… печень жабы, 10 капель русальей крови, жир летучей мыши, толченые мантикорьи когти… Варить сначала на медленном огне, потом увеличить температуру, дважды довести до кипения, непрерывно помешивая. Три дня держать в темноте и холоде. Отвар убивает быстро и не оставляет следов.
***
В свою комнату Северус вернулся злой, как черт. Его душила ненависть, он так сильно стискивал кулаки, что на ладонях остались следы-полумесяцы. Пожалуй, не найти лучшего символа его беспомощности. Снейп хотел действовать, он жаждал вырваться из этого дома, покончить со всем одним ударом, разрубить, наконец, тугой узел ненависти, страха, боли и отчаяния. «Не сейчас, не сейчас», - твердил он себе.
Красная коробка ждала его на подоконнике. Северус подошел к столу и оперся ладонями о его край. Наклонил голову, волосы упали на глаза. В голове звучал полный презрения голос отца. «Ты похож на обдолбанного хиппи… Ты тратишь время на полоумную дурь… Колдовством занимаются спятившие деревенские бабки… Алхимия – чушь… Магия – дребедень… Займись наконец настоящим делом…»
Вот бы показать Тобиасу настоящие заклинание. Нет, не Круцио - хватит и простого заклятия левитации, особенно, если применить его где-нибудь на крыше. Тогда отец крепко подумает, прежде чем называть магию - дребеденью, а его - Северуса, жалким неудачником. Но нет, нельзя. Никакой магии к маглам. Какой мудак придумал этот гребаный закон? Отец вот никогда не стеснялся подкреплять свои слова кулаками, и ему ничего не было. А попробуй Снейп преподать ему хороший урок, сюда мигом примчатся чиновники из министерства, назначат штраф, выпишут предупреждение, сообщат в школу, пригрозят отобрать палочку и напугают Азкабаном. Потому что маглов обижать нельзя, они же беззащитные и слабые. Ну да, ну да. Тот, кто всерьез верит в это дерьмо, никогда среди них не жил.
Так что ничего Снейп отцу не докажет. Тобиаса проще будет убить, чем переубедить… Убийство как раз сойдет ему с рук, но…
“И почему я такой идиот?” - спросил себя Северус. Для умного человека мнение магла должно значить не больше, чем мнение самой тупой из личинок флоббер-червя. Даже если этот магл, по дурацкой прихоти судьбы, принял участие в его появлении на свет. Но он все равно хотел добиться одобрения отца, доказать что чего-то стоит. И не смерть Тобиаса была ему нужна, а понимание. Почему отец просто не может принять его таким, каким он есть? Из горла вырвался хриплый смешок. Нет, этого никогда не случится.
А если смотреть шире, маглы так и будут дальше верить, что они хозяева жизни, смеяться над магией и уничтожать ее там, где только смогут. Почему магические законы защищают маглов, но не маглорожденных и полукровок? Почему министерство не забрало его из родительского дома? И почему, снова и снова, отправляя его сюда, запрещало использовать магию - то единственное оружие, которое у него было. Какой урок он должен из этого извлечь? Терпи, жди, радуйся, что тебя пустили в магический мир и больше оттуда не высовывайся.
Довольно.
Его ладони уже не лежали спокойно на столе, а крепко стискивали его край, будто желая раздавить, размазать, как кусок глины. Стол, естественно, не поддавался. Еще один пример бессильной злобы.
Снейп больше не мог ждать. Если он сейчас не предпримет хотя бы что-нибудь, то сойдет с ума. Школьная сумка валялась под кроватью. Колдун вытащил ее, достал перо и чистый лист желтоватой шершавой бумаги. Он не соображал, что делает и писал как в бреду. Обычно, ему трудно было выражать свои мысли, но в этот раз перо летало по бумаге. Ярость водила его рукой. А когда она иссякла, Северус почувствовал себя опустошенным, будто и вправду излил на бумагу душу.
При помощи магии, он сотворил из другого листа конверт. Рука, не дрогнув, аккуратно написала имя, которое приводило в ужас британских ведьм и колдунов. Ниже Северус добавил свое имя и адрес. Чернила размазались, но у него не было сил, чтобы это исправить.
С окном пришлось повозиться - шпингалеты проржавели, рама рассохлась. Когда створка наконец поддалось, в комнату влетел холодный ветер и над столом закружились снежинки. Северус высунулся из окна и позвал Луллия, своего ушастого филина. Тот вынырнул из тени крыш и полетел к хозяину. Весь в снегу, он неуклюже протиснулся в узкую створку и, сев на стол, недовольно ухнул.
