– Уведа?.. Вус[3]? – равнодушно произнёс он, и она развернулась и убежала, испугавшись, что сейчас расплачется прямо у него в кабинете. Ричарду было легко – он жил дома с родными, которые всегда могли поддержать его в бодром расположении духа. Ему легче было копить деньги. Он накопил тысячи две за два года службы в военно-морском флоте и ещё тысячу – за год после. А сколько времени уйдёт у неё, чтобы собрать полторы тысячи, необходимые для вступления в профсоюз театральных художников в качестве начинающего специалиста? Спустя почти два года жизни в Нью-Йорке у неё из этой суммы набралось всего пятьсот долларов.
– Молись за меня, – сказала она стоящей на книжной этажерке деревянной Мадонне. Это была единственная красивая вещь в её квартире – деревянная Мадонна, которую она купила в свой первый месяц в Нью-Йорке. Хотела бы она, чтобы для Мадонны в комнате было место получше этой уродливой этажерки, которая выглядела как куча поставленных друг на друга и выкрашенных в красный цвет фруктовых лотков. Терез ужасно хотелось этажерку цвета натурального дерева, гладкую на ощупь и глянцево-вощёную.
Она спустилась в кулинарию и купила шесть банок пива и сыр с плесенью. Потом, вернувшись наверх, вспомнила, с какой целью изначально туда отправлялась – купить какого-нибудь мяса к ужину. Они с Ричардом планировали сегодня поужинать дома. Возможно, теперь всё это переиграется, но она не любила менять планы по своей инициативе, когда дело касалось Ричарда. Она уже хотела было снова бежать вниз за мясом, когда раздался длинный звонок – это был Ричард. Она нажала кнопку, чтобы отпереть дверь.
Ричард с улыбкой взбежал по лестнице.
– Фил звонил?
– Нет, – сказала она.
– Хорошо. Это значит, что он придёт.
– Когда?
– Через пару минут, надо полагать. Он, наверное, недолго пробудет.
– Ты думаешь, я точно получу эту работу?
– Так говорит Фил.
– А что за пьеса, не знаешь?
– Я не знаю ничего, кроме того, что им нужен кто-то на декорации, так почему бы не ты? – Улыбаясь, Ричард смерил её критическим взглядом. – Ты сегодня шикарно выглядишь. Не нервничай, хорошо? Это всего лишь маленькая труппа в Виллидже, и у тебя, вероятно, таланта больше, чем у них у всех вместе взятых.
Она подобрала пальто, которое он бросил на стул, и повесила его в стенной шкаф. Под пальто лежал принесённый им из художественного училища рулон тонированной фактурной бумаги для рисования углем.
– Сделал сегодня что-нибудь хорошее? – спросила она.
– Так себе. Хочу над этим поработать дома, – ответил он беспечно. – У нас сегодня была рыжая натурщица, та, что мне нравится.
Терез хотелось посмотреть набросок, но она знала, что Ричард, вероятно, не считает его стоящим. Некоторые из его первых живописных работ были хороши – тот же маяк в сине-чёрных тонах, который висел у неё над кроватью и который Ричард написал, когда служил во флоте и только начинал заниматься живописью. Но рисунки с натуры ему пока не давались, и Терез сомневалась, что когда-либо дадутся. На песочного цвета хлопковых штанах красовался размазанный по всему колену свежий след от угля. Под рубашкой в красно-чёрную клетку была майка, а на ногах – замшевые мокасины, в которых большие ступни Ричарда выглядели как бесформенные медвежьи лапы. Он больше походил на лесоруба или какого-нибудь профессионального спортсмена, подумала Терез. Ей легче было представить его с топором в руке, нежели с кистью. Однажды она видела его с топором – он колол дрова во дворе позади своего дома в Бруклине. Если он не сумеет доказать родным, что хоть как-то продвигается в живописи, летом ему, вероятно, придется подключиться к отцовской газобаллонной компании и открыть филиал в Лонг-Айленде, как того и хотел отец.
– Ты в эту субботу должен работать? – спросила она, по-прежнему боясь заговаривать о своей работе.
– Надеюсь, нет. А ты будешь свободна?
И тут она вспомнила, что не будет.
– Я свободна в пятницу, – обречённо сказала она. – В субботу работаю допоздна.
Ричард улыбнулся.
– Это заговор.
