– Тихо ты, перестань визжать!
– Вот опять! – Дэдпул только что не всхлипывает. – Мы со всей душой, с, так сказать, сердцем на ладони к нему!
– Уэйд! – первые любопытствующие уже в нескольких футах от них.
– Одно маленькое свидание, и только! Но Паучок тако-ой равнодушный и ледяной, совсем как хрен Кэпа! – вопит Дэдпул, раскачиваясь из стороны в сторону и закрывая лицо руками. Питер реально не знает, как его заткнуть! Полный бессильной ярости и желания придушить Уэйда прямо сейчас, он рычит:
– Я пойду, пойду, только заткнись, пожалуйста!
Вой стихает как по волшебству.
– Пра-авда? – заинтересованно спрашивает Дэдпул, косясь на него сквозь раздвинутые пальцы. И вдруг подпрыгивает и орёт так, что слышно даже тем, кто находится на другой стороне стадиона:
– Пити пойдёт с нами на свидание, на свидание, на свидание!
Питер лопатками чувствует заинтересованные взгляды.
Блядь.
Он ненавидит свою жизнь и Уэйда Уилсона.
========== -6- ==========
«Завтра после колледжа», – вот как они договариваются. Точнее, Дэдпул ставит Питера перед фактом и скалится. Питер зло сжимает зубы – очень хочется отомстить, стереть эту ухмылочку, так что он спокойно произносит:
– Хорошо. Но у меня есть одно условие.
– Что угодно для нашей принцессы! – Уэйд моментально оживляется, и Питер кривится: хоть они и стоят теперь в безлюдном переулке, где некому их подслушать, быть принцессой – сомнительное удовольствие.
Дэдпул, естественно, пиздит, пиздит и пиздит.
– Да, что угодно, Жёлтый, не надо со мной спорить! – трещит он, и у Питера моментально начинает болеть голова. – Ну, кроме этого! Ладно, и этого! Хорошо, хорошо, Мистера Пончика мы тоже не отдадим! Всё, кроме него – именно так!
– Мистера Пончика? – растерянно переспрашивает Питер.
– Это его плюшевый единорог. Заткнись, Белый, я пытаюсь быть брутальным! Да ну, а как насчёт той игрушки, которую…
– Я понял, не продолжай! – торопливо прерывает его Питер. И на всякий случай уточняет:
– Не продолжайте. Все трое.
Уэйд выдаёт ему гримасу тройной обиды, но маска смазывает весь эффект.
– Так вот, – говорит Питер, нервно поправляя лямку свешивающегося с плеча рюкзака. Делает глубокий вдох. – Я хочу, чтобы на нашем свидании ты был без маски.
Уэйд замолкает. И, если честно, это пиздец какое страшное зрелище – когда затыкается тот, кто, наверное, не перестаёт пиздеть даже во сне или в отключке.
Питер моментально начинает жалеть о своём решении. Быть может, это слишком много – просить о подобном, но…
Хватит мотать сопли на кулак, Паркер! Пусть сделает это, раз он так хочет с тобой встречаться.
О, теперь мы думаем о перспективе отношений с Дэдпулом?
Питер искренне надеется, что шизофрения не передаётся через поцелуи. И моментально краснеет – воспоминание оказывается слишком ярким.
– Эм… Уэйд? – он дотрагивается до плеча всё ещё молчащего Дэдпула, и тот вдруг отшатывается. Потом рвано выдыхает и говорит нарочито бодро:
– Уел, Паучок. Такого мы не ожидали.
– Так ты снимешь маску? – настойчиво спрашивает Питер; плечо под его пальцами обжигающе горячее даже через спандекс. Какая у Уэйда вообще температура тела, сорок три?
– Послушай, – он уже начинает нервничать: оглушительная тишина бьёт по вискам. – Если это чересчур, то я…
– Нет, – хрипло отвечает вдруг Уэйд, не глядя на него. – Всё нормально, Пити. Мы даже подержим тебя за волосы, когда тебя будет выворачивать наизнанку, и подадим стакан воды, но ты уж постарайся хотя бы не…
О господи! Привет, комплексы!
Питер пялится на него в растерянности и в отчаянии, не зная, как заставить его замолчать. И не находит ничего лучшего, чем прижаться губами к плотной маске – там, где угадываются очертания рта.
Уэйд затыкается моментально.
«Что ты делаешь, Питер Паркер?!»
– Завтра, – говорит Питер, малодушно отмахиваясь от голоса разума. И торопливо разворачивается, почти сбегая. Спину его жжёт внимательный пронзительный взгляд.
