— Что?! — теперь у Крауча задёргалась щека.
— Я не мог отвлекать столь занятого человека, как вы, без должной подготовки. Поэтому вот смотрите, — из кармана жилета, оказавшегося практически бездонным, Дамблдор извлёк целую кипу бумаг и, подойдя к столу Крауча, принялся их раскладывать перед ним, словно сорвавший банк любитель преферанса. — Вот заключение о смерти мистера Олливандера. Прошу обратить внимание на препарат, обнаруженный в его крови, и сравнить с тем, применение которого оказалось фатальным для мистера Мальсибера. Вот его завещание, в котором он со свойственным ему пылом пропагандирует эвтаназию. Вот свидетельство бармена, с которым Олливандер беседовал перед смертью. А вот заверенное у барристера и нотариуса моё заявление о том, что незадолго до смерти мой большой друг Гаррик Олливандер рассказал мне, что помог избежать многих мучений ещё одной мятущейся душе, а именно Рейнарду Мальсиберу.
В наступившей тишине было отчётливо слышно, как в стекло кабинета бьётся муха, отчаянно пытаясь вырваться на свободу.
***
Только оказавшись снова в привычном уже мраке камеры, Северус сумел взять себя в руки настолько, чтобы осмыслить произошедшее. Нарисованная Дамблдором картина была столь же убедительной, сколь и невероятной. И дело было не в том, что никакого Гаррика Олливандера Рей не знал. Такое знакомство даже при желании трудно было оспорить, в отличие от последних слов Рея. Конечно, Северус сжёг оба письма — и то, что предназначалось лично ему, и то, что писалось как алиби для него, — но суть от этого не менялась.
Северус мог понять, зачем Беллатрикс это сделала — что, разумеется, ничуть её не оправдывало, но не ему было её судить. Если бы он любил Рея чуть больше, трагедии бы не произошло. Если бы только он мог любить больше! А ещё, если бы он был немного внимательнее и нашёл время поговорить. Северус зажмурился и несколько раз стукнулся затылком о холодную стену. От этих бесконечных «если», которые теперь уже невозможно изменить, болело сердце. Но эта боль давно стала привычной, и Северус не сомневался, что она останется с ним навсегда. И, наверное, это было справедливо.
«Я отпускаю тебя, Северус. Постарайся быть счастливым и за меня тоже». Будто такое возможно! «Не злись на Бель. Она всё сделала правильно и очень помогла мне, хотя я на такое не мог рассчитывать. И мне кажется, что ей будет проще пережить свой кризис, если Тому придётся её спасать». С этим Северус мог поспорить — ему удалось узнать Риддла, пусть и не так хорошо, как Люциусу, но он был с ним абсолютно согласен. Чтобы играть на чувствах этого человека, надо быть настоящим безумцем… ну, или Реем, который умел найти что-то хорошее в каждом.
Северус мог сколько угодно злиться на Бель, но точно не хотел, чтобы её судили за такое. Она не заслужила ничего подобного. Ни она, ни Лили, ни Нарцисса. Достаточно того, что уже произошло и чего не изменить, тем более что и без этого понятно, кто во всём виноват на самом деле. И это точно не Бель!
«Прости меня, Северус. Конечно, я должен был оказаться сильнее и поговорить с тобой. Но я не смог». Даже в этом Рей был гораздо честнее и благороднее и не стал говорить о том, чего не смог Северус. «Я тебя любил. Всегда».
Невесёлые размышления прервал отвратительный скрежет проворачивающегося в замке ключа. Северус молча протянул руки, чтобы охраннику было удобно застегнуть наручники. В конце концов, эту небольшую любезность он мог себе позволить, хотя бы за ровное и непредвзятое отношение.
— Вам не надо, — словно нехотя отозвался охранник и, поймав непонимающий взгляд Северуса, пояснил: — Распоряжение мистера Крауча.
— Чего это вдруг?
— Начальству виднее.
От Крауча не приходилось ждать ничего хорошего, поэтому Северус просто сцепил руки за спиной и вышел из камеры, старательно скрывая охватившую его тревогу. Путь до знакомого кабинета занял слишком много времени, за которое Северус уже мысленно отправился на каторгу в Австралию, где умер от очередного приступа жёлтой лихорадки. В страшных мучениях, искупающих всё.
