То, что Командир называл его по фамилии, очень много сказало Джеймсу. Командир принял его как человека, а не слепое орудие, он считал его равным.
— Я не много знаю о тебе. Вернее, о том, кем тебя сделали, — заговорил снова Командир, не дождавшись слов Джеймса. — Нам говорили, что ты машина, принявшая облик человека. Чуть ли не какая-нибудь злоебучая Немезида с хуем и без мозгов. Я не спрашивал, зачем тебя постоянно надо было обнулять. Я это видел. Да, я видел, как ты без обнулений и крио становился все больше похож на живого человека. И ты мне таким нравился.
Это было странным откровением Командира, которому, похоже, тоже некому было сказать о том, что творилось у него в душе. И вот они, два одиночества, теперь могут быть откровенны друг с другом. Цепной пес и его хозяин.
— Я почти ничего не помню, — признался Джеймс, нарушая тяжелую тишину, снова повисшую между ними запахом кофе и сигаретным дымом. — Помню миссии. Нечетко, редко целиком. Помню тебя. Чем дальше вглубь памяти, тем хуже я помню, и тем страшнее воспоминания. А еще я помню Стива.
В голосе Джеймса сквозила обреченность, словно он помнил то, что хотел бы забыть, будто когда-то очень давно что-то случилось или, наоборот, не случилось, и теперь он бесконечно жалеет об этом. Он уставился в свою чашку, аккуратно обхватывая ее ладонями, слишком аккуратно.
— Ты — человек, Барнс, — нарушил тишину Командир. — Сейчас точно человек.
От этих тихих слов в душе Джеймса что-то встрепенулось, взмахнуло изломанными, казалось, все это время, крыльями, и взлетело. Он человек. Наверное, он понял это с тех пор, начал осознавать себя личностью, но ему необходимо было вот такое вот подтверждение от кого-то, кто его знал Зимним Солдатом.
Джеймс тихо выдохнул, словно только что перестал бояться и с замиранием сердца ждать, что ему скажет Командир. И понял, что от того не укрылось его облегчение.
— Что ты еще от меня хочешь? — как-то устало спросил Командир и продолжил без должного огонька, с которым выдавал подобные тирады: — Блядь, я тебе не ебаный психиатр. Хочешь говорить — говори. Хочешь от меня что-то услышать — спрашивай, а не пялься в эту злоебучую чашку, как нашкодивший котенок.
— Ты знаешь мои коды? — решился на вопрос Джеймс, безумно боящийся таких людей, потому что у них была бесконечная власть над ним, такие люди по своему желанию могли сделать из него безвольного болванчика, натолкав в голову то, что нужно им самим, и выпустить в мир убивать людей.
— Знаю, — жестко ответил Командир, глядя на то, как Джеймс вздрогнул, плечи его опустились, а лица было не видно из-за занавеси из волос. — Посмотри на меня.
Несмотря на то, что Джеймс испугался, он готов был даже убить Командира, если тот попытается их применить. И, когда он поднял голову и в упор посмотрел на Командира, тот криво, но по-доброму улыбался ему, словно Джеймс только что сдал какой-то важный экзамен.
— Да, Барнс, я знаю твои коды. Но они мне в хуй не вперлись. Зато я знаю еще несколько человек, которым они тоже известны, — Командир зло раздавил окурок в чашке. — И вот они-то, если узнают, что ты жив, найдут тебя и не отпустят.
— Ты предлагаешь найти каждого и пустить ему пулю в лоб? — спокойно уточнил Джеймс. Кто-то другой бы, наверное, ужаснулся такому предложению, а, тем более, если бы его стали рассматривать всерьез. Но Джеймс слишком хорошо знал, на что способны эти люди, а убивать ему уже приходилось. Только убивать, наверное, и приходилось. А еще вытаскивать из очередной драки будущего Капитана Америку.
— Ну, можно и так, — усмехнулся Командир прямолинейности подхода Джеймса. — А можно натравить на них так и не развалившийся ЩИТ.
— Ты пойдешь против своих? — удивился Джеймс, как ребенок, которому сказали, что Санта Клауса не существует.
— Свои, Барнс - это те, кому ты спину доверить можешь без скидок и допущений, — Командир помолчал, а Джеймс задумался, насколько, оказывается все сложно, даже когда служишь на одной стороне, а уж когда работаешь на две… — Я наемник, Барнс. И, если бы Гидре я был нужен, они бы меня нашли. А так я вышел в тираж, и, по-хорошему, меня надо найти и устранить, потому что слишком много знаю.
