Том выпрямил спину и стиснул кулаки. Может, в последний раз. И снова никакого кино его жизни перед глазами. Впрочем, чему удивляться, он ведь всегда хотел избавиться от прошлого, и вот оно наконец оставило его. Тогда Риддл вызвал в памяти образ старых напольных часов, которые стояли в холле приюта. Другие дети боялись массивной деревянной башни, изнутри которой доносились странные скрипы, щелчки и таинственное мерное тиканье, но Тому часы нравились: у них были красивые узорчатые стенки, большой циферблат с непонятными черточками, галочками и крестиками, а главное — блестящий маятник, качавшийся из стороны в сторону. Риддл даже жалел, что с часами нельзя подружиться, они выглядели надежнее людей. Тогда он еще не знал, что их тиканье — это мерная дробь барабана, под которую все живые маршируют к смерти.
Его повело чуть в сторону, но глаза его были широко открыты, а взгляд оставался настороженным и внимательным. Том знал, что сейчас ему потребуется вся его сила и ловкость, чтобы опередить смерть.
Линдвурм извернулся, вытянулся во всю длину, припал к полу, опираясь на кривые тонкие лапки. Том стоял неподвижно; мерный стук маятника в голове не давал дыханию сбиться, а сердцу сорваться в галоп. Иногда поспешить так же опасно, как и помедлить.
Огненный гребень встопорщился, камни внутри терлись и скрежетали. Из пасти высунулся багровый язык, и жар обдал лицо, запах серы окутал Тома. Едкая вонь вышибала слезы из глаз. Вместо того чтобы отшатнуться, он сделал шаг вперед, почти к самой линии. Проклятие напружинилось, готовясь к последнему рывку.
— Макдур! — Том сделал шаг из круга.
Никто не понял, откуда между колдуном и драконом взялась девочка в желтой мантии. Макдью успел заметить, что волосы у нее золотистые, такие были в детстве у его сестры. А потом писатель трусливо вскочил обратно в круг, и клыки твари сомкнулись на хрупком детском теле. Кровь брызнула во все стороны. Макдью хотел броситься на помощь, умом он понимал: уже поздно, но стоять и смотреть, как тварь перекусывает малышку пополам, как бобер сухую ветку, он не мог. И ни один человек, кроме отмороженного психа, не смог бы. Его не пустила магия: Риддл произнес заклинание, замыкающее круг, сила передалась от него к Клариссе, затем к Маллоуну, рыжему и, наконец, к Макдью. Тот почувствовал, будто через его грудь прошла холодная игла, за которой тянулась обжигающе раскаленная проволока. Сердце пронзило резкой болью, потом игла нырнула между ребер и понеслась дальше, к Прудерсу и СБГ.
Макдью не мог пошевелиться, даже головы повернуть; тело наполнила энергия, а разум — страх. Силы было слишком много, она распирала легкие, горячим песком текла в горло. «Умру, захлебнувшись магией, — с отстраненным цинизмом подумал он. — Или лопну, как воздушный шар. Твою ж мать. Не будет у меня похорон в открытом гробу».
Но магия схлынула и покатилась за пределы круга, за министерские стены, к маглам. Первыми на нее отреагировали собаки: они рычали, скалили зубы, бросались на двери и на хозяев, если те пытались угомонить обезумевших питомцев. Замигали лампочки, электроприборы включались и выключались сами по себе, по оконным стеклам побежали трещины, сигнализация рвала уши резким воем.
Людей накрыло последней и самой мощной волной. Они метались по квартирам, не зная, от чего спасаться: от землетрясения, войны, радиации, террористов или угрозы инопланетного вторжения. Кое-кому пришлось совсем худо, приступ сильной головной боли свалил их на пол. У кого-то боль была такой сильной, что они не могли пошевелиться и вытереть хлынувшую из носа кровь.
Потом люди будут стыдиться паники. Перебои с электричеством, собачий вой, которому вторила сигнализация машин, — это причины, чтобы испугаться, но не сходить с ума. Но кроме всего этого было еще что-то молчаливое, безжалостное, неотвратимое, как надвигающаяся стена лесного пожара.
Неведомая сила ушла внезапно, унося за собой страх, вой, визг и свет. Электричество вырубилось, где-то тихо, а где-то со взрывом, рассыпая вокруг осколки стекла. Собаки умолкли, будто откусили языки, затихла сигнализация. И с высоты птичьего полета пятно темноты в окружении сверкающих городских огней походило на почти идеальный круг.
