Пол в холле представлял собой мастерскую иллюзию водной глади, его поверхность блестела и немного отливала синевой. Топоча, как маленький дракон, Сеси пронеслась через холл. На спине трепетали тонкие черные крылья. От лап по воде разбегались круги, а когда она резко затормозила, то взметнула фонтан брызг, искрящийся и пышный, будто хвост призрачного павлина. В замке повернулся ключ, Сеси отползла чуть назад, чтобы не получить дверью по носу, припала на задние лапы, шипастый хвост дернулся из стороны в сторону, подняв небольшую волну. Дверь медленно отворилась. Короткая шерсть встопорщилась, тело напружинилось и взметнулось в прыжке. Взметнулось и окаменело в воздухе, как саламандра, неосторожно выпрыгнувшая из огня. Реакция у Риддла была отличной.
Он зашел в дом. Чары исчезли, и мантикора, широко растопырив толстые лапки, упала на пол, а иллюзорные брызги полетели в стороны. Однако Сеси и не думала обижаться на вероломного хозяина, вместо этого она потерлась об его брюки, млея, как от запаха одурманивающей травы.
— Я знаю, что ты рада меня видеть, но дай хотя бы плащ скинуть, — пробурчал он. Сеси в последний раз с силой мазнула по его ногам, у Риддла даже мелькнула мысль, что она хочет опрокинуть его на пол. Не успел он перевести дух и отстегнуть застежку тяжелого плаща, как появился Макдур. Выражение его морды было радостным, что настораживало. Ведь демоны радуются только тогда, когда находят способ затащить человеческую душу в ад.
— Гос-подъ-ын, сэ-ырр Гыл-дъ-роу хычт видъ-ыт вас. Немыдъ-ле-но.
«Или куда хуже, чем ад», — подумал Риддл, услышав, что Локхарт хочет его видеть, да еще и немедленно. Местом хуже ада оказалась большая гостиная. Том даже не подозревал, что у них в доме есть несколько разных по размеру гостиных, и мог бы с чистой совестью заблудиться по дороге. Но исполнительный Макдур довел его до самой двери и тактично растворился в воздухе.
Комната выглядела голо и пусто. Может, Гилдерой хотел сообщить, что их ограбили? Однако воры попались из привередливых — они не взяли стеклянный столик, который опирался на тонкие вывернутые ножки, оставили низкий белый диван и маленькие, похожие на шампиньоны стульчики. И диван, и грибочки были обтянуты белой кожей. Паре виверн точно пришлось попрощаться с жизнью, чтобы один криворукий мастер смог создать эти, пользуясь языком Макдура, «шыдырвы».
Локхарт стоял у большого, во всю стену, окна и задумчиво смотрел на заросший садик. Услышав шаги, он медленно повернулся, скрестил руки на груди и гордо выпятил подбородок. Неизвестно, с какого перепугу Гилдерой надел темную строгую мантию, он ведь Мерлином клялся, что в черном его увидят лишь в гробу. На секунду Тому захотелось устроить ему самые настоящие похороны: кислая физиономия любовника обещала нудный и бессмысленный разговор. А он уже настроился на тихий спокойный вечер. Сесть было некуда, диван выглядел жестким, как старушечья грудь, что до грибочков… может, они и не были предназначены для сидения, а служили другой цели. Например, Сеси уже деловито крутилась вокруг одного из них, примериваясь, с какой стороны лучше поточить когти. Риддл прищелкнул пальцами, и белый стульчик превратился в старое доброе кресло, куда Том и рухнул, блаженно прикрыв глаза и вытянув ноги. На его лице появилась счастливая улыбка. Локхарт как воды в рот набрал: он рассчитывал, что его тяжелое молчание и возмущенный взгляд заменят громы и молнии, которые следовало бы обрушить на голову потерявшего совесть Тома. Однако вскоре до него дошло, что если продолжать в том же духе, то его любовник скоро заснет.