— Садись, — Крауч кисло улыбнулся, указывая на стул перед собой. — Подожди.
Стул оказался ужасно неудобным, но жаловаться Северус не собирался. Он не Блэк с его «перед смертью не надышишься» и прочими сомнительными мудростями, и поэтому радовался любой передышке. Сейчас по законам жанра Крауч должен отложить бумаги в сторону и объявить, что обман Дамблдора раскрыт, и за попытку столь чудовищной лжи полагается наказание. В соответствии с законами, к которым сам Крауч апеллировал с иезуитской изворотливостью, и в которых Северус никогда не разбирался.
— Итак, Снейп, — Крауч принялся разглядывать свою ручку, будто в жизни не видел ничего интереснее. — Ты осознаёшь свою вину?
Началось… Северус кивнул, и Крауч продолжил, по-прежнему не глядя на него:
— Это ты ввёл всех в заблуждение, и если бы у меня было чуть больше времени, то даже не сомневайся, я бы вывел тебя на чистую воду и разоблачил твои замыслы. Не считаешь же ты себя умнее всех?
Ответа Крауч не ждал, но Северус всё равно отрицательно покачал головой. Умнее всех он себя точно не считал и мог только гадать, какое наказание придумал для него Крауч. Хотя… сначала ведь должен состояться суд? Или всё-таки решено отдать дело в военный трибунал, где разговор с предателями и убийцами своих был коротким? И что будет с Дамблдором за попытку лжесвидетельства?
— Хватит молчать, Снейп! Теперь-то ты можешь сказать всё, что хочешь.
— Последнее слово?
Северус постарался, чтобы вопрос прозвучал иронично, не выдав смятения, но Крауч шутки не оценил. Он смерил его злым взглядом и сломал ручку, стиснув её с чрезмерной силой.
— Нарываешься?
— И в мыслях не было.
— Всё же молчание тебя красит, — процедил Крауч.
Северус отвёл взгляд. Он не видел смысла продолжать бессмысленную перепалку, прекрасно оценивая меру своего неравенства с Краучем. По-хорошему сейчас лучше всего было заткнуться и выслушать всё, что тот придумал, но что-то мешало.
— Никогда не гонялся за красотой.
— Ещё бы, — презрительно оскалился Крауч, — с твоими-то предпочтениями. Надо было бы тебя в общей камере подержать. Там совсем мальчишки сидят за мелкие хулиганства. Изнывают от тоски, а так ты бы их хотя бы порадовал. Напоследок.
— У вас нет никаких доказательств.
— Доказательства будут. Достаточно только взглянуть на тебя, и можно уже выписывать направление на химическую кастрацию. Или предпочтёшь пару лет поработать на каторге? Ты только скажи.
Отвечать Северус не стал. Зачем плевать против ветра? Крауч хоть и позволял себе такие выпады, но никогда не заходил дальше слов. А слова… их вес в подобном деле был сильно преувеличен, а раз так, то и переживать не стоило. Куда важнее то, зачем Крауч вызвал Северуса и что решил на его счёт.
— Молчишь? Неужели одумался? — Крауч скривился, будто увидел под ногами дерьмо. — Ну, ничего, ты всегда можешь найти кого-то небрезгливого в своём Уике. Заодно и доказательную базу обеспечишь.
Северус не сильно прислушивался к фантазиям Крауча, поэтому очень удивился, когда тот швырнул ему какой-то листок со словами:
— Убирайся! Свободен.
Буквы прыгали перед глазами и сливались друг с другом, превращаясь в какие-то иероглифы, поэтому до Северуса не сразу дошёл их смысл.
— Свободен?
— Ты ещё и туповат? — поморщился Крауч. — Дело закрыто за отсутствием состава преступления.
— И я могу идти?
Крауч лишь закатил глаза с видом величайшего разочарования в человечестве и нажал кнопку звонка.
— Проводите Снейпа на выход.
Северус боялся поверить в происходящее — и когда шёл следом за охранником по узкому коридору, и когда получал свои вещи, и когда переодевался. Мыслей не было, только какая-то звенящая пустота, медленно вытеснившая недоумение. Ему казалось, что вот-вот появится другой охранник с диаметрально противоположным приказом. Северус даже не торопился, чтобы не так глупо выглядеть в этот момент.
