Прочитав последнюю смс, текст которой гласил: “лучше бы тебе, суке, быть мертвым, когда я тебя найду”, Барнс действительно разволновался, потому что Брок ненавидел писать смс. Ни в каком виде.
Бросив грустный взгляд на недообследованную базу, Барнс пообещал себе вернуться сюда вместе с Броком, вдруг они найдут тут что-нибудь интересное.
Странно, но пребывание в Мексике творило с ним чудеса. Барнс сам стал за собой замечать, что он все меньше хочет быть один, стал несдержан в некоторых вопросах, более эмоционален, как в агрессию (хотя с этим никогда проблем не было), так и в мирное русло. Он хотел говорить с Броком не только о делах или на какие-нибудь “тяжелые” темы, а просто так, обсуждая какую-нибудь ерунду. Даже хотелось флиртовать с официантками в кафе, но так, скорее, чтобы позлить Брока. И вот это было непонятно. Но вот эта заброшенная база могла стать стартовой площадкой к полноценному общению, потому что это будет ерунда, которой они будут заниматься вместе.
Когда он, уже под вечер, явился домой, то увидел, как Брок почти в полной темноте сидит в кресле с оружием в руках и курит. Пепельница рядом говорила о том, что вот так вот сидит он уже давно. И тут Барнсу стало страшно, но не за себя, за себя он давно перестал бояться, разучился, ему было страшно за Брока. Который, даже прочитав одну-единственную смс о том, что все хорошо, сидел тут и волновался за него, идиота. Волновался так, что готов был пристрелить любого вошедшего, если это будет не он. И все шуточки, которые вертелись на языке, застряли в глотке.
Барнс молча прошел к Броку, который ничего не говорил и ждал, что он будет делать. Опустившись на колени рядом с Броком, Барнс молча положил свою живую ладонь на его, которой тот стискивал до побелевших костяшек пистолет, и чуть-чуть сжал. Брок посмотрел на него каким-то странно-больным взглядом сейчас практически черных глаз, но ничего не сказал. Барнс испугался, что он так и будет молчать, что больше никогда не заговорит с ним, хотя они не виделись не больше восьми часов.
— Прости меня, — Барнс обмяк, понуро опустив плечи и уткнувшись лбом в колени своего бывшего хэндлера. — Прости.
Тяжелая рука легла ему на затылок, поглаживая волосы, даря ласку, разнося по телу тысячи мурашек.
— Я тебя, суку, убью, если еще раз так сделаешь, — сипло, словно что-то сдавливало его горло, проговорил Брок, но рук не убрал. Ни с пистолета, ни с головы Барнса. И неожиданно попросил: — Не делай так больше, Барнс.
И он еле сглотнул, чтобы прочистить горло.
— Не буду. Больше — не буду.
А сам внезапно понял, что, если бы так вот, на целый день, без связи, не сказав — куда, исчез бы сам Брок, он бы кинулся его искать, оборвал бы телефон, нашел бы вертолет, если понадобится, да просто побежал бы искать, хоть светлым днем, хоть глухой южной ночью. И только прочувствовав это, он понял, как себя сейчас чувствует Брок. Облегчение пополам с яростью, которая переплавляется в непонятный коктейль эмоций, достающихся только ему, Барнсу.
— Говори, — приказал Брок, чтобы что-то сказать, разбить тишину, которая сейчас говорила им обоим слишком много того, к чему они были еще не готовы.
— Я нашел базу, милях в тридцати отсюда — глухо, все еще упираясь лбом в колени Брока, начал Барнс, хотя хотел сделать ему сюрприз. Похоже, они оба их на дух не переносили. — Она заброшенная совсем. Что-то развалилось, что-то заросло местным бурьяном. Но там, — Барнс поднял на Брока глаза, но так, чтобы не скинуть его ладонь, — полоса препятствий крутая. Если ее привести в порядок…
— Ты еще скажи, что там поселиться можно, — усмехнулся Брок, и Барнс почувствовал, как тот расслабляется, закладывает прядку непослушных волос ему за ухо, и смотрит в глаза, словно ища что-то.
— Точно дешевле, чем эта домина, — ответил Барнс, как кот подаваясь на ласку.