***
Возвращаясь домой из колледжа, он искренне надеется, что Уэйд передумал («да, именно для того, чтобы он передумал, ты его поцеловал!»). Но обнаруживает чужое присутствие ещё в прихожей: небрежно сброшенные под полочку для обуви серые кроссовки, шнурок на левом подран, правый заляпан чем-то очень напоминающим соус для тако.
Дэдпул в своём репертуаре. Не то чтобы Питер рассчитывал на что-то другое.
Во всём доме тихо. Так тихо, что Питер моментально напрягается. Нет, он знает, Уэйд не причинит вреда его тёте, да и чутьё молчит, но… почему так тихо?
Ах, вот оно что.
Уэйд обнаруживается в гостиной. Он сидит на диване рядом с тётей Мэй, явно сосредоточенный. Питер близоруко моргает, всматриваясь в странную, почти идиллическую картину. Внимание его привлекает какое-то мельтешение – торопливые движения пальцев обоих.
Это что, спицы?!
– А, Питер, – мягко улыбается ему тётя Мэй, поднимая голову. – Уэйд тебя совсем заждался. Так заскучал, что…
– Пити! – радостно вопит Уилсон, вскакивая на ноги. Да, это явно спицы. В руках у него – какой-то уродливый комок ниток. – Вязание – это так прикольно! Ты только посмотри!
– И что это? – осторожно уточняет Питер, когда под нос ему пихают… что-то. Уэйд кажется оскорблённым: он пыхтит, видимо, раздумывая, оскорбиться или нет, но потом всё-таки гордо отвечает:
– Свитер для Пити!
– Ага. Свитер, – медленно повторяет Питер, с сомнением косясь на уродливую мешанину беспорядочных петель. – А почему он розовый?
Уэйд открывает рот, и, сообразив, что тот сейчас ответит, Питер поспешно добавляет:
– Не надо, я понял сам.
Выражения лица Уэйда не распознать через маску (маску? какого чёрта, Уилсон?). Питер бегло оглядывает его и даже застывает: да, маска всё ещё на Уэйде.
Но перчатки он не надел.
У него дыхание перехватывает, когда он смотрит на чужие пальцы – искорёженные, чудовищно обожжённые, без ногтей. Это… это…
Питеру должно быть противно. Должно же, это же, блядь, не человеческие руки, это куски мяса, небрежно и на скорую руку кем-то сшитые в подобие кистей!
Питеру только неожиданно горько и больно.
Уэйд ловит его напряжённый взгляд. Плечи его каменеют; раньше, чем Питер успевает что-то сказать, Уилсон решительно отворачивается и протягивает своё неприглядное творение тёте Мэй.
Тёте Мэй, которая не могла не заметить эти несчастные руки – такие больше подошли бы измученному зверю или, быть может, подопытной крысе.
Проблема в том, что Уэйд и был подопытной крысой.
Питеру становится нечем дышать.
– Мы, пожалуй, пойдём, – говорит Уилсон где-то там, далеко. Питер не слышит, что отвечает тётя Мэй, у Питера в голове каша из мучительной жалости и мучительного же восхищения: сколько нужно было пережить (и переумирать), чтобы так…
Он растворяется в мыслях настолько, что приходит в себя лишь когда капризный порыв ветра бьёт его по лицу; только теперь Питер понимает, что его вывели – скорее выволокли – на улицу, что они стоят на тротуаре и что Уэйд придерживает его за плечи.
– Извини, Паучок, – говорит он хрипло. – Нам не стоило… я…
Питер поднимает голову.
Они стоят посреди улицы. Мимо них – в нескольких футах – проносятся машины, снуют туда-сюда прохожие.
Он раздумывает не больше секунды.
Вряд ли Уэйд понимает, что произошло, иначе давно сломал бы Питеру запястье за подобное; Питер замирает, сжимая в руках чужую маску, и гулко сглатывает.
– Уэйд, – говорит он, и голос его, блядский голос, предательски дрожит. Уилсон растерянно морщится. Смотрит на свою маску, зажатую теперь у Питера в кулаке.
Глаза у него голубые-голубые, очень яркие.
Вызывающе, гротескно живые на обожжённом изъязвлённом лице глаза.
Уэйд открывает рот – не губы, неровно сросшиеся и зарубцевавшиеся обрывки губ – и выдыхает одно-единственное слово.
– Зачем?
Питер делает шаг к нему. Уэйд делает шаг назад. Мимо пролетает машина.