Командир говорил спокойно, как о какой-то обыденности, словно они сейчас обсуждали выпечку и сорта кофе, которые было бы неплохо попробовать, но сердце Джеймса сжималось от осознания того, что именно так и должно быть. Вот только сейчас, когда он снова обрел Командира, он никому не собирался отдавать его, чего бы ему это ни стоило.
— Я хуй знает, как тебе помочь с твоим решетом вместо памяти, но вот пустить пулю в лоб неугодным — это запросто, — Командир говорил тихо, словно предлагал что-то сокровенное. — Мы можем помочь друг другу, Барнс.
Разговор давно перетек из нужного Джеймсу русла, но он не жалел. Сейчас решалось что-то большее, чем будет ли он помнить очередное лицо очередной жертвы. Сейчас решалось, будут ли они оба в безопасности, и как этой безопасности добиться.
Джеймс кивнул, соглашаясь с предложением Командира, и тот едва ощутимо расслабился, прикуривая следующую сигарету.
— Ты ждал, что я откажу тебе? — решился спросить Джеймс.
— Я ждал, что ты мне шею нахуй свернешь, — честно признался Командир.
— Не свернул, — констатировал очевидный факт Джеймс, и добавил: — Но все еще могу.
А дальше он не заметил, как разговор перешел в русло обсуждения, планирования, и Джеймс чувствовал, что так уже бывало, нечасто, но это было знакомо. Они проговорили почти целый день, за минусом похода в магазин, приготовлением еды и обеда. Выяснилось, что Командир принципиально не обсуждал ничего важного за едой. За кофе — да, но не во время приготовления еды или ее употребления.
В процессе всего этого Командир матерно прошелся по жилищу Джеймса, но услышав оправдание, что он вообще жил на улице, похвалил за смекалку, раз смог найти работу и жилье, за которое не нужно платить. Да и качалка на халяву. Чем на самом деле занимался Джеймс, Командир спрашивать не стал, то ли ему это было не так интересно, то ли не посчитал нужным. Или решил, что Джеймс сам расскажет, когда придет время, потому что был уверен, что за ночную охрану какой-то вшивой качалки не предлагают, хоть и херовое, но жилье, да еще и денег.
Дело шло к вечеру, а Джеймс все не знал, как поинтересоваться, есть ли Командиру куда пойти, в итоге просто предложил:
— Если хочешь, можешь остаться, я все равно ночью работаю.
— Размяться после закрытия пустишь? — со смешком поинтересовался Командир. — Не хочу с такой приметной рожей особо светиться.
— Пущу, — легко согласился Джеймс, даже не задумываясь, что по этому поводу скажет шеф. С другой стороны, он мог просто посмеяться над желанием Джеймса осчастливить всяких сирых и убогих, а Командир, в целом, хотя бы внешне, подходил под описание.
Программу тренировок Командир определил для себя сам и принялся восстанавливаться, с каким-то остервенением тягая железо.
Он остался жить у Джеймса как-то просто, не уйдя ни в первый вечер, ни в последующие. Они об этом не говорили. Они вообще о многом не говорили после того первого вечера, живя рядом друг с другом, привыкая друг к другу, узнавая друг в друге людей.
Они даже стали ходить в тир, где тренировались друг против друга за какие-нибудь домашние дела, которые не особо хотелось делать ни тому, ни другому.
— Он мне часто снится, — однажды вечером после ужина сказал Джеймс. Ему очень хотелось поговорить о своих снах, о Стиве, но это было сложно. Не потому, что его не хотели слушать, Командир оказался прекрасным слушателем, если Джеймс ему что-то рассказывал, а потому, что это было слишком личное. Командир чуть напрягся, но всем своим видом показал, что готов выслушать все, что угодно.
— Ты о ком? — просто так спросил, уже зная, о ком пойдет речь. О Стиве Роджерсе, Капитане Америка.
Джеймс всегда словно залипал, выпадая из реальности, когда видел его по телевизору, словно дышать переставал и смотрел, смотрел, смотрел.
— О Стиве, — отозвался Джеймс. — Когда я вижу его по телевизору, я как будто вижу другого человека, не того, которого когда-то знал. А может быть, я стал слишком другим, чтобы видеть его прежним.