Сейчас, глядя друг другу в глаза, говоря о чем-то совсем неважным, они чувствовали, что сейчас становятся больше, чем просто два бойца с одной целью. Но у каждого было что-то, что не давало этой связи окрепнуть, стать ощутимой. И вот рука Брока, готовая взъерошить волосы Барнса соскользнула, проводя пальцами по скуле, щеке и исчезла, так и не коснувшись губ. Брок смотрел в упор, глаза в глаза, ища что-то, и Барнс боялся, что найдет и, одновременно, хотел, чтобы нашел.
— Это мой дом, — вместо того, чтобы продолжить искать, Брок сморгнул, словно избавляясь от наваждения, и убрал руки от лица Барнса. — Купил на всякий случай лет пять назад.
Барнс же, в свою очередь, поднялся, притягивая стул и усаживаясь на него верхом напротив Брока.
— Отлично, не надо думать о том, пристрелить хозяина, когда мы отсюда съедем, или нет, — буднично заметил Барнс, обиженный на Брока тем, что тот не продолжил. Только вот, что не продолжил, Барнс и сам не знал.
— Так что на счет полосы препятствий? — поинтересовался он, надеясь, что не зря довел Брока, исследуя заброшенную базу.
— Посмотрим. Завтра, — пообещал Брок. — До завтра, дорогуша.
Он криво усмехнулся и направился в свою комнату, оставляя Барнса одного в темноте с кучей непонятных мыслей. Тот хотел попросить остаться, поговорить с ним, но слова застряли в горле комом, потому что он сам не знал, что хотел бы ему сказать.
Этой ночью Барнсу снились странные сны. Он видел Стива, который тянулся к нему, но не того мелкого болезненного, а другого, уже Капитана Америка. Этот новый Стив, к которому были прикованы девяносто девять процентов взглядов, смотрел на него, спавшего с лица, худого, с болезненно-алыми небритыми щеками, только-только спасенного им из плена. Смотрел и не мог насмотреться, а сам Барнс хотел что-то ему сказать, что-то очень важное для них обоих, но между ними постоянно вставало что-то. То женщина, больше похожая на мужика в юбке, имени которой он не знал, но люто ненавидел. То постоянные миссии против Гидры, то просто бои на линии фронта. Он так хотел сказать ему что-то важное, но не успел.
А проснувшись, даже не зная, что именно он хотел сказать Стиву тогда, в далеком сорок пятом, как маленький ребенок испугался, что не сможет сказать этого Броку. Что Брок тоже пропадет, что-то случится и все пойдет прахом, что он обязан сказать это ему, если не хочет все проебать снова, что он подскочил на своей лежанке на полу и почти бегом бросился в кухню, откуда слышался запах жарящейся яичницы.
— Брок! — позвал он, чтобы не напугать его столь стремительным появлением, и, не давая себе опомниться, а Броку сбежать, обхватил его со спины за плечи, обнимая, утыкаясь носом в загривок, вдыхая его запах, такой знакомый, терпкий, смешанный с мятой шампуня и нежным арбузным ароматом мыла. — Брок…
Тот замер в объятиях Барнса, напрягся всем телом, словно собирался вырываться, хотя и знал, что, если сам Барнс этого не хочет, то не вырвешься. Барнс чувствовал, что Брок не понимает, что происходит, но тянется к нему, почти расслабляясь в несильной хватке. Он уже хотел сказать то важное, ради чего чуть ли не бегом бежал в кухню, как сердце замерло, а слова застряли в горле.
Он продолжал прижимать к себе Брока, дыша, как загнанный зверь, не в силах сказать ни слова, когда руки Брока обхватили его запястья, поглаживая, словно успокаивая.
— Дурной сон? — хрипло поинтересовался Брок, игнорируя тот факт, что бекон собирается сгореть в угольки, не собираясь отпускать Барнса.
— Угу, — промычал тот, крепче прижимая к себе Брока, словно не мог отпустить. — Я… так боюсь потерять тебя, — выдавил из себя Барнс то, что было самым близким по смыслу к тому, что не мог сказать, потому что боялся. Боялся, что эти слова оставят его в одиночестве.
— Я тоже, — тихо отозвался Брок, — я тоже…
Бекон окончательно сгорел, пока они, словно вернулся вчерашний вечер, стояли и молчали, не желая отпустить друг друга.
По планам у Брока было еще две операции, а, значит, если все будет хорошо, то две недели ничегонеделания, в которые они собирались по-быстрому восстановить полосу препятствий на заброшенной базе и поразвлечься там. Ну, это Барнсу поразвлечься, а Броку вполне себе проверить, на что он до сих пор способен, потому что спарринги с Барнсом ответа на вопрос о физическом состоянии Брока не давали, ибо были короткими и проигранными в девяти случаях из десяти.
