На крышу.
Но, забираясь туда, юноша не думал, что там найдется кто-то еще…
На самом краю, свесив ноги в пропасть и беспечно ими болтая, сидел Лукреций.
— А, это ты, — сказал он Люму таким тоном, будто ждал его прихода. — Садись, садись…
Осторожно опустившись на черепицу, Люмиус поджал колени к груди и обхватил их руками.
— Красиво, правда? — после долгого молчания сказал Волчонок, подняв отколовшийся кусочек покрытия и бросив его с крыши. — Это место такое оторванное от нашей с тобой реальности… Ты будто стоишь на вершине мира, и можешь коснуться звезд рукой, и одно только неверное движение заставит тебя упасть в никуда…
И пусть здесь действительно было красиво, Люмиусу вовсе не понравился до странного жадный взгляд, которым он смотрел вниз.
— Что ты тут делаешь? — спросил он, желая переменить тему.
— То же, что и ты, — пожал плечами омега. — Я часто прихожу сюда, пока Маис спит. Мне кажется, это лучшее место во всей школе… а может, и в мире.
— Даже лучше родного дома?
Этот вопрос заставил Волчонка поморщиться.
— Не говори мне про дом… — он опустил голову. — Мой дом — там, где Маис, а в его доме уже все готово, но не для меня… Кроватка, погремушки, бутылочки, целый шкаф детских вещей — все это только и ждет того дня, когда мы закончим школу… Когда можно будет снять предохраняющее заклинание, — он с раздражением дернул ошейник, будто ему слишком сильно давило на кожу. — Ради того, чтобы закончить школу вместе, мне даже пришлось осваивать ускоренную программу — я на год младше Маиса, а ему хотелось, чтобы мы были в одном классе…
Как это часто бывало рядом с Лукрецием, Люмиус не знал, что сказать.
Будто назло, ему так и вспомнилось сегодняшнее утро, когда первым уроком была гимнастика — как Волчонок ни пытался переодеваться, максимально закрываясь, фиолетовые полосы у него на бедрах все равно были видны всем и каждому…
— Я сам не понимаю, когда в его голове поселилась мысль, что все, абсолютно все его желания должны исполняться, — тяжело вздохнув, Лукреций закрыл лицо руками. — Я помню его совсем другим…
— А вы что, давно знакомы?
— С самого детства, — очередной кусок черепицы улетел вниз. — Он мой двоюродный брат…
Люмиус чуть не упал с крыши от таких новостей.
— Но разве его не должны были посадить, а тебе — найти другого хозяина?!
— Будь он моим родным братом, так бы и случилось, но суд решил, что все законно, — стиснув зубы, Лукреций поднял взгляд в небо и тихо повторил: — Законно…
Старый ржавый флюгер натужно скрипел, поворачиваясь в разные стороны.
Луна наполовину скрылась за облаками.
И почему случай постоянно, раз за разом, сталкивал их?
Они были полными противоположностями друг друга — альфа, который хотел быть омегой, и омега, которого собственная роль тяготила, наверное, больше кого бы то ни было…
— Ты воспользовался оракулом?
— А? Да…
— Я рад, — поднявшись на ноги, Волчонок отряхнул мантию сзади. — По крайней мере, тебе есть, с кем связываться…
До коридора они дошли вместе, а потом уже каждый побрел в свою сторону.
К своим альфам.
И к своим обычным жизням.
========== Часть 6 ==========
Мысли Люмиуса витали где-то далеко-далеко от скучной реальности.
У Гервина еще с прошлого вечера поднялась температура, и сейчас он лежал в лазарете, что, конечно, не могло не беспокоить.
Не говоря уже о том, что ботаник пропускал очень интересное событие — экскурсию в пригород…
В последнее время учеников просто-таки баловали вылазками за пределы школы.
Отправка начиналась сразу же после Построения — оно, видимо, в глазах учителей было настолько важным, что его, в отличие от уроков, не следовало отменять — разумеется, не для тех, кто в этот раз попадал на сцену.
Люмиус судорожно вспоминал, есть ли за ним грехи на этой неделе — и, к счастью, их не находилось.