— Предатель, — заботливо заготовленное обвинение наконец было выпущено на волю. Гилдерой замер, ожидая потока вопросов и торопливых оправданий. Но Том даже бровью не повел, а глаза соизволил открыть лишь тогда, когда рядом с его креслом возник предупредительный Макдур с подносом, на котором стояла большая кружка с дымящимся чаем. Риддл потянулся за ней и осторожно сжал, согревая ладони.
— Мерлин знает, я мирился со многими твоими недостатками, — заявил Локхарт, оскорбленный его равнодушием. — Я терпел твой отвратительный характер, безумную ворожбу, а также то, что наш дом кишит мелкой нечистью, как труп — червями. Я простил тебе полное отсутствие литературного вкуса и ни слова не сказал, когда ты притащил этот наглый мешок с блохами.
Сеси, уловив, что речь зашла о ней, потупилась и, пятясь задом, отодвинулась от грибочка. Но Гилдероя было не разжалобить, выражение его лица ясно говорило, что лучшее место для мантикоры — троллий желудок. Решив, что сейчас самое время искать защиты у хозяина, она быстро юркнула за риддловское кресло.
— И что я получил за свое великодушие? — Локхарт вопрошающе возвел очи к потолку, будто на люстре с круглыми белыми плафонами сидел сам Мерлин — незаменимый гугл магической Британии, у которого, как известно, есть ответы на все вопросы. — Нож в спину!
Его вопль зазвенел в воздухе, как звенели бы перья стимфалийской птицы, упав на мраморный пол. Мрамор был прекрасен и черен, чернее безлунной полуночи, но источал пронзительный холод, будто его только что достали из ледника. Несмотря на холод, Сеси распласталась по полу и осторожно высунула голову из-за кресла. Ей было интересно, с чего вдруг колдун-вонючка так разорался, ведь сегодня она ни одним когтем не тронула его ботинки. Она медленно перебралась к хозяину под ноги. Том вздрогнул, когда ее нос ткнул его под колени, однако ноги не убрал. Он сделал глоток теплого чая и посмотрел на Гилдероя поверх кружки. И, к большому разочарованию последнего, в этом взгляде не было ни капли раскаяния.
— Может, лучше скажешь прямо, из-за чего столько шума?
— Макдур! — повелительно позвал Локхарт. — Предъяви мистеру Риддлу орудие преступления.
Демон послушно материализовался и почтительно передал господину книгу. Самую обычную, магии ни в одной букве. Том книгу взял, поморщившись, когда Сеси снова зашебуршилась под ногами и возбужденно захлопала крыльями. Ее внимание привлек хвост Макдура, передние лапы потянулись к добыче. Но демон поспешил исчезнуть, и охота не удалось.
— Дасти Осем «Никто не скажет правды». Неплохая книга, — лаконично заметил Риддл. Его слова были для писательского самолюбия Гилдероя, как горячее масло для голой кожи. Щеки вспыхнули ярко алым румянцем. Локхарт тряхнул золотистыми кудрями и сказал обличительным тоном:
— Значит, обвиняемый не собирается отрицать, что является владельцем этого образчика бульварной литературы и той персоной, которая принесла в дом сие чтиво.
— На внутренней стороне обложки написано мое имя.
— «Тому Риддлу с наилучшими пожеланиями от Д. Л. Осема», — по памяти процитировал Локхарт. — Следовало бы написать от Ж. Б. Осема, где Ж. Б. — это жалкий бездарь. Если тебе так нужно что-нибудь почитать, ты бы мог взять мои книги.
На столе появилась высокая стопка, и Том поспешил снова закрыть глаза. Гилдерою повезло — он был слеп, как маггл, и не видел ничего, кроме своих драгоценных произведений. А между тем книжные духи высунули любопытные мордочки из своих убежищ, и мордочки эти все как одна походили на прекрасный лик кавалера ордена Мерлина третьей степени — Гилдероя Локхарта. И это зрелище могло надолго отвратить от чтения любого нормального колдуна.