Вечер безмолвных откровений и утро, последовавшее за ним остались позади, вот только ничего с места не сдвинули. Барнс и Брок продолжали вести себя, как обычно, словно ничего не произошло, но подспудно стали внимательнее друг к другу, перестали бояться мимолетных прикосновений, но что-то мешало им действительно сблизиться, пока очередной кошмар Барнса не расставил все на свои места.
Брок в очередной раз скользнул к Барнсу, которого мучили кошмары, и прижал к себе, уже давно не стесняясь целовать в макушку, в висок. Это успокаивало мучимого кошмарами Барнса быстрее, чем слова, а Брок был уверен, что тот ничего не помнит от мимолетных ласк. Но в этот раз все было не так.
Брок уже хотел пристроить подушку обратно под голову Барнса, как тот, не открывая глаз, вцепившись в обнимающую его руку, попросил на грани слышимости.
— Не уходи, — и зажмурился, словно ему резко стало больно.
— Не уйду, — ошалело пообещал Брок, поглаживая его свободной рукой по волосам.
— Останься, — шепнул Барнс, уже, казалось бы, пришедший в себя, и подвинулся так, словно приглашал устроиться рядом.
Уставший от этих поцелуев почти украдкой, Брок скользнул, ложась рядом с ним. Барнс устроил свою голову у него на плече, вцепившись в обнимающую его руку намертво. И застыл, горячо дыша в ключицу и шею, прижимаясь так близко, что у Брока начинала закипать кровь.
Но этой душной ночью два горячих тела только знакомились друг с другом, позволив своим владельцам просто уснуть.
Просыпаться было приятно странно, и Барнс почти заурчал, как большой пушистый кот, поглаживая грудь Брока, совершенно не замечая звезд рубцов. Быть рядом с Броком было так хорошо, так правильно, казалось, он дарил теплоту и спокойствие, которых Барнс уже очень давно не знал, а последний, с кем рядом ему было так же хорошо, сейчас находился за многие мили отсюда, погрузившись в поиски того, кто давным-давно мертв. И от этой мысли что-то защемило внутри, словно он сейчас предавал его, того далекого, с которым ничего не было. Барнс аккуратно отодвинул мысли о Стиве подальше, чтобы не сойти с ума, чтобы можно было побыть с Броком наедине, только вдвоем, без Гидры, ЩИТа, Капитана Америки и войны, бесконечной войны, заложниками которой они стали.
Сейчас, лежа в крепких объятиях Брока, Барнс понимал, насколько сильно и давно этого хотел, но все, от обстоятельств до памяти о Стиве не давало ему спокойно окунуться в этот гремучий коктейль из чувств и эмоций, который он хотел вылить на Брока. Он нежно коснулся губами затянутой рубцами кожи на груди, едва ощутимо, как почувствовал касание губ ко лбу. Они лежали молча, не размыкая объятий, только едва заметно касались друг друга губами. Словно нащупывали границы дозволенного, которые еще не установили.
— Барнс, или ты спишь на кровати, — хриплым со сна голосом категорично каркнул Брок, — или ты спишь один. Тебе все ясно?
Тот кивнул, проводя носом по груди, обнял, прижимаясь всем телом к горячему и желанному телу, и длинно, горячо выдохнул, шепнув:
— Так точно, Командир. Есть спать в твоей кровати! — и тихо засмеялся, как никогда до этого, весело и счастливо.
Барнс поднял голову, желая посмотреть в глаза Броку, но тот притянул его, положив ладонь на затылок, зарываясь в мягкие пряди, и коснулся губами губ, жарко выдыхая.
Их первый поцелуй был спокойно-ласковым, Барнс тянулся к Броку, словно цветок к солнцу. Он плавился в его руках, прижимаясь к нему все теснее и теснее, опаляя жаром разгоряченного тела. Брок отвечал ему сторицей, словно пытаясь вплавить в себя.
Возбуждение разливалось в воздухе тягучей патокой, когда ласки из нежных, медленных, становились более резкими, уверенными, яростными. Они хотели друг друга, и теперь без слов понимали, насколько давно.