- Ты знаешь, что отец свернет тебе шею, если увидит дома, - Снейп отряхнул снег и ласково погладил мокрые перья. - И здесь, между прочим, тоже не сахар.
Его слова не утешили продрогшую птицу, зато, когда хозяин вытащил из шкафа жестянку с совиным печеньем, Луллий сразу подобрел. Будь он умнее, то сообразил бы, что щедрое угощение не сулит ему ничего хорошего, но филин есть филин. Опомнился он только когда Северус привязал к его лапе письмо и сказал:
- Отнесешь Темному Лорду.
Луллий взмахнул крыльями, заскреб когтями по столу, а в его больших круглых глазах читались недоумение и обида, почти как у человека. Он будто обвинял Снейпа в том, что тот рехнулся и отправляет его в никуда, а может и вовсе на верную смерть.
- Я же не к черту тебя посылаю, – пробормотал в ответ Северус. - Это важно, очень важно…
Филин покосился на него, ухнул, тяжело взмахнул крыльями, разминаясь перед долгой дорогой. Потом перебрался на карниз, немного помедлил, как прыгун на вышке и взмыл в воздух. Ночь поглотила его быстрее, чем колодец брошенную на удачу монету. На столе остались лужицы воды. Снейп некоторое время стоял у окна и таращился пустым взглядом на серые снежинки, которые выхватывал из темноты свет лампы. Уши уловили тихий шорох, ветер швырял снежный пух в стекло, задувал в комнату, и снег падал на стол, на листы пергамента, на пол. Одна снежинка угодила в чернила. Снейп смотрел на все это, но ничего не видел. Холод, который должен был прочистить ему мозги, наоборот, загонял мысли все дальше и дальше и погружал тело в странное оцепенение. Внизу что-то с грохотом упало, заставив Северуса очнуться. Он прислушался, ожидая неразборчивых ругательств вперемешку с проклятьями. Мелькнула мысль : “Вот бы папаша навернулся с лестницы и сломал себе шею.” Не стоило надеяться - за свои 16 лет Снейп успел убедиться, что пьяницы живучи, как черти.
Снова наступила тишина. Северус поежился, шмыгнул носом и наконец сообразил закрыть окно. Покосившаяся створка сопротивлялась, тогда он поднажал и она со стуком встала на место. Колдун замер - не слишком ли громкий был звук, не ворвется ли сейчас отец, чтобы заплетающимся языком поучить его уму разуму?
Письмо забрало последние силы, он добрел до кровати, сел, потом завалился на бок. Нужно было лечь нормально, забраться с ногами на кровать, вытянуться, укрыться одеялом, но шевелиться не хотелось.
Зря он отправил письмо. Нет, он всей душой верил в то, что написал. Ни на секунду не усомнился ни в своей ненависти к маглам, ни в своем желании служить Лорду и совершить что-то важное, то, что заставит других признать его таким же, как они, колдуном, но… Даже если письмо найдет адресата, наверняка могущественный темный маг лишь посмеется над глупым мальчишкой. Как смеялись над ним Нотт, Эйвери, Паркинсон, Гойл, многочисленный выводок тупых Блэков… И Люциус, пусть и не говорил этого вслух, тоже считал, что полукровка, который хочет бороться против маглов вместе с чистокровными - это выверт природы, вроде змеи, кусающей собственный хвост.
Интересно, сколько маглов в своей жизни видели эти слизеринцы? Ненависть досталась им в наследство, вместе с домами, гербами и эльфами. Они не знают, каково это, когда тебя презирает родной отец только потому, что ты другой, не знают, какими изобретательными бывают магловские дети, если им нужно наказать того, кто отличается от них. Чистокровные аристократы боятся, что их мир станет похож на мир маглов, но они бы испугались еще больше, раз посмотрев на то, что собой представляет этот мир: серые дома, унылые здания, улицы, забитые машинами и грязь везде - в воде, в воздухе, на земле, глубоко под землей.
Мать, услышав, что у него проявились странные способности, лишь сухо сказала: “Ты маг и в 11 лет поедешь учиться в магическую школу, а до этого не колдуй на людях.” и продолжила разбирать счета. У Северуса конечно тут же возник тысяча и один вопрос, но уже в шесть лет он знал, что когда у мамы между бровей появляется резкая морщинка, а губы сжимаются в тонкую линию, к ней лучше не лезть. Он до сих пор не понял, рада ли она, что ее единственный сын - колдун. По Эйлин никогда не скажешь, что она чувствует. Насколько же проще было любить мать, находясь за сотни миль от нее.
