– Я вам никогда не нравился, – зло плюнул тогда в него я. Его плечи окаменели, взгляд стал острым и тяжёлым; я пожалел о собственных словах моментально, это было низко – вот так тыкать человека носом в его симпатии и антипатии. В таком контексте. Целую минуту я ждал, что он вышвырнет меня за шкирку, бросит: «Чёрт с вами, выбирайтесь как хотите!», захлопнет дверь, а я, разбитый и одинокий, останусь там… Но Снейп этого не сделал. Титаническое усилие воли: я видел, как судорожно побелели его пальцы, как отдались в моих плечах тисками, но вместо того, чтобы поставить зарвавшегося щенка на место, Снейп произнёс:
– Нет.
Всего одно слово – а как оно обескуражило меня! Я замер, растерянный, непонимающе нахмурился. Снейп отстраняться не торопился. Он будто забыл, что рядом с ним, по сути, в его объятиях – Гарри Поттер. Или, может, перестал придавать этому значение. Он коснулся ладонью моего затылка, словно проверяя, здесь ли я ещё, и выдавил, почему-то не глядя на меня:
– Я знал ваших родителей.
Тогда это было взрывом. Я всё-таки вырвался из его цепких пальцев, но зачем-то – глупый, глупый – сам ухватился за них, стиснул, наверное, больно. Он даже не поморщился. А я жадно вгляделся в его некрасивое осунувшееся лицо, ища там признаки лжи, и вместо заготовленного «Я вам не верю!» прошептал жалкое, совсем детское:
– Какими они были?
Что у меня от них оставалось? Две фотографии, выцветшие от времени и прикосновений, и презрительные ухмылки на лицах вспоминающих их Дурслей. Я знал, что у моей мамы были рыжие волосы и зелёные, совсем как у меня, глаза; я знал, что мой отец был лихачом, любителем погонять на высоких скоростях, знал, что это погубило их…
– Вы многого не понимаете, – ровно сказал Снейп, лавируя между острыми углами вопросов, которыми я засыпал его. На секунду на его губах заиграла слабая, едва заметная усмешка – он что-то задумал. – А знаете, Поттер… я расскажу вам всё, что вы захотите. О ваших родителях, о том, что с ними случилось. Если, – он впился пальцами в заднюю сторону моей шеи, и я до сих пор помню, каким болезненным и отчего-то волнительным было это прикосновение, – вы перестанете жалеть себя.
Пожалуй, только такой стимул мог заставить меня согласиться на то, что случится совсем скоро: поддаться богам.
– Гарри! – Рон тормошит меня за плечо, в глазах – беспокойство. После того, как я упал в обморок на лекции Люпина, друзья носятся со мной так, будто я хрустальный. Раздражающая, навязанная опека, которая хрустит на зубах. Если бы они знали, от чего действительно стоило бы попытаться уберечь меня… Если бы они знали.
– Иду, иду, – тут же поднимаюсь на ноги, шагаю к кафедре, опускаю листок с выполненным тестом на стол… Дамблдор смотрит на меня с пониманием и тревогой, словно знает, в глубине голубых глаз не прячется призрак смеха.
– Гарри, мальчик мой, – мягко произносит он, и меня тошнит от жалостливых ноток в голосе старика. Не надо меня жалеть. Я сам себя жалею – больше, чем стоило бы. – С тобой всё в порядке? Ты выглядишь невыспавшимся…
Моя уверенность в том, что он знает, граничит с непоколебимой. Я прищуриваюсь. Тонкий дипломатический ход почти впечатляет – он не говорит ни о чём, что могло бы быть связано с богами, но намекает: прячет подтексты в слова, в выражение лица, даже в косматые седые брови…
– Всё в порядке, сэр, – во мне откуда-то столько злости и бессильного раздражения, что хочется зарычать. – Вы извините, я… опаздываю на дополнительные занятия.
– О, как замечательно, что ты не хочешь останавливаться на достигнутом, Гарри! – восклицает довольный старик, и я скашиваю глаза на дверной проём: там маячит веснушчатое лицо Рона, терпеливо ждущего меня. Потерпи, приятель, ещё чуть-чуть. – А с кем же ты практикуешься? Дай-ка подумать… должно быть, за тебя взялся профессор Люпин! Он всегда питал к тебе особую слабость…
– Нет, я занимаюсь не с ним, – до боли впиваюсь пальцами в чёрную змею лямки рюкзака. – С профессором Снейпом.