Они уже целый месяц жили вместе, но таких задушевных разговоров у них не случалось, Джеймс даже было подумал, что зря заговорил.
— Вы оба изменились, — Командир закурил, пододвинув к себе пепельницу.
— Возможно. Просто… Я хочу прийти к нему, сказать, что я жив. Вот только жив я, а не его лучший друг, — Джеймс опустил голову, чтобы Командир не мог прочитать по его лицу всю ту непередаваемую смесь эмоций и чувств, которые раздирали его. — Но даже так, не другом, я не могу к нему прийти, потому что я — часть Гидры. И мне повезет, если меня запрут в тюрьме для особо опасных садистов, чем закроют в уютной палате какой-нибудь лаборатории, где меня выпотрошат также, как потрошили в Гидре. Только под наркозом.
— А ты смотришь на вещи более здраво, чем я думал, — хмыкнул Командир
— Я хочу… я помню, как он только защищался, тогда, на мосту и на хэлликериере. Он говорил, что я — его друг, но я не слышал, я видел только цель, — это была почти исповедь, и Командир выступал исповедником, потому что больше никому такое рассказывать было нельзя, потому что… Просто потому что. — А потом, как перемкнуло, я не смог дать ему умереть. Меня рвало на части от противоречий: приказ убить и желание спасти. И желание победило. Значит, Стив — кто-то больший, чем просто друг, да? Даже для меня?
Командир выматерился себе под нос, прикуривая и выпуская сизый дым. Джеймс и сам не знал, что он хотел услышать, да и хотел ли.
— Документы будут готовы послезавтра, — кардинально сменив тему, начал Командир, — У тебя есть два дня, чтобы уладить тут свои дела, а потом мы поедем в Мексику.
Сказать, что Джеймс был ошарашен — это ничего не сказать. На его подвижном лице отразились все эмоции, которые переполняли его. Он неверяще смотрел на Командира, не понимая, зачем им куда-то ехать, но радуясь уже тому факту, что его берут с собой. Его не бросят, как бросил он под обвалившимся зданием. Похоже, что-то такое промелькнуло у него на лице, что Командир криво усмехнулся и сказал:
— Хуйню всякую думать прекращай.
Но Джеймс не мог прекратить “думать хуйню”, он был бесконечно рад с одной стороны, но ничего не понимал с другой, и это омрачало светлую радость от осознания того, что он нужен.
— А зачем нам в Мексику? — все же спросил Джеймс, действительно не понимая. Он думал, что там скрываются недобитые агенты Гидры, или еще кто-то такой, но все оказалось с одной стороны, гораздо прозаичнее, а, с другой, неожиданнее.
— Рожу мы править мне едем. А ты думал, я с таким личиком, буду недобитков давить? — Командир недобро усмехнулся. — Мне-то поебать, я и так обаяшка, что пиздец. Но не все под этим пиздецом успевают эту мою черту характера разглядеть. Так что вот так, Барнс. Гидра требует жертв.
Джеймс не нашелся что сказать по поводу рожи Командира и приведения ее в более надлежащий вид. Он подумал о том, что оба они, кто добровольно, а кто нет, но все равно были оружием Гидры, против которой собирались пойти без зазрения совести, потому что родная организация запросто могла бы их грохнуть без объяснения причин.
— Мы съезжаем на совсем? — только поинтересовался Джеймс, но от ответа Командира зависело очень многое, если не все.
— Мы съезжаем нахуй из этой дыры, Барнс, — подтвердил Командир, мазнув где-то внутри теплом этим “мы”.
Все складывалось так, как нужно: они собирались громить Гидру за спиной Капитана Америки, и, хоть у каждого были на это свои причины, делать это они собирались вместе. — И следующее место жительства выбираю я.
Два дня пролетели незаметно, даже особо времени поспать не было. Джеймс уволился с работы, на что его попросили либо оплачивать аренду, либо сваливать нахуй, но дали неделю, чтобы собраться и свалить не в никуда. Сам Командир почти не появлялся, а когда приходил, был измотан до предела, поэтому просто валился спать. Где он бывал и что делал, Джеймс не спрашивал, считая, что Командир сам расскажет, если будет нужно.
В итоге они получили документы действительно через два дня, но Командиру понадобилось задержаться в городе, и они остались еще на пару дней.