А вот ненависть к Тобиасу не зависела от расстояния. Северус был уверен в своей ненависти, как в самом себе. Ведь у него было столько причин, столько воспоминаний, которые ранили больнее острых осколков стекла. Вот он, потерянно идет рядом, пока мать тащит пьяного мужа домой. Вот сидит на кухне и зажимает уши ладонями, но все равно слышит, как разъяренный отец орет: “Проклятая ведьма! Забирай своего выродка и вали отсюда!” А потом Тобиас вваливается в комнату, его пустой взгляд натыкается на сына, и тот замирает на месте, ни жив ни мертв.
Но кроме этих воспоминаний были и другие. Когда-то они вместе с отцом ходили в парк и Тобиас покупал ему конфеты, а еще подбрасывал в воздух и Северус визжал от восторга и совсем чуть-чуть от страха. Тогда отец казался надежным и сильным, тем кто всегда поймает и не даст тебе упасть. Хорошие воспоминания ранили больнее плохих, потому что Снейп знал - те времена не вернуть. Он больше никогда не сможет ни доверять своему отцу, ни гордиться им. От этих мыслей ему становилось горько. Горечь, разочарование, ненависть - вот что теперь определяло его выбор. И пусть в душе оставалось немного любви, она уже не могла ни на что повлиять.
========== Глава 4 ==========
Сначала зимний шабаш был семейным праздником и отмечался без широкого размаха, не то что Бельтайн или Самайн. Традиция устраивать 25 декабря веселую попойку родилась из противоречия маглам с их христианством. Чем большей строгости и воздержания требовали священники от своей паствы, тем с большим разгулом в магическом мире праздновали перелом зимы. Постепенно противостояние сошло на нет, но колдунам пришлось по душе гулять четыре дня подряд, да и маглорожденных в магическом мире стало больше, а они отличались удивительно стойкой привязанностью к Рождеству. Вот только их на зимний бал Малфоев никто никогда не приглашал.
Бал был похож на сказку - мечта романтичной хаффлпаффки. Весь этот блеск, а блестело буквально все: натертый паркет, свечи в позолоченных стоячих канделябрах, серебряная посуда и бокалы - всё это раздражало Люциуса из-за насыщенного золотистого света. Он чувствовал себя заключенным внутри елочной звезды. «Мачеха перестаралась с полирующими заклинаниями и эльфийской пыльцой, как бы гостей не пробило на чихание», - он ухмыльнулся своим мыслям и задержал взгляд на жене отца - та стояла, окруженная стайкой знакомых и раздаривала им улыбки. - «Хвастаешь свалившимся богатством? Оно буквально по глазам бьет. У первого мужа денег не водилось и ты думаешь, что получила наконец возможность сорить ими направо и налево? Не за счет моего наследства. Не надейся».
Его отец никогда не тратился на женщин, даже если они носили фамилию Малфой. Они ведь не их рода, не их крови. Абраксас ослабил поводья, привык, что при его первой жене все было идеально, она всегда знала как нужно подать родовое богатство. Она бы никогда не превратила бальный зал в переливающийся хрустальный шар. Люциус посмотрел на отца: «Может хотя бы сегодня ты пожалеешь, что мамы больше нет?» Но Абраксас никогда ни о чем не жалел. Холодный взгляд, который он бросил на свою новую жену, обещал ей серьезный разговор. Впрочем, их отношения Люциуса не касались.
Как и положено хозяйскому сыну, он был мил и любезен, очаровательно улыбался дамам, перебросился несколькими словами с приятелями, побеседовал с друзьями отца. Они были ему одинаково отвратительны: разговаривая с очередным гостем, он мысленно пересчитывал его недостатки и несовершенства. Никого из них не хотелось брать в качестве примера для подражания. А ведь он не заглядывал за внешнюю оболочку, туда, где пряталось настоящее уродство. Так может Люциус напрасно переживал, что окажется недостойным своего имени, не сможет оправдать надежд отца. Над этим человеческим болотом возвыситься было легко.
Он поприветствовал Нарциссу, свою нареченную - она выглядела безупречно: длинное синее платье и серебристая мантия добавляли глубины и таинственности глазам цвета васильков, завитые локоны обрамляли лицо. Люциусу казалось, что он смотрит в зеркало с золотой оправой. Они действительно были немного похожи, ведь Блэки приходились Малфоям дальней родней.