Я вижу, как прячется вспыхнувшее было в его взгляде замешательство, как после секундного размышления Дамблдор улыбается:
– Какая замечательная новость! Наконец-то вы с профессором Снейпом смогли найти общий язык. Право, я так рад, мой мальчик… Надеюсь, он сможет тебе помочь.
Я вскидываюсь, как пуганый пёс, после последнего предложения, бледнею, невольно отступаю на шаг. И выдавливаю:
– Простите, сэр, мне уже пора.
Я спасаюсь почти бегством, не оборачиваясь, зная, что старик смотрит на меня, тяжело облокотившись на стол; уже в дверях улавливаю краем уха – или сознания – глухое «Никто, кроме него, не сумеет», но, может быть, это мне только кажется.
– Чего он от тебя хотел? – Рон кивает в сторону подоконника, и мы усаживаемся здесь, прижавшись к стеклу. Я пожимаю плечами, упираюсь затылком в стену, обнимаю рюкзак… И легко – потому что делал это десятки, сотни раз за последние недели – лгу ему:
– Да насчёт моих занятий со Снейпом вызнавал.
– Всё ещё поверить не могу, что ты на полном серьёзе попросил этого ублюдка с тобой заниматься, а он ещё и согласился, – Рон качает головой, принимая за чистую монету каждую мою полуправду. – Мне иногда кажется, что тебе стоило бы всё-таки провериться у врача, Гарри. Обмороки, навязчивые идеи, неожиданная дружба со Снейпом… – он показушно двигает бровями, и мы смеёмся. Проходящий мимо Забини смотрит на нас со странной смесью зависти и презрения – и отворачивается. А я вдруг вскакиваю на ноги, бросаю Рону, что сейчас вернусь, и бегу за Забини, и хватаю его за плечо, и торопливо произношу:
– Послушай… я хотел спросить.
– Какая честь, ко мне обратился сам Поттер. Чего тебе? – он выглядит паршиво: воспалённые белки глаз, складки у губ. Я сжимаю зубы, игнорируя вспыхнувшее внутри чувство раздражения, отвечаю мягко, почти дружелюбно:
– Это насчёт Драко.
Его лицо преображается моментально – на долю мгновения сквозь равнодушие проступают боль и ужас. Но уже через секунду передо мной стоит прежний Блейз Забини, лучший друг Драко Малфоя, потерявший его. У меня не выйдет выразить свои соболезнования, но я могу спросить – о том, что было важно для Драко и теперь важно для меня.
– Ты знал? – выдыхаю я, почти уверенный в том, что Забини непонимающе нахмурится, но он внезапно воровато оглядывается, как карманник, которого заприметила полиция, и, найдя укромный уголок, решительно тянет меня туда:
– О таком говорят не в коридоре, Поттер.
Я машу Рону, без слов прося забрать мой рюкзак и кинуть на парту в аудитории, он кивает, моё глупое сердце на секунду сжимается от глухой нежности: Рон, дружище… Забини прижимает меня к стене, выдыхает прямо в лицо:
– А тебе-то откуда об этом известно?
Я едва заметно улыбаюсь. Надо же – у Драко хватило смелости рассказать ему. Я не найду в себе ни мужества, ни жестокости признаться друзьям в том, что меня убивают боги. Вместо ответа поворачиваю голову, сдёргиваю с шеи нелепый цветастый шарф. Ранка на несколько пальцев ниже уха – диаметром в два мизинца. Снейп говорит, ей осталось совсем немного. Дня два, может, три.
– Поттер… – Забини сжимает мои запястья, подаётся ближе, чуть ли не вжимаясь носом в мою щёку, от него пахнет дорогим парфюмом и усталостью. Совсем не полынью. Не приготовленными собственноручно лекарствами, не терпеливой усталой лаской. Не Снейпом. Глаза у него встревоженные и воспалённые – не спал ночь или две. – Ты же понимаешь, что…
– Понимаю, – я обрываю его резко, затягиваю шарф потуже, вскидываю подбородок. – Но я хотел поговорить не об этом. Драко… во время этого… – прикасаюсь ладонью к шее, морщусь, как от удара. Слова выходят неловкими, неправильными. – С ним что-то происходило? Я имею в виду его состояние, характер…
Забини продолжает сжимать мои запястья. Закрывает глаза. Я вижу, как ходят желваки под тёмной кожей, как лёгкая дрожь отчаяния от потери прорывает его броню. Прости, Блейз. Прости. Я не хотел напоминать тебе, но мне нужно знать – если мне суждено стать вместилищем для богов…
– Он стал очень нервным, – тщательно подбирая слова, говорит Забини. – Дёрганым, будто… будто постоянно что-то видел или слышал. Он как-то сказал, что не может спать из-за голосов. Я на тот момент ещё ничего не знал и… – он трёт затылок, в его глазах – злость на самого себя. – Мы тогда крупно поссорились. Я решил, что он с ума сошёл. Боже, Поттер, я правда так решил и правда так сказал ему!.. Должно быть, это его очень задело. Он не разговаривал со мной неделю. А потом пришёл и…
Он обрывается резко, со свистом втягивает в себя воздух. Почти вжимается своим лицом в моё. Как-то жалобно, сдавленно выдыхает:
– Это такая глупая ирония. То, что ты тоже… Он же ненавидел тебя, Поттер. Ненавидел.
