся за зажигалкой. Вернулся он без зажигалки, но со спичками и банановым презиком.
— Мы же взяли… — очень вкрадчиво и тихо пролепетал я с улыбкой.
Ганнибал, ввиду того, что улица была безлюдна, поцеловал меня, опуская презерватив в мой пакет, и ничего мне на это не ответил.
О том, зачем ему сигареты я тоже так и не узнал. За время всего отпуска он не выкурил ни одной сигареты. Он даже сам удивился, наткнувшись на них в своих вещах. Слава богу, он хоть не подумал, что это вещи какого-нибудь моего любовника! Это было бы очень в духе Лектера. Забыть про свои сигареты и так обо мне подумать.
Итак я сопроводил доктора Лектера обратно в его покои, где он внезапно вспомнил, что хотел ещё и вина. Конечно, я, баран такой, не удосужился ему напомнить. Будучи бараном, я лишь пожал плечами и продолжил бараньими копытами делать ему бутерброд. В конце концов, Лектер согласился на воду, а, спустя минуту, даже счёл воду более вкусной, чем вино, после чего поблагодарил меня, что я ему не напомнил. Я посмотрел на него и у себя в голове чётко, ясно подумал: «люблю», и сам стал пить ту же вкусную воду вместе с ним.
— Почему мы не могли пойти где-нибудь пообедать?
— Мне скучно, — как-то таинственно и эпически произнёс резко погрустневший Ганнибал.
— Вот и развлеклись бы. Нет?
— Я очень устал от приличных блюд, — сообщил Лектер.
Перехватив его взгляд, я энергично покивал.
— Надо было ехать во Вьетнам или Китай, — усмехнулся я. — Есть с лотков на улице.
Ганнибал задумчиво укусил большой кусок сыра, который держал в руках, очистив от упаковки.
— Тебе отрезать?.. — заботливо поинтересовался я, указывая на сыр.
— Нет, я хочу так, — он скинул туфлю с ноги и закинул ногу на подлокотник кресла. — Мы сходим поужинать куда-нибудь. Мне нужна в день порция чего-то горячего.
— Хорошо, — одобрил я. — Ганнибал?..
— Что?
Он смотрел на меня так, словно чего-то ждал. Что я что-то спрошу у него. А я не знал, что я должен спросить. Так что я лишь запомнил это, но ответить мне пришлось так:
— Ничего.
— Может быть, мне лучше будет заказать суп? — подумал Ганнибал вслух, перебивая ощущение чего-то важного.
— С каждым годом я…
— С каждым годом ты становишься слаще, — говорил я, придёрживая шляпу на ветру.
Мы стояли на палубе судна, взявшего на себя труд прокатить нас и ещё сотню пассажиров вдоль живописного побережья. Кажется, где-то на борту продолжалась увлекательная лекция, но мы с Ганнибалом на тот момент были уже очень заняты друг другом: он интеллигентно грустил для меня, а я любил его за это.
Услышав от меня о собственной сладости, Ганнибал ничего не ответил, опёрся рукой на край борта и глубоко вздохнул, а я подумал: «ну и ладно, и хорошо, раз так», и ткнулся в тот же борт локтями, чувствуя себя беспомощно барахтающимся в чане со счастьем.
Я почувствовал, как Ганнибал касается моей головы. Он подсунул пальцы под мою челюсть и повернул меня к себе, разглядывая моё лицо каким-то елейным взглядом благодушного мясника. Мне этот взгляд как-то подсознательно не понравился. Я встал прямо, поворачиваясь и, вмиг оживившись, обеспокоенно посмотрел на него.
— Говори лучше сразу, — попросил я, взял его руку и поцеловал.
Он выдержал театральную паузу.
— Это… наш последний отпуск…
И он отвернулся к морю. Сказать, что я пришёл в ужас — это ничего не сказать.
— Что?! В чём дело? Что случилось? — вцепился я в его плечи.