Губы и руки Брока были, казалось, везде. Барнс извивался, подставляясь под ласки, то прижимая голову Брока к к себе, то опуская, разваливаясь звездой. А потом, резко притянув его к себе для поцелуя, подмял под себя, принимаясь ласкать. Дурея от вседозволенности. Дыхание, невозможно горячее, опаляло, забиралось под кожу, жгло душу, вплавляя их друг в друга.
Мир Барнса сузился до одного-единственного человека. Он не представлял, что можно так хотеть кого-то. Жар желания рвал на части, мешающие спальные штаны давно были разодраны и валялись где-то в углу, так же, как и Брока. Они прижимались друг к другу обнаженными телами, словно были вместе не в первый, но в последний раз.
Барнс шептал нежные глупости, когда горло не схватывало спазмом от удовольствия, гладил Брока, целовал его, впиваясь в губы.
Брок спустился ниже и вобрал в рот головку крепко стоящего члена Барнса, и тот задохнулся от ощущений и закричал, если бы смог.
В мозгу образовался вакуум, и Барнс только и мог, что раздвинуть ноги, позволяя своему любовнику, Броку, все, что тот хочет.
— Боже, Барнс, как я хочу тебя, — прошептал Брок ему куда-то в живот, поглаживая.
А потом опять спустился ниже, насаживаясь на член Барнса до самого горла, а тот только и мог, что стонать, цепляясь за простыни, только бы не надавить на затылок Брока, вжимая его голову себе в пах.
Брок растягивал его уверенно, проникая уже двумя пальцами, заставляя Барнса извиваться, скулить и выть, прося большего, но тот продолжал толкаться то пальцами, то языком.
— Блядь, Брок, давай уже, — просипел Барнс, подаваясь навстречу его пальцам, выгибаясь, — я сгорю нахуй.
— Ты узкий, — выдохнул Брок, поглаживая за яйцами, практически ничего не соображая, лишь удерживая себя от желания резко войти в узкую податливую задницу, натянуть на свой член, как давно хотелось. — Такой…
Сквозь шум крови в ушах, Барнс не услышал, какой он, он только сильнее подавался на пальцы Брока, даже не представляя, что может быть так хорошо.
И хорошо не с хрупкой девушкой, коих у Баки Барнса было в избытке, а с сильным уверенным мужчиной, который сейчас творил с ним такое, от чего пальцы поджимались на ногах, а тело просило еще и еще.
Когда Брок протиснулся в него всем членом, Барнс почувствовал себя странно и неудобно, но Брок чуть двинулся внутри него, и перед глазами словно вспыхнули мириады звезд. Барнс прижал его к себе ногами за поясницу, сам начиная двигаться. Полное отсутствие опыта у Барнса восполнялось страстным желанием доставить партнеру удовольствие.
Барнсу в какой-то момент показалось, что Брок двигается слишком медленно, и он одним рывком перевернул их, оказываясь сверху. Замер на мгновение, опускаясь до самого конца, принимая, как хотелось обоим, склонился для поцелуя. Жаркого, страстного, и тягуче задвигался на члене, попадая себе по простате, все увеличивая и увеличивая темп.
— Сожми меня, — прохрипел, почти задыхаясь, Брок, лаская рукой член Барнса, от чего тот выгибался и выгибался, громко стонал, запрокинув голову, сжимая Брока внутри себя
— Я сейчас… — едва слышно прошептал Барнс и захлебнулся стоном наслаждения, изливаясь в ласкающую его руку.
Брок резко перевернул его, впиваясь поцелуем в губы, догнал в несколько сильных движений и повалился сверху, прижимая собой к полу.
— Не хочу шевелиться, — Брок поцеловал Барнса в шею, слизывая солоноватый вкус кожи.
— Хочешь, я сделаю завтрак? — поинтересовался Барнс, поглаживая влажную кожу спины. — Блинчики?
— Блинчики, — покорно согласился Брок, не представляя, что там наготовит Барнс, но точно зная, что он сейчас больше похож на кисель, и толку от него нет никакого.
Аккуратно скатившись на пол рядом с Барнсом и продолжая его обнимать и целовать в живое плечо.
— Ты идешь? — потормошил его Брок.
— Иду. Сначала в душ, потом блинчики, — огласил план своих действий Барнс, целуя Брока.
Через полчаса, когда Брок появился на кухне, его ждала целая тарелка блинчиков и кленовый сироп к ним. Барнс что-то насвистывал, орудуя лопаткой на сковороде и покачивая обнаженной задницей. Полотенце, которое должно было ее прикрывать, висело на стуле.