— Так чем тебе не нравятся мои романы? Любой из них во всем превосходит бездарные опусы ничтожного Осема.
— Но у твоих книг есть один серьезный недостаток, — мягко произнес Том тоном, от которого книжные духи предпочли снова спрятаться между страниц.
— И какой же?
— В них слишком много тебя.
— Ты ведь не прочитал ни одной! — парировал Локхарт. Он был неправ, одну из его книг Риддл прочитал, и ничем хорошим для ее автора это не закончилось. «Может, все-таки стоило оставить Гилдерою часть воспоминаний, — подумал Том. — Тогда бы он дважды подумал, прежде чем браться за улучшение моего литературного вкуса».
Взгляд Гилдероя снова упал на причину спора — пресловутый роман Дасти Осема. Невозможно было удержаться от желания разнести в пух и прах эту жалкую подделку под настоящую литературу. И Локхарт принялся в деталях разбирать все огрехи литературного стиля конкурента, не забывая пройтись по примитивному сюжет и пнуть шаблонных героев, один из которых точно являлся, вот так неожиданность, приукрашенным альтер эго автора. Но через некоторое время он понял — что-то идет не так. Уже после первой минуты Риддл, который отнюдь не славился терпением, должен был метнуть в него Силенцио, а этого не произошло. Взгляд Локхарта блуждал по потолку, он считал, что задрав подбородок кверху, выглядит умным и отрешенным от мирской суеты. Но пришлось вернуться на землю и сосредоточить свой пылкий взор на собеседнике, который уткнулся в книжку, жадно поглощая строчку за строчкой.
— Я, между прочим, с тобой разговариваю!
— Не волнуйся, ты мне не мешаешь, — бросил ему Том, не поднимая глаз.
Тогда Гилдерой сменил тактику и окинул Риддла сочувственным взглядом, будто только что узнал, что тот страдает прогрессирующим слабоумием.
— Может, мои книги для тебя слишком сложны. Но почему ты не нашел ничего лучше, чем Осем? Он — посредственность, причем наглая, которая готова продать родную мать за возможность опубликовать свое очередное сочиненьице.
— На меня мистер Осем произвел впечатление очень умного и адекватного человека. А эти качества встречаются редко, особенно среди писателей.
— Ты считаешь Осема писателем? — Гилдерой фыркнул. — Том, может, ты кое-что и смыслишь в темной магии, но в книгах разбираешься не лучше дрессированной белки.
Риддл отложил книгу и осторожно, стараясь не потревожить Сеси, поднялся с кресла. Впрочем, мантикора тут же вскочила с нагретого мрамора и с надеждой посмотрела на хозяина: может быть, тот передумал и поведет ее на прогулку.
Под холодным взглядом Гилдерой попятился. Том таращился на него, как ворон на свою будущую поживу. Но в отличие от взгляда тон его был спокоен и даже ласков:
— Я считаю, что тебе пора сесть за новую книгу. Чем меньше ты будешь попадаться мне на глаза, тем лучше будет для тебя.
— Книги писать — это, между прочим, не палочкой размахивать. Данный процесс требует определенных условий: полной концентрации, душевного спокойствия и вдохновения.
И сюжета, который еще предстояло вытянуть из Тома Риддла, сам Локхарт придумывать был не силен. Раньше он воровал чужие воспоминания. Ему приходилось собирать в кулак все свое мужество, чтобы отправиться за новой историей. И хватку воображаемого кулака нельзя было ослаблять ни на секунду, а то бы смелость улетела, как случайно пойманный комар. Неудивительно, что во время путешествий его мучили запоры. Но теперь у него появилась альтернатива, которая сейчас злорадно осклабилась и предложила:
— Используй свое воображение.
Том о его проблеме знал и мог бы проявить больше такта. Но куда ему? Если бы не его богатое на увлекательные истории прошлое, Гилдерой ни за что не стал бы терпеть подобное к себе отношение. «Вот бы проучить этого наглеца», — подумал он, и в голове у него забрезжила одна веселая идея.