— Ничего не случилось… — ошарашенно пробормотал Лектер, ожидавший, видимо, что после такого заявления я всё ещё останусь спокойным и элегантным, как ему нравится.
— Почему «последний отпуск»?! — допытывался тем временем я с бешеными глазами. — Что ты хочешь этим сказать? Кто умирает? Ты? Или я?
— Да никто не умирает, Уилл! — стряхивая мои руки, сказал он, натягивая рубашку обратно на плечо. — Никто!
Я, осознав свои вопли, нервно сложил ладони, потирая их одна об другую.
— А что такое тогда? В каком смысле — последний?
— Ни в каком, — раздражённо буркнул Ганнибал. — Дай мне пройти.
И он, отстранив меня, прошёл именно там, где стоял я, хотя мог, в общем, идти в любую другую сторону, поскольку там никого не было. Я выдохнул, сбросив напряжение. Я должен был подумать.
Долгие последовательные размышления и наблюдения привели меня к логичному выводу: этот чудный отпуск был избран доктором Лектером на роль прощального тура примадонны. Но пока Ганнибал с патетикой и бокалом красного полусладкого в руке прощался с большим миром, я, сунув ладонь подмышку, смотрел на это со стороны крайне скептическим взором, поджидая, когда муж наиграется в «Последнюю песню», и мне будет можно забрать его из полной пафоса песочницы домой мыть ноги и жрать гречку с голубцами.
Конечно, Ганнибал был до ужаса красив в своих изящных изгибах психики, но мне определённо не импонировал подготавливаемый им для всего этого итог. Я не собирался искать молодого любовника, тем более, даже найдя его, я никогда не пустил бы его в нашу с Ганнибалом спальню и в собственных эротических фантазиях — мне всё ещё нужен был собственный пенис именно в том месте, куда прилепила мне его щедрая мать природа, потому я ни секунды не решился бы дразнить Ганнибала бессмысленными намёками на неверность. Он это понимал, и всё равно пил вино и прощался с солнышком, как принцесса Дюймовочка.
Ласточка, ласточка, — думал я от его лица. — Милая ласточка, унеси меня к моему принцу Уильяму!
Разумеется, ласточка бы унесла его по названному мной адресу, ведь я бы заранее дал ей двадцатку. Но Лектер в своей печали пока не замечал моих подкупленных ласточек, но я позволял ему это и не мешал. Где-то и когда-то ведь он должен был выплеснуть свою печаль?
Последний отпуск. Последнее лето.
Мне было смешно. Он стоял перепачканный сереньким песочком, пинал волны, топил взгляд в воде. Как же это могло быть последним летом? Это уже вечность. Как? Я прятал улыбку, почёсывая кончик носа, и незаметно фотографировал его профиль.
Мне приходило в голову: что если он вдруг окажется кармически прав, что если это в самом деле наше последнее лето? Ну и что?..
Меня такой расклад совершенно, никоим образом не пугал. Я не чувствовал от такой мысли никакой тяжести. Я был бы рад в любом случае. Для меня было важно только одно: что рядом море, песок и из-за этого мой муж проснулся и он снова живой, снова горячий и честный со мной. Это было главное.
Если он вдруг ни с того ни с сего принимался гнусить, я открывал йогурт или доставал пирожное, брал ложечку и насильно кормил его, каждый раз подставляя ноги на перекладинку его стула для «трагедии с вином». Он быстро прекращал свои гнусности. Трудно быть роковым предсказателем судеб, каждую минуту глотая ложечку клубничного йогурта с разноцветными рисовыми шариками. Я специально покупал йогурт с этими бесовскими шариками, чтоб он поскорее затыкался! Когда он отказался лопать шарики, я кормил его шоколадными ирисками. Словом, выходил из ситуации, как мог.
Наконец, он созрел до серьёзного разговора, серьёзность которого я уловил уже где-то на середине.