Рядом с ней неотступно находилась мать. Старая ворона его недолюбливала, Мерлин знает почему. Хотя Люциусу казалось, что родных детей эта мегера тоже не жалует. Обычно он старался держаться от леди Блэк подальше, но в этот раз нарочно задержался рядом, ему хотелось оценить какое будущее его ждет. Нарцисса не была похожа на мать, но кто знает, как она изменится через пару десятилетий. «В любом случае, я заставлю ее до последнего дня пользоваться косметической магией, - Люциус вежливо поклонился, приглашая девушку на танец. - Если мне навязывают жену, то я имею право требовать, чтобы на нее всегда было приятно смотреть».
Потом они танцевали и болтали ни о чем. Нарцисса умела вести беседу: всегда знала когда нужно говорить, а когда стоит промолчать. Ценное качество для хорошей жены, как сказал бы его отец. И сегодня Люциуса особенно радовала ее тактичность. В груди разбухал липкий студенистый шар и давил на ребра все сильнее и сильнее. В зале было душно и шумно. Часть его души осталась там, на краю оврага, наблюдая за приближающейся бурей. Его тянуло туда, как лунатика, потому что там была настоящая жизнь, а здесь лишь пустые разговоры, видимость важных судьбоносных решений. Он запутался, хотя Малфои, настоящие Малфои, всегда сохраняют ясную голову. Решение, принятое днем, сейчас казалось слишком опрометчивым, мальчишеским и даже глупым. Так что же ему делать? Ждать, пока Темный Лорд станет настолько силен, что люди вроде его отца, больше не смогут отмахиваться от его идей? Или присягнуть ему сейчас, чтобы потом не затеряться в толпе тех, кто побежит за Лордом, когда больше не останется сомнений в его победе. В зале не было окон, но в тех, которые выходили в парк, стекла наверняка дрожали от ветра. Тропинки и дорожки, знакомые и понятные ориентиры, быстро исчезали под слоем снега. Здесь, внутри, изменения не ощущались. Гости Малфой-мэнора считали себя слишком важными и самоуверенными, чтобы обращать внимание на вой ветра. Слова Темного Лорда тоже были для них лишь ветром, едва слышным сквозь крепкие надежные стены. Нужно, чтобы дом сотрясло до основания - вот тогда они соизволят присмотреться к тому, что творится за пределами привычного круга. Эти люди обладали богатством и властью, но ни в их деньгах, ни в их силе больше не было величия.
Зачем же тогда Люциуса воспитывали на примерах из прошлого? Он читал про отважных воинов, могущественных колдунов, про Малфоев, которые убивали, погибали, искали истину и не боялись переходить границы безопасного мира. Про тех Малфоев, которые объявляли доблесть, честь и славу своим кредо. Но что из этих ценностей пригодятся высокооплачиваемому министерскому клерку, ведь именно эта судьба ждет его, потомка великих чародеев. Так каким же Малфоем ему быть? Прославленным магом или светским аристократом с безупречными манерами? Отец несомненно хотел видеть в нем покорного сына, хорошо выполняющего обязанности наследника знатной семьи. Абраксас считал, что героическая летопись их рода закончена и добавлять к ней ничего не надо. Лишь бережно хранить, как шедевр гениального художника.
Что ж Люциус отлично справлялся со своими обязанностями - отцу не в чем было его упрекнуть. Но все-таки он не сводил с наследника пристального взгляда, будто подозревал, что в голове у того зреют мятежные мысли. Расставшись с невестой, Малфой пригласил на танец бывшую однокурсницу, не слишком привлекательную, но достаточно знатную, чтобы уделить ей немного внимания и приятных улыбок. Потом он перемещался от одного гостя к другому, слушал их, но не слышал, и тем не менее, всегда отвечал именно то, чего от него ждали. Безупречная заводная игрушка.
Дольше всех он беседовал с Теодором Ноттом, потому что рядом с этим колдуном можно было расслабиться, не боясь каверзного вопроса или тонко расставленной ловушки. Тео, простой, не слишком умный парень, тоже интересовался идеями Лорда, но у Люциуса даже мысли не возникло попросить у него совета. Самостоятельность нельзя было назвать фамильной чертой Ноттов, они всегда смотрели, какое решение примут другие и только тогда выбирали сами.