– Я знаю, – закрываю глаза. Я не говорю: «Я тоже». Я будто перегорел, во мне не осталось ни ярости, ни ненависти – да и за что мёртвому такой привкус там, в другом мире?
– Я понятия не имею, что происходит и почему это случилось с ним, с тобой, – говорит Забини, склоняясь совсем близко ко мне, – но только попробуй отбросить коньки, Поттер. Я вытащу тебя с того света и набью тебе рожу.
Я смеюсь – хрипло и нервно, захлёбываясь рваными выдохами. Забини стоит прямо передо мной, вжимая меня в стену, хватается за мои пальцы, как утопающий за спасательный круг, смотрит, смотрит, будто может во мне найти что-то от Драко.
– Надо же, – холодно произносит кто-то позади, и мы синхронно поднимаем головы. Я сталкиваюсь взглядом с ледяными глазами Северуса Снейпа. – Я полагал, что уж вам-то, мистер Забини, знакомы правила поведения, и вы не опуститесь до обжиманий в коридоре.
Я вдруг со всей отчётливостью понимаю, что он решил, будто мы с Блейзом здесь целовались. Наша поза, близость лиц, мои растрёпанные волосы, моя дрожь, которая была вызвана смехом, но откуда об этом знать Снейпу…
– Нет, послушайте! – я делаю шаг к нему, но Снейп – раздражение до кончиков ногтей – отступает. Запахивается в плащ. В его голосе прячется сталь, когда он хмыкает:
– Меня не интересуют ваши оправдания, как и ваши любовные перипетии, Поттер. Моё занятие начнётся через… – он смотрит на часы, – семь минут. Извольте присутствовать. В надлежащем виде.
Он уходит – с подчёркнуто ровной спиной. Даже от его удаляющегося силуэта веет морозом.
– Поттер, – тихо произносит Забини мне в самое ухо, – ущипни меня, но, по-моему, Снейп ревнует.
Я с удовольствием оставляю алый след от щипка на его руке. Странное чувство – смесь злости, негодования и иррациональной вины – ворочается в моём горле. Я уже не помню, как прощаюсь с Забини, как дохожу до аудитории… плюхаюсь рядом с Роном, благодарно сгребая в охапку рюкзак, мычу что-то невнятное на вопрос о разговоре с Забини… через две минуты в кабинет чёрной тенью влетает Снейп. Замирает, порывистый, резкий, у кафедры, оглядывает наши ряды. Пришли все, даже те, кто болен. Усмехается.
– Рад видеть, что все из вас соизволили прийти на мою пару, – произносит он, и я склоняюсь над тетрадью, чувствуя, как колет макушку иголками его мрачный взгляд. Рон рядом едва заметно шевелится, склоняется ко мне, шепчет:
– Он сегодня злой, как чёрт. Не знаешь, что случилось? Ты же с ним занимаешься.
– Понятия не имею, – хрипло отвечаю я, едва не ломая карандаш.
Сегодня утром мы со Снейпом – я всё-таки нашёл в себе силы вернуться к нему, и теперь мне спится спокойнее – вместе готовили завтрак, изредка перебрасываясь ничего не значащими фразами, и это было почти по-семейному уютно, а сейчас он – гром и молнии, взрыв, извержение вулкана – меряет нервными шагами кафедру и диктует список заданий на эту контрольную. Как не вовремя я умудрился вывести его из себя!.. Вопросы такие, что даже умница Гермиона на секунду бледнеет – что уж говорить о нас с Роном?
– Приступайте, – бросает нам Снейп, отдиктовав последний вопрос, и усаживается на место. Я не пишу: застываю, с болезненной, пугающей меня нежностью наблюдая за тем, как судорожно ходит вверх-вниз его кадык, как стискивают край стола тонкие длинные пальцы…
– Поттер! – рявкает он, и я едва не подскакиваю на месте. Крылья его знаменитого носа бешено раздуваются. – Хотите отдохнуть – выйдите из кабинета и отдыхайте!