Том потерял сознание. Макдью пришлось запустить не одну, а три магических искры, прежде чем он соизволил открыть глаза. Вид у него был недовольный: Том считал, что честно заслужил пятнадцать минут полной отключки. СБГ поставил его на ноги и крепко ухватил за плечи, будто шестерка, придерживающая проштрафившегося подельника, чтобы его босс смог врезать ему под дых без риска получить сдачи. Том оказался лицом к лицу с Макдью: тот был красен от гнева и как только убедился, что Риддл пришел в себя, так начал на него орать. Если выкинуть нецензурную брань, то суть сводилась к следующему вопросу: какого хрена ты, писатель драный, сделал с той девчонкой?
Атриум погрузился в темноту. Несколько Люмосов разгоняли мрак, но противостояние полиморфному магическому вымотало колдунов, и свет был тусклым. На полу скрючился человек, его тихие всхлипы перемежались с бессмысленным бормотанием. Он уже ничем не напоминал того задиристого самоуверенного мага, который вызвал Риддла на дуэль. Но это был Кобольт, больше некому. Рядом сидела Кларисса, она попыталась его успокоить, протянула руку к его щеке, но Кобольт дернулся и сжался. За ее спиной топтался Маллоун, а вокруг его шеи обернулся призрак, похожий на бесхвостую выдру с человеческой головой. Когда он подошел к ним, Том разглядел лицо девушки-призрака — молодое, красивое с большими глазами. Она нежно прижималась щекой к щеке Брюса, а тот и не сопротивлялся, убедив себя, что все это — лишь красочный сон. А так как никто вовремя не посоветовал ему снять призрака с шеи, вдобавок к парочке новых фобий он заработал еще и ангину.
Вслед за Маллоуном подтянулись остальные: рыжий колдун вынырнул из темноты, Прудерс отложил чистку мантии и повернулся к Тому, чтобы послушать его объяснения. Даже у этой сушеной козявки душа была не на месте. Последней к ним присоединилась Кларисса: она задержалась, чтобы наложить на Кобольта сонные чары. И все почувствовали постыдное облегчение, когда его тихий скулеж наконец прекратился.
— Так что, мистер Локхарт? — прорычал Макдью; палочку он спрятал в карман, потому что не мог за себя ручаться. Нервы у него были на пределе.
— Девочка была иллюзией. Я заставил Кобольта поверить, что он убил свою дочь.
— Зачем? — глаза Макдью все еще грозно сверкали из-под насупленных бровей, но голос выдал его замешательство.
— Ради шокового эффекта. Нужно было привести его в чувство, заставить его вспомнить, что он отдельная личность, а не часть проклятия. И я выбрал самый беспроигрышный вариант.
— Вариант?! Ты ублюдок! — Макдью не сдержался, но его можно было понять. Писатель потерял сознание и не слышал воплей Кобольта, а он слышал. У бедняги будто руку отрезали без всякой анестезии.
— Возможно, так и есть, но закон не запрещает быть ублюдком. Это всё, или у вас есть еще вопросы? — Том умел разговаривать так, что любой собеседник, неважно, кем он был: министром, лордом или старшим аврором, — чувствовал себя мальчишкой на побегушках, который не справился с хозяйским поручением.
Макдью выругался и добавил:
— С рук вам это не сойдет, — а потом отвернулся.
СБГ выпустил Риддла из своей хватки, и тот покачнулся. Ему нужно было сесть, и чем скорее, тем лучше.
— Обязательно было так… — Кларисса запнулась: у нее в ушах все еще стояли крики Кобольта.
— Да.
Она отвела глаза первой, и по выражению ее лица Том понял, что одной поклонницей у Гилдероя стало меньше. Но Кларисса не собиралась лить слезы над своими обманутыми надеждами, а переступила через них и пошла дальше. Если бы Риддл покаялся, признал свою вину, пожалел Кобольта, она бы его простила. Но Том не считал себя виноватым. Он сделал свою часть работы и сделал ее хорошо. Все живы, хотя шансов у них не было, проклятие уничтожено, а министерство цело. Да, Кобольту отсюда прямая дорожка в Мунго, ну так у всякой победы есть своя цена. Том думал, что авроры должны знать: иногда, чтобы победить, приходится играть грязно. Принципы — это всего лишь метки мелом на асфальте, а не железные прутья. Переступить через них легко. Только Кларисса все равно бы его не поняла и посоветовала бы приберечь красноречие для чертей в аду. И Том не стал оправдываться.