Уэйд пятится, пока не утыкается спиной в монолит стены небоскрёба. Громадина нависает над ними необъятной тенью.
Питер растерянно закусывает губу. Это Дэдпул – самый раздражающий парень во вселенной, верно? Это Дэдпул – к ебеням отбитый наёмник с шизофренией. Это Дэдпул – худший из вариантов для Питера Паркера.
– Уэйд… – повторяет Питер, поднимая руку. Уилсон кривит уголок рта в насмешке, но глаза у него, эти яркие глаза, усталые и беспомощные; так смотрит дворовый пёс, не знающий, что ему перепадёт от очередного прохожего – свежая кость или пинок под рёбра.
Питер осторожно, очень осторожно дотрагивается до грубой кожи на его щеке и едва не падает на колени, поражённый глухим всхлипывающим вздохом, сорвавшимся с чужих губ.
– Всё хорошо, – говорит он, неумело и неуклюже поглаживая кончиками пальцев один из шрамов – из многочисленных шрамов – на лице Уэйда. – Тебе… не больно?
Уилсон смотрит на него так, как будто он – ёбаное Откровение, хренова Дева Мария.
– Не очень, – отвечает Уэйд, силясь беззаботно усмехнуться. – А теперь, раз уж ты не собираешься заблевать мою футболку, может, мы…
– Господи, заткнись! – глухо фыркает Питер и швыряется в него маской. Романтика момента безнадёжно испорчена.
Что ж, свидание так свидание.
Они отлично проводят время – нет, реально отлично! Заваливаются в кинотеатр на первый ряд и громко обсуждают фильм, раздражая тех, кто сидит сзади них; иногда взбудораженный постельной сценой или дракой (что возбуждает его больше, Питер даже угадать не берётся) Уэйд швыряется в экран попкорном, так что Питер, серьёзно, удивлён, что их не вышвыривают из зала.
Ещё больше он удивлён, что Уэйд согласился пойти на этот сеанс. Да, конечно, он натянул маску, когда они покупали билеты, но он всё-таки не протестует, когда в зале Питер отшвыривает бесполезную тряпку прочь.
Что ж, он даже не против тяжёлой ладони Уэйда на своём колене – ладонь лежит неподвижно, и этот тёплый вес неожиданно оказывается таким…
Приятным.
Потом они гуляют по Нью-Йорку.
…Ладно-ладно, Питер просто гоняется за Дэдпулом, который спёр со стоянки для велосипедов детский велик. Нежно-голубой, с белой корзинкой у руля.
– Уэйд! – вопит Питер, задыхаясь то ли от бега, то ли от хохота. – Немедленно верни велосипед на место!
Уилсон в ответ жмёт на язычок звонка, и громкий пронзительный взвизг становится последней каплей.
– Ну держись, сам виноват! – предупреждающе кричит Питер и бросается Уэйду на шею.
Естественно, они тут же падают.
– О господи, что произошло?! – восклицает тётя Мэй, когда Питер уже в одиночестве вваливается в квартиру. – На тебя напал бешеный медведь?
– С велосипеда упал, – смеётся Питер, небрежно почёсывая щёку – разбитый нос вот-вот заживёт.
– У тебя даже нет велосипеда! – растерянно говорит тётя уже ему в спину. Паркер зевает, машет рукой в ленивом жесте «поговорим потом» и уже почти сваливает к себе в комнату, когда его догоняет тихое тётино:
– Я рада, что вы смогли помириться. Уэйд так дорожит тобой.
Питер. Не. Краснеет!
Просто у него температура. Именно так. И это температура – что же ещё? – не даёт ему уснуть, хотя он тут же падает в кровать лицом в подушку, и это из-за температуры он вспоминает волнующий жар крепкого тела Уэйда, на которого он рухнул, когда велосипед полетел на землю, твёрдый живот, в который он, кажется, заехал локтём, и встревоженные торопливые прикосновения к переносице. И…
Ладно, ладно, ладно! И последовавшие за этим поцелуи – всего два, может, три, точно не больше пяти!
– Блядь, – устало говорит Питер, вжимаясь стояком в матрас, и с недовольным стоном переворачивается на спину.
Лучше бы «Время приключений», честное слово.
========== -7- ==========
В конце концов Питер приходит к неутешительному выводу.
Самое ужасное во всей этой ситуации – совсем не то, что им приходится притворяться парочкой перед тётей Мэй (и пытаться переубедить Мстителей, которые, ну конечно, тоже решили, что у них с Дэдпулом любовь-морковь).