Не считая, конечно, той стычки в классе с Горковски — но тогда все трое участников действия отделались объяснительными в четырех экземплярах каждый, а больше парень нигде не прокололся — разумеется, так, чтобы это было заметно.
Знакомое имя заставило его встрепенуться и вынырнуть из своих мыслей, обратив внимание на сцену.
В отличие от него, Маис оказался в ударе.
Потому что не надо было ни с того ни сего кидаться на Люма в коридоре, выкрикивая какую-то чушь про то, что он соблазняет Лукреция и окажется за это в тюрьме, да еще когда мимо проходил учитель, видевший все от начала и до конца!
Когда омегу берет чужой альфа, руны на ошейнике становятся красными и не погасают — поэтому Горковски только навлек на свою голову лишние неприятности такими заявлениями…
А когда на контрольной по арифметике его нарочно отсадили подальше от Волчонка, не надо было пытаться списать у других и вдобавок хамить преподавателю, будучи раскрытым!
Так что — он сполна заслужил то, что его ждет…
Люмиус злорадно хихикал про себя, мысленно потирая руки.
Горковски поднялся на сцену размашистым шагом, улыбаясь — видно, он пытался нагнать на себя браваду — но, когда он увидел вблизи розги, весь его настрой пропал.
Кинув мантию на стоящий рядом стул, он попытался лечь на лавку, не сняв штанов, но помощник учителя в достаточно резкой форме напомнил, что демонстрация голого зада перед всей школой только усиливает воспитательный эффект — и делать было нечего, Горковски пришлось раздеваться…
В полной тишине, которую не прерывал ни единый шепоток, свистнули прутья.
Даже издалека было видно вспухшие красные полосы, выступившие на коже.
Поначалу издавая лишь слабые стоны, Маис всего лишь через несколько ударов начал откровенно кричать и хныкать, дергаясь так, что его пришлось удерживать на месте — но наказание должно было быть доведено до конца…
Люмиус не сразу обратил внимание на выбравшегося в первый ряд их классного строя Лукреция.
Омега стоял, сложив руки на груди, и, не отрываясь и не жмурясь, как это делали многие особо впечатлительные, смотрел на сцену.
Его ноздри раздувались, губы были плотно сжаты, а глаза блестели…
“Да ему нравится”, — вдруг понял Люм. — “Он просто получает от этого удовольствие, и все тут!”
Но можно ли было его в этом винить?
***
Колеса стучали мерно и без перерыва, будто это билось чье-то большое железное сердце.
За окном проносились одни бесконечные зеленые поля — как здорово бы было полежать на траве, смотря в небо!
Весь вагон был заполнен учениками, но их возбужденные, радостные голоса проходили мимо ушей Люмиуса, ведь он сидел в своем купе совершенно один.
И, как всегда, его это не беспокоило.
Он скучал по Гервину.
Наверняка тот очень расстроится из-за того, что не был в поездке…
Вдруг дверь в купе резко распахнулась, заставив Люма подпрыгнуть от испуга.
— Значит, так, Златовласка, — с порога заявил Лукреций, падая на сиденье, — со мной никто ехать не хочет, поэтому я вынужден буду терпеть твое общество… Будь добр, не дыши в мою сторону, ладно?
Эта, мягко говоря, своеобразная манера общения, приправленная ненавистной “златовлаской”, заставила бы Люмиуса испытывать желание прибить кого угодно… но только не Волчонка.
Кажется, он уже успел привыкнуть, как бы странно это ни звучало.
— А почему ты не остался в школе? Твоего альфу же наказали…
Лукреций лишь фыркнул и махнул рукой в ответ.
— Хоть ты не начинай, а? Я ему не придаток и не сиамский близнец, пусть сам расплачивается за свои грехи! Нет, я должен всегда быть рядом по закону, но ходить куда-то в одиночку мне не запрещено… пока что, — с мрачным видом он почесал шею. — С-сука…
Серый шлейф дыма волочился за поездом.
На другом конце вагона появился продавец, предлагающий чай, кофе и закуски.