В себя он пришёл уже на улице, ослеплённый по-летнему ярким солнцем и совершенно дезориентированный. Умом он понимал, что прямо сейчас можно пойти куда угодно, но почему-то не мог решиться спросить кого-нибудь из прохожих, где здесь вокзал.
— Рад тебя видеть в добром здравии, мой мальчик.
Дамблдор легко поднялся с ближайшей скамейки и шагнул навстречу Северусу, распахнув объятья.
— Альбус, но как?.. Откуда вы узнали, что меня… что я…
— Птичка напела. Знаешь, есть такая легенда о фениксе… — хитро улыбнулся Дамблдор.
— А если серьёзно?
— Меня предупредили, — но не успел Северус спросить, кто именно, как Дамблдор сменил тему: — А что ты собираешься делать?
— Найти вокзал, сесть на поезд и вернуться в Уик.
— Отличный план, — Дамблдор воодушевлённо потёр руки. — Я тебя провожу.
Он вопросительно взглянул на Северуса, будто ожидал возражений. Вот ещё глупости.
— Проводите, конечно, мне будет даже приятно.
— Отлично. Не возражаешь, если я на минутку зайду в гостиницу? Мне кажется, ветер какой-то не по-летнему холодный, и в этом случае меня может выручить лишь любимый лапсердак. Сам понимаешь, старческие кости любят тепло.
— Вам ещё далеко до старости.
— Это с какой стороны смотреть. Подождёшь меня здесь?
Северус кивнул и, достав из кармана мятую пачку, остался у невысокого каменного парапета, ограждающего гостиницу. Как же давно он не курил! И как же сильно хотелось… От удовольствия Северус прикрыл глаза и попытался составить план дальнейших действий. Но почему-то представить свою жизнь после возвращения в Уик не выходило. Ну и чёрт с ней! Что-нибудь да как-нибудь получится. А может, Гарри приедет.
Только теперь Северус начал осознавать, что он на свободе и в принципе может пойти прямо сейчас и куда угодно. Хоть на железнодорожную станцию, хоть к реке, хоть просто бродить по улицам… невероятное ощущение. От сигаретного дыма немного кружилась голова, а когда Северус несколько раз выдохнул, подставляя лицо солнцу, ему показалось, что за ним кто-то наблюдает. Он внимательно осмотрел окна гостиницы, но не заметил ничего подозрительного. Однако паранойя не унялась и тогда, когда появился Дамблдор в ярко-синем бархатном «лапсердаке» и увлёк его за собой в сторону набережной. Всё время, пока они не свернули на смежную улицу, Северусу мерещился чей-то пристальный взгляд. Прямо между лопаток.
На вокзале выяснилось, что поезд до Уика отправится только через четыре часа, поэтому, когда Дамблдор предложил пообедать, Северус сразу же согласился. После небольшой прогулки аппетит разыгрался просто отменный… или это было после тюрьмы? Дамблдор заказал медовый эль и, сдувая густую пену, великодушно разрешил:
— Спрашивай.
— И вы ответите на все вопросы?
— Возможно.
Северус не обольщался — о скрытности бывшего директора авиашколы ходили легенды, но попытаться стоило.
— Откуда вы узнали, что я в тюрьме?
— Из той газетёнки, о которой уже говорил. Кстати, вчера там вышло опровержение, и редакция «Инвернесс курьера» принесла свои извинения за гнусную клевету.
— Благодаря вам?
— Что ты, мой мальчик! Я так не умею. Полагаю, мы смогли увидеть торжество справедливости, в которое разучились верить.
Северус прикусил губу:
— Кстати, о торжестве справедливости. Вы знаете, что Рей получил снотворное вовсе не из рук Олливандера?
— Знаю, — Дамблдор улыбнулся и облизал палец, которым до этого трогал пену в своей кружке.
— И вас это не смущает?
— Нет.
— Но…
— Мой дорогой, и ты, и я знаем главное — это был не ты. И тебе незачем отвечать за выбор Мальсибера или ещё за чьё-то решение помочь.
— Но я виноват!
— Ох, Северус… не каждый виноватый заслуживает наказания, как и не каждый ушедший — покоя. Почему бы тебе не смириться с тем, что ты его потерял?
— Но я…
— Отпусти его. Он сам принял это решение, как это сделал и мой хороший друг Гаррик Олливандер. Я долго не мог принять этого, но потом просто поставил себя на его место…
— И?