Самое ужасное – то, что они действительно ведут себя как парочка.
В плане поцелуев… и всего прочего.
Ладно, может быть, есть кое-что ещё хуже – например, то, что Питер вроде как не против всего этого. Ему даже самую малость нравится Уэ…
– Эй, Пити! – орёт Дэдпул и размахивает оторванной рукой. Собственной оторванной рукой. – Сыграем в бейсбол?
Ни черта ему Уилсон не нравится, забудьте! Питера сейчас вырвет прямо на надёжно связанного преступника.
***
– Так, выходит, вы собираетесь провести выходные в Канаде, – медленно повторяет тётя Мэй, пугающе спокойно опуская на тарелку нож. – Сделаю вид, что поверила.
– Тётя… – полузадушенно начинает Питер, но она только машет рукой:
– Слышать ничего не хочу! В понедельник ты должен быть в колледже. И да… вы же предохраняетесь?
Питер глухо стонет.
– Если бы моё сердце не принадлежало Пити, я бы влюбился в вас без памяти, Горячая Тётушка, – высокопарно заявляет Уэйд и прижимает ладонь к груди. Тётя Мэй хохочет, тётя Мэй отмахивается от него, как от любимого, но надоевшего ребёнка, тётя Мэй что-то отвечает.
Питер её не слышит.
…Питеру вроде как сейчас в любви признались, да?
Питер не может перестать глупо улыбаться.
***
Они действительно зависают в Канаде.
Формально им нужно просто отыскать шестёрок Озборна и – нет, Дэдпул, убивать их нельзя, даже немножечко, даже на полшишечки, и не лезь ко мне со своими слюнями, пока мы на задании! – доставить их в Башню.
По факту Уэйд тащит его в очередную забегаловку с мексиканской кухней, отличающуюся от Нью-Йоркской лишь тем, что болтовня здесь – адская мешанина английского и французского.
Наверное, все канадцы такие же больные на голову, как Дэдпул, решает Питер, когда его пытаются придушить за разлитый кленовый сироп.
– Мы спасли нашу принцессу! – вопит Дэдпул, в буквальном смысле раздавивший собой незадачливого патриота, и скалится: маска у него закатана до переносицы, так что видны шрамы на губах и крошечный лоскутик нетронутой чистой кожи на щеке. – Мы заслужили награду!
Питер залепляет ему рот паутиной и сваливает вместе с Уэйдом подальше, пока эти ёбнутые канадцы не решили, что американский супергерой станет отличным гарниром к национальному блюду.
И если потом тётя Мэй получает кучу селфи с незнакомого номера (селфи с Пити, ещё селфи с Пити, селфи с попкой Пити, какие джинсики, детка, селфи с тако, селфи с отруб… о-о-оу, нет, это не для глаз Горячей Тётушки), Питер в этом не виноват!
***
Всё хорошо.
Всё просто прекрасно – настолько, насколько оно вообще может быть: они играют в отношения (и Питер с ужасом понимает, что это всё меньше и меньше похоже на игру), таскаются на миссии, отговариваясь работой у Старка, раз в неделю Уэйд приходит на обязательный ужин в компании тёти Мэй, и они оба – оба – даже умудряются не палиться, и Питер вроде как… Питер вроде как привыкает к этому, понимаете? К Уилсону оказывается удивительно легко привязаться – даже несмотря на то, что он всё ещё больной ублюдок.
Питер только не усваивает одну простую истину: когда всё только-только приходит в норму, жизнь обязательно выкидывает коленца и виляет перед тобой жирной задницей.
Уэйд просто не отвечает на его сообщение. Вообще-то он пиздливый до жути, но вечно то теряет телефон, то вообще решает, что его накрыло очередной галлюцинацией… В общем, Питер не переживает: у Питера через неделю важный тест по химии, и тонны уравнений реакций не собираются ждать. Так что он обращает внимание на необычную, пугающую тишину только на следующий день.
Вернее, не так.
Просто следующий день – четверг, а по четвергам Уэйд Уилсон всегда приходит на ужин с фирменным финиковым пирогом тёти Мэй (похоже, он вообще единственный, кому этот пирог реально нравится).
Но в этот четверг он не появляется.
– Питер? – обеспокоенно спрашивает его тётя Мэй, тётя Мэй в белом, очень уютном фартуке, тётя Мэй, стоящая с блюдом с пирогом в руках. – Что-то случилось? Что-то с Уэйдом?