— Я слышал, твой сосед по комнате болеет? — вдруг спросил Лукреций, глядя на Люмиуса исподлобья.
— Да, болеет, как раз думал после поездки навестить его…
— В тамошних туристических лавках продаются апельсины в шоколаде и пушистые мурлыкающие носки, — беззастенчиво улегшись на побитый молью диванчик, Волчонок уставился в потолок и сложил руки за головой. — Возьми ему, мне кажется, он будет очень рад…
***
Стая птиц, громко хлопая крыльями, сорвалась со сводов церкви — начали звенеть колокола.
Этот звук заставил Люмиуса покрыться мурашками, хотя из храма они вышли не далее как минут пять назад.
Церковь стояла на утесе, заросшем травой, и практически прямо под ней шумело море.
Собравшись в небольшие группки, школяры разговаривали, смеялись, разворачивали узелки и показывали друг другу безделушки, купленные в местных магазинах — и только вокруг Люма никого не было.
И пусть он постоянно убеждал себя изо всех сил, что не нуждается в чужом обществе, все равно в такие моменты на него находила непонятная тоска.
Радовало только одно — что до возвращения в школу осталось немного.
Без цели оглядываясь по сторонам, Люмиус вдруг увидел ученика, что сидел вдали ото всех на самом краю утеса.
— И что ты тут стоишь надо мной, как идиот?! — не оборачиваясь, рявкнул на него Лукреций, чтобы через несколько секунд совершенно нормальным тоном попросить: — Оторви, пожалуйста, этикетку, у меня длины ногтей не хватает…
Этикетку предлагалось сорвать с бутылочки из темно-зеленого стекла, с очень длинным и тонким горлышком и залитой воском пробкой.
Надпись говорила сама за себя.
— “Против течки”? — хмыкнув, Люмиус все же отодрал липкую бумажку и, скрутив ее в шарик между пальцев, бросил на землю.
— Совершенно верно, — невесело улыбнулся Волчонок, убирая препарат в сумку. — Буду очень признателен, если ты ничего не скажешь Маису, а то он думает, что я пью отвар для укрепления иммунитета…
— Я нем, как рыба, — Люм осторожно присел рядом с ним на траву. — Но чисто ради интереса — зачем?
— Чтобы не было течек, очевидно же! Правда, если бы их не было совсем, это вызвало бы беспокойство, так что я развожу зелье до самой малой концентрации…
— И все же, повторюсь, зачем? — подобрать слова было не так-то просто. — Течка — это ведь нечто уникальное, неповторимый опыт, то, что могут пережить не все…
- … так же, как и роды, но что-то никто в экстазе рядом с акушером не заходится, — перебил его Лукреций и сипло рассмеялся. — Какой же ты кретин! Ты не знаешь ни черта, а туда же, рассуждать…
— Ну, хорошо! — самолюбие Люмиуса было задето, но он старался не подавать виду. — А на что тогда, по-твоему, похожа течка?
— На что?..
Отвернувшись от него, Волчонок устремил взгляд вдаль, на плещущиеся волны.
Наверное, он собирался с мыслями — но Люмиуса знакомо бросило в дрожь.
Это непонятное, болезненно-жадное выражение лица он уже видел тогда, на крыше…
— Это ад, Люмиус.
Сорвав одуванчик, Лукреций подставил его порыву ветра, и пушистые белые семена отправились в свое путешествие.
— Ад, — повторил он, отбросив голый стебелек в сторону. — У тебя все болит, ты горишь, как в лихорадке, из тебя течет смазка, будто из водопада, а самое главное — у тебя нет гордости… Ты хоть перед самим дьяволом раздвинешь ноги, лишь бы избавиться от этих мучений… Смыслом всей твоей жалкой жизни в это время становится член, и ты ничего не можешь с этим поделать! Ничего! — прикусив губу, он закрыл лицо руками и начал медленно раскачиваться на месте. — Я не могу к этому привыкнуть до сих пор, в моей голове я — все еще бета… Вот поэтому я и пью зелье. Полностью от течек я избавиться не могу, но в моих силах хотя бы сохранить разум и хоть какое-то достоинство…
Этот рассказ произвел на Люма впечатление.
