— Больше всего на свете я хотел бы оказаться сейчас на своем месте. И в этот раз ты ничего не испортишь.
Не успел Гилдерой придумать достойный ответ, а его руки оказались связаны серебристой магической цепью. Риддл убрал палочку и, довольный собой, направился в лабораторию. Локхарт молча последовал за ним, стараясь держаться на безопасном расстоянии.
— Что тебе еще нужно?
Гилдерой отскочил, опасаясь, что за вопросом последует проклятие, однако от Тома не отстал.
— Я собираюсь тебе помогать. Ты ведь не справишься без моих советов.
Риддл едва сдержался — иногда невысказанное Круцио жжет язык хуже самого острого перца. Он мысленно досчитал до десяти и произнес:
— Никогда больше не лезь мне под руку со своими жалкими заклинаниями. Лучше иди и займись чем-нибудь.
— Но чем я могу заняться со связанными руками?
— Зубами вылавливать яблоки из котла.
Том бросил его одного среди коридора, Гилдерой побрел назад, остановился напротив дырки в стене и рассеянно пожаловался сидящей в ней феечке самого разблудницкого вида:
— Этот глупец никогда меня не слушает, впрочем, ему же хуже. А я ведь о нем забочусь, такому, как он нужен мудрый наставник. Если бы Тому хватило ума признать мое превосходство и делать то, что я говорю, мы бы не оказались в этой ситуации.
Феечка уставилась на него большими ярко-зелеными глазами, надула щечки и с издевательским звуком выпустила воздух. Локхарт уже пожалел, что обзавелся острым чародейским зрением и теперь мог видеть всех своих многочисленных сверхъестественных соседей. Они явно не отличались ни умом, ни душевной чуткостью и не стоили его внимания.
*
И хотя вслух Гилдерой выражал сильные сомнения в магических способностях Риддла, но в глубине души он был уверен, что Том обязательно найдет способ все исправить. Ожидание чуда ему скрашивали маленькие, но очень вкусные пирожные с фруктовым кремом. Благодаря нечестивой магии Макдура они сами залетали ему в рот. Пока он медленно пережевывал, смакуя неожиданную гастрономическую радость, магическое перо терпеливо висело над длинным свитком. В кабинете стояла торжественная, почти сакральная тишина, которая ждала, когда Локхарт нарушит ее каким-нибудь гениальным изречением.
— Выдающиеся деяния, — наконец пробормотал он, облизывая испачканные кремом губы. — Или это звучит излишне напыщенно, может, заменить слово «выдающиеся» на «великие»?
Макдур, которому отводилась роль благодарной публики, послушно кивнул и обновил тарелку с пирожными. Обычно хозяин не позволял себе излишеств, но, попав в чужое тело, будто решил одним махом возместить себе годы воздержания. Тарелка заняла свое место на столе, чуть потеснив стопку с черновиками недавно начатого романа.
— Да, пожалуй, так и сделаем.
Перо внесло нужные исправления, Гилдерой пристроил подбородок на связанные, чтоб Риддлу гарпия весь срам отгрызла, руки и в очередной раз перечитал свою благодарственную речь. Да, получилось вполне удачно, не слишком напыщенно и немного трогательно, с шуткой в правильном месте, которая стала щепоткой соли, придавшей вкус блюду. Локхарт удовлетворенно улыбнулся и поерзал в кресле, он чувствовал себя удавом, чей желудок переваривал слона. Однако подумал, что в нем еще найдется место для пары другой пирожных с кусочками ананаса и киви.
Том без стука зашел в кабинет и с мрачным видом сел напротив. Локхарт скривился, будто ему на глаза попался восторженный отзыв, но написанный не про его честь.
— Ты вовремя, я как раз закончил редактировать черновик моей речи…
— Хорошо бы она начиналась со слов «я не могу принять эту награду, потому что в своей жизни не совершил ни одного смелого поступка». Когда человек говорит правду, ангелы улыбаются, так пусть сегодня они от души посмеются.
— Если это была попытка съязвить, то она прозвучала жалко. Нам повезло, что магического таланта у тебя больше, чем остроумия. Хоть и ненамного. Так когда мы будем меняться телами? Мне еще нужно привести в порядок свой внешний вид.
— Рад, что ты веришь в мой магический талант. Но, боюсь, придется тебя разочаровать: я не могу снять заклятие, а само оно исчезнет только после полуночи.