Тело будто заледенело, и отказывалось слушаться. Том неуклюже доковылял до головы Мерлина, сел на нее и свесил ладони между колен. Макдью и Кларисса спорили, каким путем лучше выбраться из здания. Но ему было неинтересно, о чем они в конце концов договорятся. Их с ним пути уже разошлись. Сегодня эти двое пару раз спасли ему жизнь, но сейчас все вернулось на круги своя. Том снова был сам по себе.
Однажды, это было еще в те далекие годы, когда люди не боялись говорить будущему темному лорду в лицо, что они о нем думают, Нотт обозвал его плющом кудзу — мол, дай этому растению волю, и оно всю землю под себя загребет, прямо как Риддл со своей жаждой власти. Том тогда не нашел, что ответить. Меньше всего он ожидал от Нотта красочных сравнений, да еще таких точных. До обидного точных. Потом он еще пару дней крутил в голове эти слова, пока на очередном собрании Дуэльного клуба не превратил Нотта в деревянный столб, на этом и успокоился. А теперь вспомнил и снова задумался. В его жизни все осталось по-прежнему, как по Нотту: неутолимая жажда новых чудес и знаний, желание захватить еще больше власти, а вместе с ними и одиночество. Риддл скривил губы; ему хотелось отмахнуться от этих мыслей. Это все из-за Локхарта, у которого мозги, как соплохвостова слизь, вот в голове и появляется всякая рефлексивная дрянь.
Авроры держались в стороне и бросали на него опасливые взгляды, а один из них, от Маллоуна, даже заставил Тома снова почувствовать себя ужасным темным магом. Он улыбнулся: что ж, иногда лучше быть темным магом, чем идеальным героем. В темных магах еще никто никогда не разочаровывался.
Спор становился все жарче, теперь к Макдью и Клариссе присоединились рыжий и Прудерс. За своими криками они не сразу расслышали топот ног и голоса. Подкрепление, как всегда, прибыло вовремя.
*
Атриум наполнился народом, лекари из Мунго, ловцы призраков, чиновники, авроры и прочие специалисты сновали туда-сюда. Пол был завален мусором, колдуны, если им подворачивался под ноги камень, железка или какая-нибудь деревяшка, испепеляли их не глядя, но никто не торопился браться за уборку. Начальники отделов и их замы прошлись по министерству, проверили свои владения и теперь жарко обсуждали увиденное. И даже у старичков, которые привыкли в это время сопеть в подушку, сна не было ни в одном глазу.
Те, чьи кабинеты пострадали или были полностью разгромлены, терпеливо ждали шанса поговорить с министром. Журналисты плотным кольцом окружили Фаджа, и пробиться к нему не рискнул бы сам Мерлин. Голос министра терялся в общем гомоне, но, зная этого ушлого бюрократа, легко было догадаться, о чем именно он говорил. Это возмутительный инцидент… виновные будут найдены и строго наказаны… мы бросим наши самые лучшие силы… нельзя допустить, чтобы подобное повторилось… восстановление начнется немедленно… к сожалению, наши ресурсы ограничены, но мы надеемся на поддержку магического сообщества… сообща мы сможем преодолеть любые трудности…
Перья скрипели, тихо щелкали массивные фотоаппараты на треногах. Фадж удерживал на лице скорбное и одновременно суровое выражение, хотя у него отчаянно чесалось между лопатками. Журналисты хмыкали и ухмылялись, представляя, каким комментариями они украсят речь министра. Неожиданно судьба преподнесла им еще один подарок: призрак, притаившийся в тени металлических ребер купола, спикировал вниз и попытался сорвать с министра шляпу. Фадж не дремал и успел вцепиться в свое сокровище. Они с призраком завертелись на одном месте: министр яростно дрыгал ногами, будто отбивался от невидимых крыс, а призрак изо всех сил тянул свою добычу вверх. Удивительно, но шляпа выдержала эту яростную схватку, показав сверхъестественную прочность. Фадж и призрак распихали журналистов, впрочем, те быстро опомнились и схватились за перья, треноги фотоаппаратов развернулись, со скоростью автоматной очереди замигали вспышки. Тут уж было не до поиска выгодного ракурса, главное — не упустить момент. С другого конца зала к попавшему в переплет Фаджу бежало трое призраколовов, вооруженных трещотками и бубнами.