Он был искренне уверен, что течка — это прекрасно, и мечтал о ней, как о неопровержимом доказательстве того, что все же смог стать самим собой — но оказалось, что не все так просто.
Быть может, дело было лишь в восприятии разными людьми одного и того же явления — но он поставил в уме галочку: тоже купить зелья. На всякий случай, всего лишь для того, чтобы суметь при нужде контролировать собственную физиологию…
— Будешь?
В руках у Лукреция было два узелка.
— Я сделал обед на нас с Маисом, а его наказали, — равнодушно пояснил он. — Не пропадать же добру, верно?..
***
— Паскуда! Предатель!
— Не кричи на меня!
— Я имею полное право на тебя кричать! Как ты мог оставить меня в школе одного?!
— Что я теперь, и шагу без тебя сделать не могу?
— Вот именно, не можешь! Ты мой омега!
— Верно, я твой омега, но ты хоть раз спрашивал, хочу ли я им быть?..
Безобразный диалог прервало не менее безобразное рукоприкладство.
— Все, с меня хватит! Я совсем недавно тебя наказывал, но, похоже, тебе это не помогло — что ж, придется повторить!
— Да пожалуйста, — угрюмо подытожил Волчонок, держась за покрасневшую щеку, и Горковски, постоянно оглядываясь, практически потащил его в общежитие, крепко держа под локоть.
Они не знали, что у их ссоры был свидетель, спрятавшийся за углом.
Свидетель, все хорошее настроение которого как ветром сдуло.
Свидетель, под мышкой которого была зажата коробка апельсинов в шоколаде, а в кармане тихо урчали цветастые шерстяные носки…
Комментарий к
Автору продлили больничный, и он, несмотря на свой кашель а-ля “умирающий бомж”, стоически продолжает писать…
========== Часть 7 ==========
В это утро Люмиус никак не мог успокоиться.
Он то ходил по кругу, то присаживался, то снова вскакивал, нервно присвистывая и хрустя костяшками пальцев, и ничто не могло заставить его усидеть на месте…
Наконец, дверь лазарета распахнулась, и доктор позвал его.
— Думаю, уже можно его выписывать, температура пришла в норму, кашля нет… Проходи, помоги своему другу собраться!
Гервин нашелся там же, где и он и был последние несколько дней — сидящим на кровати за ширмой.
Его лицо уже не сливалось по цвету с белоснежной больничной пижамой, что очень обрадовало Люмиуса.
С растрепанными волосами и без очков он казался очень непохожим на самого себя в обычной жизни, но было в этом что-то по-своему притягательное…
Оглянувшись по сторонам, Люм чуть наклонился и поцеловал соседа в щеку.
— Ох ты ж! — только и смог сказать тот, накрывая место поцелуя ладонью и краснея, как маков цвет.
— И после всего того, что было, тебя это удивляет?
Люмиуса сильно забавляла такая реакция Гервина на самые, как ему казалось, простые и невинные вещи, но времени у них было не так много.
— Я тут тебе твои шмотки принес, одевайся быстрее!
— Отвернись! — ботаник, казалось, был совсем недалек от того, чтобы начать пускать пар из ушей.
— Ой, да что я там не… ладно, ладно!
Посмеиваясь, Люм демонстративно вышел на другую сторону ширмы.
Ожидание стало немного легче переносить, и все равно — никогда раньше он еще так не волновался!
Особенно, учитывая то, какое важное событие ждало их впереди…
— Ты все?!
— Еще нет! — Гервин чертыхнулся. — Не могу завязать галстук…
Люмиус молча перешагнул обратно за жесткое полотно.
Несколько почти машинальных движений — и непослушная лента оказалась аккуратно завязана в узел.
Он немного помедлил, затягивая галстук на шее соседа.
— Ты все помнишь? — прошептал он практически ему на ухо. — Не подведешь?
— Постараюсь… — сглотнул Гервин.
Представление начиналось.
***
Еще задолго до того, как Люмиус дошел до столовой, неприятные запахи оттуда ударили ему прямо в нос, но это были обычные прозаические мелочи.