Он взял её за руки и обвил ими свою талию, тем самым прекратив нескончаемое рысканье по комнате.
– Может, в воскресенье? Мои спрашивали, сможешь ли ты прийти на ужин, но нам не обязательно там задерживаться. Я могу взять машину, и мы куда-нибудь прокатимся.
– Хорошо.
Это она любила, и Ричард тоже – сидеть впереди большой пустой газовой цистерны и ехать куда угодно, свободно, словно путешествуешь на бабочке. Она отняла руки от Ричарда. Её смущала и заставляла чувствовать себя по-дурацки эта поза с руками вокруг Ричардовой талии – будто стоит и обнимает ствол дерева.
– А я ведь купила кусок мяса на вечер, но его украли в магазине.
– Украли? Откуда?
– С полки, где мы держим сумки. Тем, кого нанимают на Рождество, не полагаются запирающиеся шкафчики.
Сейчас она говорила об этом с улыбкой, но сегодня после обеда чуть не расплакалась. Волки, подумала она, стая волков, крадущих окровавленный пакет мяса только потому, что это – еда, дармовая пища. Она спросила у всех продавщиц, не видели ли они пакет, и никто не признался. Приносить мясо в магазин не разрешается, возмущённо сказала миссис Хендриксон. Но что прикажете делать, если все мясные лавки закрываются в шесть?
Ричард прилёг на диван. Тонкие губы, линия рта неровная, наполовину скошенная вниз, что придавало лицу двусмысленное выражение – вид временами иронический, временами озлобленный, противоречие, никак не разрешаемое довольно-таки бессмысленным и бесхитростным взглядом голубых глаз. Он проговорил медленно и насмешливо:
– А ты спускалась в бюро находок? Потерялся фунт говядины на бифштекс. Отзывается на кличку Фрикаделька.
Терез улыбнулась, оглядывая полки в своей кухоньке.
– Думаешь, ты шутишь? А миссис Хендриксон и в самом деле сказала мне спуститься в бюро находок.
Ричард хохотнул и встал с дивана.
– У меня есть банка кукурузы и латук для салата. Ещё – хлеб и масло. Пойти купить мороженой свинины на отбивные?
Ричард потянулся длинной рукой через её плечо и взял с полки буханку ржаного хлеба.
– Ты называешь это хлебом? Это же плесень. Посмотри на него – синий, как задница мандрила. Почему ты не ешь хлеб сразу, когда его покупаешь?
– Он помогает мне видеть в темноте. Но раз он тебе не нравится…
Она забрала у Ричарда буханку и бросила её в мусорный мешок.
– В любом случае я имела в виду не этот хлеб.
– Покажи мне хлеб, который ты имела в виду.
Дверной звонок взвизгнул у самого холодильника, и Терез подскочила к кнопке.
– Это они, – сказал Ричард.
Молодых людей было двое. Ричард представил их: Фил Мак-Элрой и его брат Дэнни. Фил оказался совсем не таким, как Терез себе представляла. Он не выглядел ни глубоким, ни серьёзным, ни даже особенно умным. И он едва удостоил её взглядом при знакомстве.
Дэнни стоял с перекинутым через руку пальто, пока Терез не забрала его. Для пальто Фила свободного крючка не нашлось, поэтому Фил взял своё пальто у Терез и швырнул на стул так, что оно наполовину оказалось на полу. Это было старое грязное двубортное пальто. Терез подала пиво и сыр с крекерами. Она всё прислушивалась, когда же разговор Фила с Ричардом перейдёт на обсуждение работы. Но они разговаривали о том, что произошло с момента их последней встречи в Кингстоне, штат Нью-Йорк. Прошлым летом в течение двух недель Ричард делал фрески для тамошнего придорожного ресторана, в котором Фил подрабатывал официантом.
– Вы тоже работаете в театре? – обратилась она к Дэнни.
– Нет, – ответил тот. Он казался застенчивым, а может быть, ему было скучно и не терпелось уйти. Он был старше Фила и чуть плотнее сложён. Взгляд его тёмно-карих глаз задумчиво перемещался по комнате от предмета к предмету.
– У них пока ничего нет, кроме режиссёра и трёх актёров. – Фил откинулся на спинку дивана. Его слова были обращены к Ричарду. – Спектакль ставит мужик, с которым я когда-то работал в Филли. Раймонд Кортес. Если я вас порекомендую, дело будет в шляпе, – сказал он, бросив короткий взгляд на Терез. – Мне обещана роль второго брата в этой пьесе. Она называется «Дождик».
– Комедия? – спросила Терез.
– Комедия. Три акта. Вы уже самостоятельно оформляли какие-нибудь спектакли?
– Сколько декораций потребуется? – спросил Ричард, как раз когда она собиралась ответить.
– От силы две, но, вероятно, обойдутся и одной. Джорджия Халлоран получила ведущую роль. Ты случайно не видел эту вещь Сартра, которую они там поставили осенью? Она в ней была занята.
– Джорджия? – улыбнулся Ричард. – Как у них с Руди?
К разочарованию Терез, разговор сосредоточился на Джорджии с Руди и других незнакомых ей людях. Джорджия – это, возможно, одна из тех девушек, с которыми у Ричарда был роман, предположила Терез. Он как-то говорил о пяти, что ли. Она не запомнила ни одного имени, кроме Силии.
– Это ваша декорация? – спросил Дэнни, глядя на свисающий со стены картонный макет. Терез кивнула, и он встал, чтобы получше его разглядеть.
Теперь Ричард с Филом говорили о человеке, который каким-то образом задолжал Ричарду деньги. Фил сказал, что видел его накануне вечером в баре «Сан-Ремо». Продолговатое лицо Фила и аккуратно подстриженные волосы были как на картине Эль Греко, подумала Терез, в то время как те же черты у его брата напоминали американского индейца. Однако манера речи Фила совершенно разрушала иллюзию Эль Греко. Он говорил, как любой из тех, кого можно было встретить в барах Виллиджа – это были молодые люди, якобы писатели или актёры, на деле же обычно ничем не занимающиеся.
– Очень симпатично, – сказал Дэнни, заглядывая за одну из подвешенных фигурок.
– Это макет для «Петрушки». Сцена ярмарки, – ответила Терез, не зная, знаком ли он с этим балетом. Возможно, он адвокат, подумала она, или даже врач. На пальцах у него были желтоватые пятна, но не от сигарет.
Ричард сказал, что хочет есть, и Фил ответил, что умирает с голоду, но ни тот, ни другой даже не притронулись к лежащему перед ними сыру.
– Фил, мы должны быть на месте через полчаса, – в очередной раз сказал Дэнни.
Минуту спустя все были на ногах и одевались.
– Терри, давай сходим куда-нибудь поедим, – сказал Ричард. – Может быть, в тот чешский ресторан выше по Второй?
– Хорошо, – ответила она, стараясь произвести впечатление человека покладистого. Вот всё и закончилось, подумала она, а никакой определённости так и нет. Она хотела было задать Филу решающий вопрос, но не стала.
Выйдя же, они двинулись не вверх по улице, а вниз. Ричард шёл с Филом и только разок-другой оглянулся на неё, как будто проверить, на месте ли она. Дэнни придерживал её под руку на бордюрах и когда нужно было проходить через грязное скользкое месиво – не снега и не льда – того, что осталось от снегопада трёхнедельной давности.
– Вы врач? – спросила она.
– Физик, – ответил Дэнни. – Учусь в магистратуре Нью-Йоркского университета.
Он ей улыбнулся, но разговор на какое-то время замер.
Потом он сказал:
– Далеко от сценографии, да?
Она кивнула.
– Весьма далеко.
Она открыла было рот, чтобы спросить, не собирается ли он заниматься чем-нибудь связанным с атомной бомбой, но не стала, потому что какое это имеет значение?
– Вы знаете, куда мы идём? – спросила она.
Он широко улыбнулся, обнажив квадратные белые зубы.
– Да. К метро. Но Фил сначала хочет где-нибудь перекусить.