— Это тоже выход, Северус. Мучительный, болезненный, но выход. Подумай сам, захотел бы ты оказаться на его месте? — Дамблдор вздохнул, и его улыбка получилась очень печальной. — Я помню вас совсем юными, но и тогда вы не умели принимать помощь, стараясь отплатить или отработать. Вы оба, прежде чем принять любую помощь, сначала думали об её оплате… Мне не кажется, что годы вас сильно изменили.
— Но я не требовал от Рея ничего!
— Ты меня не слышишь, мой мальчик. Я говорю лишь о том, что ты и сам бы не захотел оказаться в таком неоплатном долгу, ни перед кем, даже перед самым близким человеком.
— Это не так!
— Это так. И ты это знаешь.
Северус не мог согласиться с Дамблдором, но и возразить ему было нечем. Разумеется, Рей мог принять его помощь, не чувствуя себя настолько обязанным. Ведь так? А Дамблдор принялся пространно рассуждать о чести, долге и о чувстве вины. Говорить он умел, особенно когда запивал свои слова прохладным элем. И, наверное, именно этот эль был виноват в том, что Северус так и не задал вопрос, который его мучил больше всего: кто вытащил его из тюрьмы? Ведь Дамблдор точно не мог действовать в одиночку, а Люциус приходил на то дурацкое свидание, значит, был здесь, рядом. Значит, он тоже принимал участие. Или нет?
К сожалению, все эти мысли пришли к Северусу, когда поезд тронулся, и фигура Дамблдора растаяла вдали, становясь одной из множества точек, снующих на платформе. И, к сожалению, это были не все мысли, посетившие его. То, что Крауч выпустил Северуса, было настоящим чудом. Даже если принять во внимание развал дела по основному обвинению, оставалось ещё то самое пресловутое обвинение в непристойном поведении в соответствии с «поправкой Лабушера». Само определение «грубой непристойности» в законе не давалось. Однако на практике под ней понималась любая гомосексуальная активность.
Северус знал текст этой поправки наизусть: «Любая особа мужского пола, которая, на публике или приватно, совершает, или договорилась совершить, или обеспечивает, или пытается обеспечить совершение с какой-либо особой мужского пола любого акта грубой непристойности, будет виновна в преступлении, и, будучи осуждена за него, должна быть подвергнута по усмотрению суда тюремному заключению на срок, не превышающий два года, с назначением или без исправительных работ». Последним громким делом, основанным на этой самой поправке, было дело Алана Тьюринга, подвергнутого по приговору суда химической кастрации два года назад. Ему, как кавалеру ордена Британской империи, позволили самому выбрать наказание.
Под стук колёс мысли Северуса немного упорядочились, и тогда его охватил иррациональный ужас. А что если Крауч решит всё-таки довести это дело до конца и будет и дальше копать? За себя Северус больше не боялся, так как не собирался нарушать закон, но ведь рядом с ним был Гарри! А Гарри вполне мог привлечь внимание Крауча, и тогда… проклятье! Его надо было срочно предупредить, а ещё лучше — предостеречь. Хотя Северус и представить себе не мог, как можно было оградить его от любви. Не было никаких сомнений, что в конечном итоге выберет Гарри, да и заставлять его отказываться от Драко было слишком чудовищно.
— Уик, сэр. Поезд стоит три минуты.
***
По дороге к дому Северус никого не встретил, чему обрадовался гораздо больше, чем позволяли приличия. Не то чтобы он боялся каких-то скандалов с соседями, но даже поддержать разговор о погоде был не готов, поэтому и не стал заходить в магазин. Хоть Дамблдор и говорил, что в июле отменили карточки, Северус не спешил в этом убеждаться — запасы вяленой рыбы, помноженные на неприхотливость, способствовали сохранению гордости.
Северус ускорил шаг, издали заметив приоткрытую дверь сарая. Соседи бы к нему точно не полезли, а вот кто-то посторонний вполне мог облюбовать брошенный дом. Жестяная миска у дровяника напомнила Северусу о Бродяге, и сердце заныло от невозможности спасти хотя бы его. Где он сейчас? Старый Пинс вполне мог до него добраться и отомстить за воровство рыбы. И, забыв о здравом смысле, Северус загадал, что если пёс выжил, то всё будет хорошо. Как когда-то Рей…