Локхарт натужно рассмеялся:
— Ты, должно быть, шутишь… Потому что мне нужно быть в министерстве в шесть часов вечера, я ведь не могу пропустить свое награждение. Это важное событие не столько для меня, сколько для всего магического мира. Нужно что-нибудь придумать!
— Придумай, — буркнул Том, не отрывая взгляда от рук, которые он даже мысленно не мог назвать своими.
— Вот, уже придумал. Оборотное зелье. Если мы не можем вернуть себе тела, то нужно создать видимость…
— Мы поменялись не только телами. — Лицо Риддла сморщилось, будто произносимые слова имели ощутимый привкус полынной настойки. — Мы поменялись магическими способностями. А если ты не знал, то именно на магию настроены министерские щиты, оборотным зельем их не обманешь. Еще идеи будут?
Гилдерой обиженно замолчал, но, к сожалению, не на долго.
— Должен быть выход! Можно попросить министра перенести награждение: сказать, что я заболел и не могу встать с постели из-за старой раны, или нет, лучше — темного проклятия. Здесь не подкопаешься. Или нет, это будет выглядеть жалко, пусть лучше меня похитит демон… А лучше пусть демон похитит прекрасную деву, тогда я, как последний рыцарь магического мира, буду вынужден броситься ей на помощь, естественно, позабыв про торжественную церемонию. Но у кого повернется язык меня упрекнуть, ведь любой уважающий себя колдун…
— Если ты еще раз заикнешься про свое награждение, я возьму этот треклятый орден и засуну его тебе так глубоко, что всей длины тролльей лапы не хватит, чтобы достать его обратно.
Локхарт остановился и смерил его злобным взглядом. На что Том ответил задумчивой улыбкой, будто прикидывая, останется ли еще место, если к ордену Мерлина добавить двенадцать локхартовских романов, а также дурацкий альбом для вырезок, потому что еще ему очень хотелось запихнуть к ним еще и черновик благодарственной речи. Но своей цели он добился — от возмущения его любовник потерял дар речи, чем стоило воспользоваться без промедления, это Риддл и сделал:
— У меня сегодня встреча, которую я не могу отменить.
— Какая еще встреча?
— Важная. — Том сообразил, что прокололся, ведь он пообещал Гилдерою присутствовать на распроклятом награждении, которое в их доме поминали чаще, чем черта в портовом кабаке. Нужно было срочно придумать убедительное оправдание. — Я могу быть в двух местах одновременно.
Риддл не соврал, он мог, но не собирался прибегать к своему умению ради Локхарта, который постоянно звал его на многочисленные и на редкость занудные мероприятия. Туда отправлялся Макдур, принявший обличье своего господина. Гилдерой все равно бы не заметил подмены. Окруженный поклонниками, которые ластились к своему кумиру, как голодные кошки к ногам доброй старушки, он и не вспоминал о Риддле. Но попробуй Том отказаться от предложения, сославшись на важные дела, — и на него бы обрушился шквал жалоб и упреков. Вот как сейчас:
— Значит, даже в самый важный момент моей жизни я не могу рассчитывать на твое полное внимание. А ведь сегодня еще и мой день рождения, но, конечно, ты об этом забыл. И я могу узнать, с кем именно ты сегодня встречаешься?
— С великим чародеем Петракусом, знатоком древних магических практик и тайных обрядов. Он приезжает в Европу не чаще, чем раз в сто лет…
— Что ж, значит, не судьба тебе увидеться с этим старым хмырем, — Локхарт и не думал скрывать свое злорадство. Настроение ему не улучшал и липкий ком, который будто рос в его желудке, давя на брючный ремень. Кажется, пара пирожных была лишней. Он подозвал Макдура и попросил стакан минеральной воды без газа. Вода смыла сладкий привкус во рту, хотя большая ее часть пролилась Гилдерою на грудь, промочив сорочку и мантию. Риддл так и не потрудился развязать ему руки. Локхарт раздраженно поморщился, он терпеть не мог, когда влажная одежда липла к коже. И посмотрел на Тома — виновника всех мировых бед. Телом темный маг почти полностью утонул в глубоком кресле, а мыслями погрузился в тяжелые раздумья. Вид у него был порядком озадаченный, как у алхимика, пытающегося приготовить тритонье зелье, когда под рукой нет ни одного тритона. Во всяком случае, так казалось Локхарту. А там один лишь Мерлин знал, какими тритонами, жабами и сколопендрами набита риддловская голова, Гилдерою следовало быть готовым к любым безумным идеям. Однако предложение, последовавшее за долгим молчанием, все-таки застало его врасплох.
— Ты прав, я на эту встречу не попаду, но на нее пойдешь ты.
К сожалению, даже имея под рукой хороший метательный предмет, со связанными запястьями как следует не размахнешься, но Локхарт все-таки решил попробовать и, понадеявшись на удачу, неуклюже швырнул стакан. Том даже не дернулся, позволив стакану перелететь через стол и шлепнуться на ковер сбоку от его кресла.
Неудача еще больше распалила Гилдероя, он вскочил со стула и подлетел к Риддлу.
— Ты сошел с ума, если решил, что я буду принимать участие в этом фарсе! Как только наступит полночь, я вышвырну тебя из дома и можешь катиться к своему Петрашмакусу! Наверняка он такой же псих, как и ты!
Том отстранился, стараясь увернуться от капелек слюны, брызнувших изо рта Локхарта. Но когда тот назвал его психом, Риддл не выдержал и выбрался из кресла, сверкая глазами, как виверна, только что попробовавшая на зуб железные прутья клетки. Теперь уже Гилдерой отшатнулся, в бессильной ярости он потряс связанными руками.
— Если я отменю встречу, Петракус воспримет это как личное оскорбление, и тогда ты поймешь, почему американские колдуны называют ураганы именами темных магов.
Они застыли друг напротив друга, меряясь взглядами.
— Будь проклят тот день, когда я с тобой связался! — воскликнул Локхарт.
— Лучше прокляни день, когда ты родился, — буркнул в ответ Том.
Гилдерой посмотрел на него, нет, на себя — на свое лицо, которое ему теперь не принадлежало, и подумал, что кто-то этот день уже проклял.
========== Глава 14 ==========
Министерский зал для приемов был помпезным и торжественным. Позолоченные колонны подпирали потолок, натертый до блеска мраморный пол блестел, отражая свет магических кристаллов, и ходить по нему следовало с осторожностью. О чем мало кто из гостей вспомнил, спеша побыстрее добраться до столов с закусками и шампанским. Но их можно было понять, ведь, в конце концов, они только что выдержали четырехчасовую церемонию награждения. Их души все еще оставались в плену ужасной скуки, которую подобные мероприятия навевают на психически здорового колдуна, и отчаянно жаждали избавиться от своих оков. К разочарованию светских сплетниц, никто не оконфузился, не поскользнулся и не подарил мраморному полу страстный поцелуй. Однако министерство не поскупилось на количество шампанского, пусть и в ущерб его качеству, так что старые грымзы надеялись на скандал и держали наготове свои лорнеты, пенсне и очки в оправе из рога наврала.
О потолке тоже следовало сказать несколько теплых слов. Мастер, которому посчастливилось остаться неизвестным (иначе ему бы сейчас икалось в гробу), решил изобразить на нем пустыню. Он покрыл потолок толстым слоем настоящего песка, прилепил к нему миниатюрные фигурки пирамид, древних храмов, сфинксов, зеленых пальм и верблюдов, последние гордо расхаживали вверх тормашками из одного конца зала в другой. В целом картина получилась на редкость унылой, но большой беды в этом не было, так как яркий свет магических кристаллов в люстрах, похожих на перевернутые замки, мешал ее разглядеть. Со временем песчинки, покрывавшие потолок, начали падать вниз. И теперь гости, дорвавшиеся до фуршета, с удивлением разглядывали странный осадок в своих бокалах или раздраженно морщились, чувствуя, что вместе с фаршированными перепелиными яйцами проглотили дополнительную «приправу», которая раздражающе скрипела на зубах.
Награждали сегодня многих, и публика на торжественном банкете собралась разношерстная: доблестные авроры, талантливые писатели и журналисты, успешные бизнесмены, крупные ученые, отважные путешественники, а также несколько чиновников. Большую часть гостей составляли не сами награжденные, а их жены, мужья и прочие родственники. Лица свежеиспеченных кавалеров сияли так же ярко, как и новенькие ордена, украшавшие их мантии. И только Том Риддл был мрачнее гробовщика, который уже несколько лет не слышал похоронного марша. Он стоял, прислонившись к колонне, и разглядывал потолок. Магические кристаллы перемещались от одной люстры к другой (всего их было четыре), выписывая странные круги и восьмерки-бесконечности. Говорят, их движение завораживало, но Риддла оно раздражало, и он опустил взгляд на гостей. Беспорядочная на первый взгляд суета привела к тому, что, говоря языком поэта Болта, в людском течении стали появляться первые аллювии, то есть гости постепенно сбивались в небольшие группки.