Командир сидел и спокойно читал что-то, пока Джеймс отдыхал после бессонной ночи. Как всегда, на полу. Почему-то он не доверял кровати, даже когда Скитлз хотела его туда уложить. Обычно он спал практически неподвижно, иногда вздрагивая, если что-то снилось. Но тут Командир заподозрил неладное, когда Джеймс сначала застонал, а потом раскрыл рот в беззвучном крике, забился под покрывалом. Казалось, еще чуть-чуть и его выгнет до хруста в позвоночнике, а голосовые связки порвутся от напряжения.
Не успел Командир оказаться рядом, как Джеймс сел, невидяще распахнув пустые глаза. Он продолжал видеть кошмар, и Командир, наплевав на осторожность, скользнул ему за спину, обхватывая одной рукой поперек груди, притягивая к себе, жестко фиксируя, уверенный что справится, а другой аккуратно провел по волосам, закладывая их за ухо.
— Все хорошо, слышишь меня, Солдат? — шепнул он, опаляя дыханием, не представляя, как вырвать Джеймса из сна. Он просто был рядом, ближе, чем даже был бы друг. — Отставить панику. Дыши.
И Джеймс задышал ровно, обмяк, глаза снова закрылись, и он мягко откинулся на Командира, вцепившись обеими руками в его руку, словно боялся отпустить, а Командир позволил себе короткий поцелуй в висок, сам расслабляясь, пристраиваясь так, что Джеймс мог еще поспать.
Когда руки Джеймса совсем ослабли, Командир с сожалением, но аккуратно, чтобы не разбудить, вытащил из его хватки свою конечность и заменил свои колени на подушку. Что ему снилось Командир не спросил, а Джеймс ничего не сказал, даже если и помнил содержание кошмара. Они не говорили о снах и демонах, приходящих в них. К каждому приходили свои, и чьи из них страшнее, выяснять совершенно не хотелось ни тому, ни другому.
В Мексике они поселились в каком-то заштатном городишке, но условия проживания были лучше, чем в Вашингтоне над спортзалом. Здесь они тоже поселились рядом с фитнес-центром, если можно было так назвать заведение с двумя беговыми дорожками и тремя тренажерами.
— Тут в десяти километрах медицинский центр, — рассказывал Командир, который просил называть его Рамлоу, или даже по имени, Брок, но Джеймс постоянно съезжал на Командира, ему было сложно, хотя он очень старался. — Я уезжаю туда на неделю. Подготовка к операции, операция и прочая херопень.
Джеймсу это не нравилось, они не расставались за последние полтора месяца больше, чем на несколько часов, но он понимал, что глупо будет видеть везде и всюду врагов, хотя именно так и было. Останавливало только то, что своей, непонятно откуда взявшейся гиперопекой он может обидеть Командира, поэтому согласился ждать. Тем более, что Командир снабдил его мобильником, деньгами и всяким по мелочи. Теперь, когда за все платил Командир, Джеймсу было очень неловко, но стоило об этом заговорить, как Командир странно смотрел на него и говорил, что потом сочтутся.
Но, как ни старался Джеймс найти себе занятие, как не отметал мысли о Командире, все равно душу рвало на части от незнания, как он там один. Новое место было непривычным, давило на мозги, не давало спокойно уснуть, но Джеймс держался, чтобы не сорваться в больницу к Командиру. Он выдержал ровно сутки, но, проснувшись от очередного кошмара, где он падал, падал и падал в зловещую заснеженную бездну, понял, что больше не выдержит. Можно, конечно, было позвонить, но Джеймс хотел увидеть своими глазами, что с Командиром все в порядке. И он, раздобыв топографическую карту местности, ранним утром, когда рассвет еще только-только начинает разгонять белесый туман сумерек, бегом отправился в клинику, где сейчас должен был спокойно спать его Командир. Брок.
Убедившись, что все в порядке, хотя лицо, замотанное бинтами, испугало не на шутку. Командир, Брок, спокойно спал, грудь его мерно вздымалась, и Джеймс решил, что посмотреть в окно будет достаточно. Это будет его маленьким секретом. Это слишком напоминало те пару недель, что он провел у постели Командира, Брока, после смерти Скитлз. Поэтому Джеймс взял себя в руки и постарался ограничиваться телефонными разговорами ни о чем, но все равно рвался к Командиру, Броку, которого хотел научиться называть по имени, хотя бы про себя.