Министр врезался в дородную ведьму и вместе с ней полетел на пол. Та завопила, задергала ногами, в вихре белых нижних юбок игриво мелькнули пышные розовые панталоны. Не посмотрев, что перед ней, а точнее на ней, сам министр, разъяренная матрона начала колотить его на удивление маленькими кулачками. Фадж торопливо отполз от нее, так и не выпустив шляпу из рук. Довольный своей пакостью призрак влетел в стену, духодралы, оставшись с носом, проводили его взглядами, полными бессильной ярости, и отстучали в бубны пожелание катиться к чертовой матери.
Оскорбленная, а по собственному мнению, еще и поруганная ведьма не видела причин скрывать свои чувства. Ее вопли прокатились по атриуму. Слабонервные озирались по сторонам в поисках убежища, те, кто посмелее и полюбопытнее, наоборот, вытягивали шеи и старались пропихаться поближе. Шоу обещало быть знатным, ради такого не жалко было отдавить ноги и получить пару тычков.
Крики ведьмы выдернули Тома Риддла из состояния полудремы. Когда лекарь из Мунго его увидел, то не немедля смешал коктейль из тонизирующего, обезболивающего и восстанавливающего зелий и вкатил его пациенту прямо в вену. Следующей остановкой для Тома должна была стать больница. Но он призвал на помощь верного Макдура, а тот без труда убедил лекарей, что его хозяину ничего не требуется, кроме заживляющих чар и покоя. После того как демон спровадил назойливых докторов, Риддл снова пристроился на голове Мерлина, ссутулился и закрыл глаза. Он не знал, сколько времени он так просидел. Вокруг бестолково суетились, спорили, бегали, спотыкались и ругали всех и вся, а ему было хорошо и легко. Мысли превратились в мыльные пузыри, яркие, невесомые и переливающиеся. Том, который никогда в жизни не давал себе поблажек, расслабленно улыбнулся.
Но после того как разъярившаяся ведьма начала орать, мыльные пузыри все разом полопались. Том попытался встать и разглядеть, что там за бедлам, но толпа любопытных полностью скрывала от него возмутительницу спокойствия. Ноги его подвели, подогнулись, как бумажные, и он снова опустился на мерлиново ухо. Впрочем, Том легко смог нарисовать картину произошедшего по репликам пострадавшей: «Стыд и срам!», «Больной извращенец!», «Семя похотливого козла!», «Вот-вот нашлю по проклятью на каждый палец, и посмотрим, как ты станешь руки распускать!», «И не посмотрю, что министр!», «Я — уважаемая женщина и не позволю себя унижать ни министру, ни Мерлину, ни единорогу в крапинку!»
Риддла скрывали чары незаметности, но в данный момент он мог обойтись и без них: если пройти через атриум, ведя за собой шеренгу мертвецов, нагруженных министерской казной, никто бы и не заметил. Все внимание было приковано к орущей ведьме и ее жертве.
Сложно было подгадать лучший момент, чтобы уйти незамеченным, но он не мог заставить себя двигаться. Пусть голова и была легкой, зато руки и ноги стали вдвое тяжелее.
Бабочка мертвая голова села чуть поодаль, почти на самый кончик мерлинова колпака. Том устроился поудобнее, упер локти в колени, а правую ногу поставил Мерлину на нос. Голова лежала на боку и немного покачивалась.
— Макдур, я у вас в долгу.
— Нет-нет, господин, — крылья бабочки затрепетали: демоны удирали не только от ладана, но и от темных магов, которые называли себя их должниками. Даже бесхвостый демоненок знает, что по счетам чернокнижники любят платить смертельными проклятиями. — Я всего лишь верно служил вам, как и прописано в контракте.
— Тогда вы определенно заслужили прибавки к вашему жалованию.
Макдур сомкнул крылья за спиной.
— Благодарю, господин, для меня честь называть вас своим хозяином.
Том помолчал, а потом вдруг спросил:
— Как может один и тот же человек быть самовлюбленным засранцем и в то же время любящим отцом?
— Эмм, — Макдур растерялся и, чтобы выиграть время, пару раз выпустил хоботок, нашел капельку воды, выпил ее и тут же пожалел. Вода была грязной.