Авроры и путешественники сгрудились в дальнем углу зала, за мраморным фонтаном, журчание которого легко перекрывал их громогласный хохот; бизнесменов и чиновников как магнитом тянуло друг к другу. Женщины собирались в свои компании, чтобы обсудить родню и знакомых, причем говорить приходилось, как правило, полунамеками. Акустика зала была очень коварна, и язвительное замечание, сказанное шепотом, легко могло стать достоянием всех присутствующих. После такого даже самым заправским лицемеркам будет трудно расцеловать друг дружку в щечки. Жены нуворишей, яркие и бросающиеся в глаза, как майское дерево посреди вытоптанного поля, старались держаться поближе к аристократкам. Они использовали всю свою изворотливость, чтобы со стороны казалось, что стоящая рядом знатная леди — чуть ли не лучшая их подруга еще со времен ободранных коленок, тонких косичек и ярких бантиков.
Гул голосов напоминал Тому шум дождя, он расслабился, чувствуя себя защищенным надежным зонтом из чар незаметности. Не то чтобы темного мага пугала возможность разоблачения… Гилдерой дал очень подробные инструкции: не забыть поблагодарить леди Фобс за то, что назвала сына в его честь; не упоминать в присутствии леди Ранкли о собаках, так как она недавно потеряла одну из своих любимиц — пуделиху Мисси; почаще улыбаться Соне Глэн — колумнистке из Ведьмополитена и вдобавок любовнице локхартовского издателя… А вот о своей маменьке и ее новом муже он даже словом не обмолвился. Конечно, Том слушал его наставления вполуха, но упоминания о присутствии на банкете миссис Л. он бы точно не пропустил. Эта стройная прелестная блондинка вечно средних лет обладала настолько мерзким характером, что при наличии соответствующего оборудования из него можно было бы литрами гнать смертоносную отраву. Но сейчас Риддла больше беспокоил ее сынок. Как бы тот не сболтнул ничего лишнего в присутствии Петракуса. Макдур получил четкие инструкции пинать Локхарта в лодыжку, едва тот попробует открыть рот. Том еще надеялся, что Гилдерой не будет выглядеть полным идиотом в глазах одного из авторитетнейших колдунов современности. «Идиотом, изображающим вампирскую невесту», — рот темного мага скривился, когда он вспомнил, в каком именно наряде Гилдерой собирался явиться на встречу. На этот счет несчастный Макдур получил получил еще более жесткие инструкции, хвостом пожертвовать, но не дать этому пустоголовому павлину прицепить к мантии шлейф. Темная душонка Риддла извелась в чужом теле, магических способностей которого не хватало даже на хорошую огненную молнию, не говоря уж о том, чтобы, не покидая министерства, узнать, что творится на другом конце Лондона, в Марлебоне, где и остановился странствующий чародей.
— Дорогой, мы тебя обыскались.
Выдержка не подвела темного мага, — он не вздрогнул, услышав за спиной мелодичный голос миссис Локхарт. Том не сомневался, что в родителях у этой женщины была тварь из бестиария, но затруднялся определить, какая именно. Например, сейчас мамаша Гилдероя продемонстрировала чутье адской гончей, которую не собьешь со следа никакими чарами. Повернувшись к ней, он попытался изобразить фирменную локхартовскую улыбку, но та получилась еще более риддловской, чем обычно.
— Что случилось? — спросила миссис Л., озабоченная тем, что при встрече с ней лицо ее обожаемого сынишки перекосилось, как у темного мага, подавившегося собственной Авадой. — Почему ты не общаешься с другими гостями? Тебя разыскивала леди Ранкли, она перечитала все твои книги и теперь горит желанием поделиться впечатлениями.
Она осторожно расцеловала воздух около его щек, Риддл хотел отстраниться, но усилием воли заставил себя стоять смирно и снова попробовал улыбнуться. Беспокойства во взгляде ведьмы стало еще больше, и он понял, что идея была не самой лучшей.