Я закусываю губу, борясь с обидой и злостью, и склоняюсь над листком, принимаясь строчить ответы. Хорошо, если отвечаю правильно на треть: одни формулировки чего стоят… Снейп отрывается, Снейп мстит – мне не понять, за что. Но я знаю, что могу противопоставить его мести.
И сердце от этой мысли колотится торопливо и больно, как будто понукает: ну же, Поттер, ты же хочешь, ты же хочешь, как бы ни отрицал!
Когда все выходят из кабинета, сдав работы, я остаюсь. Рон уже даже не ждёт меня – машет рукой и увлекает встревоженную Гермиону за собой. Я делаю шаг к сгорбившемуся Снейпу. Он сидит за столом, подперев голову ладонью, без интереса разбирает наши контрольные, изредка его губы презрительно морщатся. Он не замечает меня – или, по крайней мере, делает вид. Меж его бровями – складка головной боли. Я осторожно, зная, что делаю глупость, опускаю ладонь на его плечо и тихо произношу:
– Профессор Снейп.
– Чёрт бы вас побрал, Поттер, – он вздыхает устало, но без злости. Значит, остыл. Его плечо под моей ладонью каменеет, но Снейп не делает ни одной попытки вырваться, только напрягается, как хищник перед броском. И всё ещё не смотрит на меня. Видимо, поняв, что я не тороплюсь уйти, прикрывает глаза. – Послушайте, у меня много работы. Мне нужно проверить бездарные контрольные вашего курса. Ступайте. Мы поговорим вечером.
– Сейчас, – неожиданно смело и резко говорю я ему. Снейп морщится: то ли его так раздражают мои слова, то ли мигрень не даёт ему покоя. Во мне откуда-то берётся смелость; я опускаю пальцы на его виски, коротко и чуть скованно массируя, – меня этому как-то научил профессор Люпин. Снейп не двигается. Только выдыхает:
– Что вы творите, Поттер?
Но не обливает меня ядом и презрением. Значит, можно. Значит, мне невесть почему разрешили. Я зарываюсь пальцами в его тяжёлые волосы, перебираю пряди, норовящие упасть на лицо, заправляю за уши… касаюсь подушечками укромных местечек – вот здесь и здесь, где кожа особенно тонка, так тонка, что можно различить синеватые прожилки. Он чудовищно бледен, будто никогда не выходит на солнце. А волосы у него – волосы, волосы, вечный предмет наших шуток, за которые теперь стыдно – совсем не сальные. Просто густые, плохо расчёсанные… я разбиваю их на тончайшие прядки, прочёсываю ладонями. И зачем-то говорю:
– Мы с Блейзом не целовались.
Даже отсюда, стоя за его спиной, вижу, как яростно начинает пульсировать жилка на его виске, и расслабившийся было Снейп рявкает:
– Меня не волнует, с кем вы целовались, а с кем нет!
– Правда? – спрашиваю тихо, едва сдерживая болезненную усмешку. Он не отвечает. Конечно, не отвечает, я бы тоже не стал. Склоняюсь к нему, вдыхаю горький запах полыни. И шепчу, почти не дыша:
– Мы говорили о Драко. О том, что с ним происходило, когда он…
Снейп встаёт и разворачивается так резко, что я невольно отшатываюсь; в его глазах загорается непонятный огонь, он хватает меня за руки, совсем как Блейз недавно, шипит не хуже змеи:
– Душу себе травите, Поттер? Ждёте, что подобное начнёт происходить и с вами? Жале…
Он обрывает сам себя, замирает, тяжело дыша, и вдруг почти с болью говорит мне:
– Ты ещё такой ребёнок, несмотря на свой возраст. Веришь во все страшные сказки, которыми тебя кормят, – у него странный взгляд, как будто он хочет ударить меня. Но не бьёт: скользит горячими жёсткими пальцами по запястьям в бездумной ласке. Такой неснейповской.
– Хотите сказать, мне лучше не знать, что будет со мной завтра, через неделю, через месяц? – голос даёт петуха. – Лучше сидеть сложа руки и ждать, пока вам захочется хоть что-нибудь рассказать мне?
– Поттер! – с угрозой шипит он, но меня уже не остановить – я давлюсь яростью и обидой, шепчу, напрягая голосовые связки так, словно вот-вот из шёпота сорвусь в крик: