Следы чьей-то жизни… Такой же, как и у нее, Одри, но прожитой в другую эпоху. Только в этом и заключалась разница.
— Поразительно… — почти шепотом сказала Одри. Звучание собственного голоса ее удивило: он показался ей голосом другого человека. — Я хочу сказать… Ты представляешь себе, какой была жизнь людей, которые находились здесь в далекие времена, — монахинь, больных, узников, тех, кто участвовал в строительстве аббатства? Я невольно задумываюсь об этом, когда нахожусь в зданиях с многовековой историей. Кажется, что они полны жизни, много видели и очень-очень много знают. В подобных местах мне лезут в голову такие вот мысли…
Одри вдруг показалось, что все, что она сейчас говорит, неуместно и ничтожно. Она осознала, что пустилась в подробные объяснения, в которых не было необходимости, как будто не могла лаконично изложить свои мысли. Кроме того, кому интересны ее мысли? Зачем она вообще обо всем этом сейчас говорила?
Тем не менее Виолетта поняла, что слова Одри — не просто взрыв эмоций, вызванный лицезрением древних сооружений. Видимо, у Одри так же, как и в Дувре, вдруг возникла необходимость почувствовать, что она находится в месте с богатой историей, из которой она могла бы для себя что-то почерпнуть. Однако переходить к главной теме их разговора было все еще рано. Пока рано.
Они обошли бо́льшую часть аббатства. Осмотрев в конце кухни в романском стиле, мать и дочь стали прогуливаться по саду. Лорд ждал их, сидя в джипе Одри. Она предусмотрительно слегка опустила стекла автомобиля, чтобы собаке было чем дышать, а еще она поставила на сиденье кастрюльку с водой. Хотя уже и начинало темнеть, было бы неплохо позволить бедному животному немного размять лапы и подышать свежим воздухом.
— Мы осмотрели здесь почти все. Раз уж мы гуляем по саду, может, выпустим Лорда из машины, пока он там не задохнулся? — спросила Виолетта.
— Да, ты права. Мы можем прогуливаться и вместе с ним.
— А еще мы могли бы подумать о том, где бы нам перекусить, — сказала Виолетта. — Меня уже начинает мучить голод. Когда закончим прогулку, можем поехать в Сомюр и посетить тамошний замок. А по дороге где-нибудь поедим.
Они уселись на газоне в одном из садов, окружающих замок Сомюр, и подкрепились бутербродами и фруктами, а еще выпили вина из бутылки, купленного по настоянию Одри. «Если, сидя под деревом на берегу Луары, ты не пьешь при этом вино, то… то все тогда как-то неправильно», — сказала она матери, так и не сумев придумать более вразумительного объяснения. Виолетта же на всякий случай тоже купила бутылку, но не вина, а минеральной воды, которую затем перелила в свой термос, чтобы вода оставалась холодной. Женщина была уверена, что минеральная вода — самое лучшее средство, чтобы освежиться после многочасовых хождений по замкам и аббатствам, однако все же ей приходилось признать, что если пьешь вино, сидя в тени дерева на берегу реки, то у него появляется уже совсем другой — гораздо более приятный — вкус. Впрочем, на свежем воздухе любой напиток — да и любая еда — становится вкуснее… Лорд, развалившись на траве и положив голову на передние лапы, дремал. Виолетта подумала, что идея дочери — усесться под деревом и выпить вина — была очень даже разумной.
— Мама… — Неожиданно раздавшийся голос Одри заставил Виолетту слегка вздрогнуть. — Ты, похоже, о чем-то глубоко задумалась, — сказала она шутливым тоном.
— Я подумала, что, предложив выпить вина, ты была абсолютно права. — Виолетта смотрела куда-то далеко-далеко, и на ее губах играла легкая улыбка. — А еще мне вспомнилась твоя тетя Дженни. Это местечко почему-то навеяло мне мысли о ней. Наверное, потому, что оно полно света и жизни, — так же, как была полна ими она.
Тетя Дженни… Когда она умерла, Одри едва исполнилось двенадцать лет. Тетя Дженни не раз водила ее по лондонским магазинам и роскошным ресторанам, открывая удивительный мир. «Женщина достойна этого, Одри, — говорила она. — Не забывай». Одри помнила тетю Дженни как красивейшую женщину, которой она очень восхищалась и которая даже сейчас казалась ей воплощением элегантности. Густая светлая — цвета освещенной летним солнцем пшеницы — шевелюра, золотистый цвет кожи и искрящиеся жизненной силой глаза… Тетя Дженни излучала свет и заразительное веселье везде, где бы ни находилась. Она принадлежала к числу людей, с которыми никогда не надоедает общаться и с которыми невольно хочется подружиться, потому что рядом с ними хорошо. Когда тетя Дженни с ее удивительно красивым лицом и чудесной фигурой заходила в помещение, сразу начинало казаться, что оно наполнилось солнечным светом. Все, чего она касалась, превращалось в нечто особенное. А еще она принадлежала к числу людей, внешность которых всегда кажется безупречной, даже если они одеты в потертые джинсы и ирландский свитер ручной вязки. Когда тетя Дженни была жива, все происходило как-то по-другому. Одри вдруг показалось, что она до сих пор так сильно по ней скучает, что испытывает от этого почти физическую боль.
— Какой несправедливой бывает иногда жизнь!
Виолетта пристально посмотрела на дочь. По Дженни, конечно же, скучали все, но для Одри тетя Дженни была еще и примером для подражания. Она была такой женщиной, какой мечтает стать любая из девочек. Однако, хотя Дженни и в самом деле была особенным человеком, Виолетта осознавала, что в детстве Одри идеализировала ее. Но чего еще можно ожидать от двенадцатилетней девочки?
Виолетта и Дженни познакомились в школе. Они стали подругами, и во время очередных каникул Виолетта провела несколько недель в доме родителей Дженни в Челтнеме. Отправляясь туда, она никак не ожидала увидеть огромный особняк в тюдоровском стиле и обширные сады, луга и рощи. Можно сказать, целое поместье, именуемое «Виллоу-Хаус». Она слышала раньше от Дженни, что ее дом называется «Виллоу-Хаус», то есть «Ивовый дом», и это название ассоциировалось в ее воображении со скромным деревянным строением. То, что увидела Виолетта, превзошло ее ожидания. В «Виллоу-Хаусе» был тогда и брат Дженни Сэмюель, студент университета, приехавший домой на каникулы вместе со своим однокурсником и неразлучным другом Арчи.
Сэмюель казался воплощением авантюризма, Арчи — благоразумия. Сэмюель олицетворял порывистость, Арчи — сдержанность. Сэмюель вел себя напористо, Арчи — тактично. Сэмюель генерировал идеи — свежие, кипучие, Арчи с терпением скульптора придавал им необходимую для их реализации форму. Противоположности уравновешивали и очень удачно дополняли друг друга. То же самое можно было сказать и о Дженни с Виолеттой. Найти общий язык и с Сэмюелем, и с Дженни было не так-то просто, однако противоположности стали притягиваться, и несколько лет спустя сложились две семейные пары. Виолетта навсегда запомнила выражение лица Арчи в тот момент, когда она и Дженни зашли в библиотеку «Виллоу-Хауса» в тот далекий июньский день. Только родственная душа была способна это заметить: внезапный блеск в глазах, легкая напряженность в выражении лица, едва уловимое изменение положения тела. Арчи с деланно-невозмутимым видом стал наблюдать за Дженни, которая — в знак приветствия — бросилась обнимать брата… Сэмюель всегда считал, что его младшая сестра хоть и сумасбродная, но зато невероятно красивая. Вот и все, что Сэмюель был способен увидеть в Дженни.
— Ты очень хорошо знала тетю Дженни.
— Да. — Виолетта на несколько секунд задумалась, а затем добавила: — Хотя я и сомневаюсь в том, что кто-то знал ее действительно хорошо.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Я хочу сказать, что никто и ничто не бывает таким, каким кажется со стороны. Всех вводили в заблуждение красота Дженни, ее энергичность и обаяние, а еще то, какой она стала в последние годы перед смертью. Я все еще помню, как настойчиво она пыталась заставить себя быть такой, как раньше, несмотря на…
Виолетта не смогла закончить фразу. «Несмотря на свою болезнь», — подумала она, хотя и понимала, что трагедия Дженни заключалась не только в болезни. Виолетта много раз задавалась вопросом: не являются ли болезни следствием тяжелой душевной раны и возможно ли, что душевное состояние человека — в том числе его мировосприятие и образ жизни — способно «заразить» организм и заставить его работать в соответствии с этим душевным состоянием…
— Одри, мне кажется, нам следует осмотреть этот замок, — сказала Виолетта, поднимаясь с расстеленного на траве пледа. — Если мы сейчас хотя бы немного не разомнем ноги, я, наверное, превращусь в один из корней этого прекрасного дерева.
Одри почувствовала легкое разочарование: ее мать едва не разоткровенничалась, причем на тему, которая так интересовала Одри. Однако ей пришлось согласиться с тем, что они и в самом деле сидят уже слишком долго и им не помешает немного размяться. Одри с явной неохотой поднялась с пледа и вместе с матерью стала собирать разложенные на нем вещи.
— Итак, дорогой экскурсовод, — сказала девушка с торжественностью, на какую только была способна, — на что мы будем глазеть теперь?
— В этом замке вроде бы есть два музея: музей декоративного искусства и конный музей. — Виолетта бросила взгляд на дочь, чтобы убедиться, что та ее слушает, а затем продолжила: — А в городе имеется несколько достопримечательностей, в том числе площадь, вокруг которой стоят дома с деревянными балками, построенные в пятнадцатом веке.
Виолетта прекрасно знала, что упомянутые достопримечательности привлекут внимание дочери.
— Хорошо, как скажешь. С чего начнем?
11
Сэм работал руками и ногами в устойчивом и равномерном ритме. Плавать без остановки в течение получаса — это в последнее время было единственным, что могло помочь ему расслабиться. Плавание позволяло позабыть обо всем, и он уже не видел и не слышал ничего, что происходило вокруг. Таким образом, плавание давало Сэму возможность побыть наедине с собой. Он всегда стремился приходить в бассейн в такое время, когда там мало народу, однако это удавалось далеко не всегда. Но вот сейчас бассейн почти пуст. Было уже довольно поздно, большинство вечерних посетителей ушли домой ужинать, и сейчас здесь находились лишь те, кто, как и Сэм, предпочитали посвятить остаток вечера любимому виду спорта. Раньше Сэм занимался еще и греблей на байдарках — то вместе с коллегами, то вместе с приятелями, — однако наибольшее удовольствие ему доставляло именно плавание.
Сегодня он плыл в более быстром, чем обычно, темпе, поворачивая голову направо и делая вдох после каждых двух гребков. Сэм раз за разом преодолевал длину бассейна и тут же, без остановки, устремлялся в обратном направлении, как будто пытался побить личный рекорд. Обычно он плавал совсем по-другому. Свой бойцовский дух и стремление побеждать он предпочитал проявлять на работе. Когда же Сэм приходил в бассейн, у него не было желания ни с кем соревноваться — он просто хотел поплавать в свое удовольствие. Однако сегодня он, похоже, пытался состязаться в бассейне с самим собой. Трудно придумать что-то более нелепое. Что, черт возьми, с ним происходит?
Сэм вдруг резко остановился прямо посреди дорожки и выпрямился, придав телу вертикальное положение и тем самым пустив вокруг себя круги. Черт побери! Даже и в бассейне ему не удалось избавиться от мучительных мыслей. Он взял слишком быстрый темп и не смог его выдержать. Он не преодолел еще и половины своей обычной дистанции, а уже чувствовал себя уставшим. Дыхание сбилось, а ноги сводило судорогой. Сэм перевернулся на спину и, доплыв до бортика, резкими движениями стащил с себя резиновую шапочку и очки. Постепенно ему удалось восстановить дыхание. Сэм уставился в одну точку, покусывая нижнюю губу… И вдруг он, упершись ладонями в край бортика, резким движением выскочил из воды и забрался на бортик. Затем взял со скамейки полотенце и направился в душ.
В ду́ше Сэм довольно долго стоял под напором горячей воды, чувствуя, как она растекается струйками по затылку и спине. Однако этого ему показалось мало, а потому он вышел из душа и направился в турецкую баню. Может, влажный пар поможет ему избавиться от мрачного настроения. По правде говоря, Сэм и сам толком не знал, что довело его до такого состояния. Хотя нет, знал: до такого состояния его довел образ жизни, который он вел последние годы. Однако в свое время он всеми силами стремился именно к такой жизни, и она была ему, в общем-то, по душе. Сложные дискуссии, нервное напряжение, различные ухищрения, дальновидные ходы, сокрытие одной информации и оглашение другой… Все это являлось частью его работы, и она ему нравилась, потому что позволяла вращаться в высшем свете, где ставки очень высоки и где никто не станет тратить время на малозначительные действия и пустопорожние разговоры.
Выигрываемые в суде дела обеспечивали престиж и деньги — а значит, власть над людьми. Политика адвокатского бюро, в котором работал Сэм, заключалась в том, чтобы ни в коем случае не браться за проигрышные дела, однако если уж там брались за то или иное дело, то ради победы не брезговали никакими средствами. Сэму очень нравилось действовать в жесткой наступательной манере, настойчиво стремясь к победе и используя ради ее достижения доступные ему законные ухищрения — ссылаясь на законы, толкуя их то так, то эдак, манипулируя ими… Именно это больше всего привлекало его в юриспруденции — возможность коренным образом изменить ситуацию при рассмотрении того или иного дела, причем сделать это вроде бы вполне легальными способами. Сэм и его коллеги, конечно же, не всегда выигрывали судебные процессы, но все же в большинстве случаев они либо выигрывали дело, либо достигали компромисса, устраивающего обе стороны, — пусть даже одна из них порой заслуживала быть приговоренной к пожизненным принудительным работам где-нибудь в Сибири. Впрочем, кто он, Сэм, такой, чтобы осуждать чьи-то поступки и действия? У каждого человека имеются свои причины для того, чтобы придерживаться определенных взглядов на жизнь и поступать в соответствии с этими взглядами. У каждого человека имеются свои веские мотивы.
Однако с некоторых пор у Сэма начались непонятные сбои в работе, и самое последнее из своих дел он довольно бездарно проиграл. Ну почему он не копнул глубже, почему не попытался узнать, а не скрывает ли от него клиент какую-нибудь существенную информацию? Он ведь смог бы тогда построить защиту в суде совсем иным образом. Ну и придурок же он! Хотя нет, «придурок» в данном случае не самое подходящее слово. «Простофиля» точнее. Он не сумел ни выиграть дела, ни хотя бы достичь какого-нибудь компромисса и тем самым защитить частную жизнь своего клиента. Сэм вчистую проиграл дело и обрек клиента на выполнение чрезмерно высоких требований, заявленных обвинением и одобренных судьей. Он, Сэм, повел себя как новичок! О чем он, черт возьми, думал?..
Сэм невольно напрягался каждый раз, когда вспоминал о том, как обвинение представило суду фотографии его клиента, наблюдающего за тем, как двое рослых мускулистых парней занимаются сексом с двумя несовершеннолетними девицами. Клиент обещал Сэму, что будет вести себя скромнее монашки, а затем вдруг выяснилось, что он развлекался лицезрением того, как растлевают несовершеннолетних. Хорошо еще, что он всего лишь смотрел на это, а не участвовал сам. Тем не менее, хоть Сэм и пытался казаться невозмутимым, он понимал, что данное обстоятельство станет козырным тузом для любого толкового юриста и тот легко сможет «завалить» его, Сэма, уже предвкушавшего свою победу. Спасти ситуацию было невозможно. Кроме того, назревал еще один судебный процесс — по обвинению в растлении несовершеннолетних. Сэм даже не смог добиться изменения формулировки. Закон был очень строг к подобным «шалостям» и предусматривал для всех соучастников уголовное наказание — не говоря уже о том, что такого рода истории очень активно потом муссировались в средствах массовой информации.
Сэм взялся за дело, которое оказалось безнадежным, и укоризненные взгляды коллег неоднократно ему об этом напоминали. Все они всегда были по горло завалены различными судебными делами, и зачастую довольно сложными, но почему-то именно он — один из всех — допустил такую грубую ошибку. У Сэма, конечно, не было возможности полностью контролировать своего клиента, однако было бы отнюдь не лишним заранее выяснить, а нет ли у него каких-нибудь специфических увлечений и интересов. Тогда бы он спланировал свои действия совсем по-другому, воспользовался бы сюжетом из популярного в этом сезоне спектакля. А если потребовалось бы, даже выставил своего клиента эдаким современным братом Лоренсом… Главная проблема заключалась в том, что фотографии были впервые показаны судье уже во время судебного заседания. Ну и клиент ему достался — какой-то идиот! Обычный развод превратился в разбирательство по поводу растления несовершеннолетних. В какие только ловушки не приходится попадать адвокатам! Сэм, не удержавшись, иронически улыбнулся.