Они шли вниз по Третьей авеню, и Ричард говорил с Филом о предстоящей им этим летом поездке в Европу. Болтающимся привеском плетясь позади Ричарда, Терез почувствовала укол стыда, потому что, естественно, Фил и Дэнни думают, что она его любовница. Она не была его любовницей, и Ричард не рассчитывал на то, что она ею станет в Европе. Отношения у них, она полагала, были странные, и кто ж в это поверит? Потому что она видела – в Нью-Йорке все спали друг с другом после одного-двух свиданий. И те двое, с кем она встречалась до Ричарда, – Анджело и Гарри – явно бросили её, обнаружив, что с ней не завести интрижку. За тот год, что они были знакомы, Терез раза три или четыре пыталась вступить с Ричардом в любовную связь, однако с отрицательным результатом; Ричард сказал, что предпочитает подождать. То есть подождать, когда у неё появятся к нему более сильные чувства. Он хотел жениться на ней и сказал, что она первая девушка, которой он делает предложение. Терез знала, что он снова заведёт об этом речь перед отъездом в Европу, но она не настолько сильно его любила, чтобы выходить замуж. И тем не менее, с привычным чувством вины подумала она, большую часть денег на поездку она примет от него. И тут перед ней предстал образ миссис Семко, матери Ричарда, одобрительно улыбающейся им, их женитьбе, и Терез непроизвольно мотнула головой.
– Что случилось? – спросил Дэнни.
– Ничего.
– Замёрзли?
– Нет. Совсем нет.
Но он всё равно теснее прижал её руку к себе. Ей в самом деле было холодно, и вообще она чувствовала себя несчастной. Она знала – это всё из-за её наполовину подвешенных в воздухе, наполовину зацементированных отношений с Ричардом. Они виделись всё чаще, но не становились друг другу ближе. Она по-прежнему не была в него влюблена, даже десять месяцев спустя, и, возможно, никогда не сможет влюбиться, но факт оставался фактом – он ей нравился больше, чем кто-либо, кого она когда-либо знала, уж точно больше любого другого мужчины. Иногда ей казалось, что она влюблена в него, – когда просыпалась по утрам и, бессмысленно глядя в потолок, вдруг вспоминала, что он есть в её жизни, вдруг вспоминала его лицо, сияющее душевным расположением к ней в ответ на какой-нибудь знак душевного расположения с её стороны. Так бывало, пока сонная пустота в её голове не заполнялась осознанием времени, дня, того, что она должна делать, – солдатской сущностью, которая и составляет жизнь человека. Но это её чувство не имело ничего общего с тем, что она читала о любви. Предполагалось, что любовь – это некое блаженное безумие. Ричард, собственно, тоже не вёл себя как блаженный безумец.
– Ой, всё называется Сен-Жермен-де-Пре! – выкрикнул Фил, взмахнув рукой. – Я дам вам кое-какие адреса до вашего отъезда. Как долго вы думаете там пробыть?
Перед ними повернул бряцающий и хлопающий цепями грузовик, и Терез не расслышала, что ответил Ричард. Фил зашёл в магазин «Райкер» на углу Пятьдесят третьей улицы.
– Нам не обязательно здесь есть. Фил просто хочет заскочить на минутку.
Когда они проходили в дверь, Ричард сжал её плечо.
– Отличный день, да, Терри? Чувствуешь? Твоя первая настоящая работа!
Ричард был в этом убеждён, и Терез честно попыталась проникнуться величием момента. Но она не могла даже вернуть того чувства определённости, которое испытала, глядя на оранжевую мочалку в раковине после его телефонного звонка. Она прислонилась к табуретке, соседней с той, на которой сидел Фил, и Ричард встал рядом, продолжая с Филом разговаривать. Ослепительный белый свет на белых кафельных стенах и полу казался ярче солнечного, потому что здесь не было теней. Ей видны были каждый блестящий чёрный волосок в бровях Фила и чередование шероховатых и гладких участков на неприкуренной трубке в руке Дэнни. Ей видны были мельчайшие подробности безвольно свисающей из рукава пальто Ричардовой руки, и в который раз она отметила, насколько несообразны кисти рук всей его гибкой, длинной фигуре. Они были мясистые, даже пухлые и двигались одинаково невразумительно, вслепую, неважно, брался он за солонку или за ручку чемодана. Или гладил её по волосам, подумала Терез. Ладони у него были чрезвычайно мягкие, как у девушки, и немного влажные. Хуже всего было то, что он, как правило, забывал почистить ногти, даже когда брал на себя труд принарядиться. Терез пару раз что-то сказала ему об этом, но теперь чувствовала, что больше не может, потому что его это будет только раздражать.
Дэнни наблюдал за ней. На секунду её взгляд встретился с его задумчивым взглядом, и она опустила глаза. Она вдруг поняла, почему ей не удаётся вернуть прежнее чувство: она просто не верила, что Фил Мак-Элрой сможет устроить её на работу по своей рекомендации.