— Том, неужели ты считаешь, что любой может написать книгу? Это ведь мнение дилетанта. — По лицу Локхарта пробежала легкая улыбка, будто он заметил золотой блеск среди обычного песка. Но он быстро опомнился и вернул на лицо серьезное выражение. — Только избранные умеют превращать истории в слова, это великий дар, который встречается куда реже, чем магический.
— А по-моему, работа простая, — бросил Риддл. — Если даже тебе удалось с ней справиться.
— Ты так говоришь, потому что не пробовал писать, — терпеливо втолковывал Гилдерой, будто объясняя азы левитации глупому первокурснику. Душа же его подпрыгивала от нетерпения. Разве он не гений импровизации? Такую ловушку придумал буквально из ничего. — А вот если бы ты попробовал, мон ами, то не отзывался бы пренебрежительно о моих книгах и моем труде.
— Мы ведь договорились обходиться без дурацких прозвищ. А что будет, если я попробую и напишу книгу?
— Ну, Том, ты же не всерьез, — пробормотал Локхарт, опустив глаза, чтобы скрыть торжество. — Это глупая идея. У тебя ничего не получится. Давай позволим булочникам печь хлеб, темным магам — насылать проклятия, всяким Дасти Осемам — подметать мостовые, а литературой пусть занимаются настоящие профессионалы, у которых есть талант.
— Пожалуй, с одной книгой я справлюсь.
— Сомневаюсь. Извини, но я бы не поставил на тебя ни монеты, это все равно что швырнуть деньги в выгребную яму.
— Как насчет пари?
До этого момента у Тома и в мыслях не было что-либо писать, может, кроме трактата по прикладной мизантропии, однако Локхарт быстро уточнил:
— На художественную книгу, — не дав миру шанса увидеть этот шедевр. — Более того, эту книгу должны издать.
— Хорошо. Мне нужно два месяца.
Так вот, Риддл в писатели не рвался, у него было полно дел, чтобы тратить время на глупости. Но слова «у тебя ничего не получится» изменили его намерения, самолюбие взвилось на дыбы, будто лошадь, которую хлестнули по крупу веником из крапивы. Как это он не сможет написать какую-то жалкую книжонку?! Ведь он самый могущественный колдун из всех, ныне живущих и уже почивших на том свете, никак не меньше. Скажем так, если бы люди умирали от одной лишь скромности, то Риддлу не было бы нужды искать путь к бессмертию.
— Два так два. — Локхарт подошел к нему и сверкнул довольной улыбкой. Может, Том и догадался о его коварном плане, но судя по азартному блеску в его серо-голубых глазах, это уже не имело значения. — И без всякой магии. Вот что важно — никакого колдовства, когда будешь писать книгу и пристраивать ее в издательство. По рукам?
— По рукам.
========== Глава 6 ==========
Вот уже целую неделю стук печатной машинки мешал обитателям риддловской лаборатории спокойно заниматься своими делами. Нет, машинка не изводила их ночами напролет холодными бездушными звуками, наоборот, периоды затишья были длительными настолько, что им удавалось расслабиться и даже забыть про злобную стрекотунью. Но она снова и снова напоминала о себе, взрывая уютную тишину металлическим щелканьем, которое с каждой ночью становилось все яростнее и делало атмосферу в лаборатории очень напряженной и гнетущей.
Демоны, пленники чародейской паутины, боялись лишний раз шевельнуться, и дай им шанс стать невидимками — они бы ухватились за него всеми зубами, щупальцами, конечностями и хвостами. Сеси, обычно уверенная в своей полной безнаказанности, присмирела и предпочитала безобразничать внизу. Там она доводила до истерики Гилдероя, который, хоть и грозился натравить на нее всех исчадий ада, в худшем случае мог обрызгать духами. Фонарики-черепки бросали жребий, чтобы решить, кому идти и освещать черную поблескивающую металлом машинку, которую они считали источником всех бед. Ведь именно с тех пор, как она воцарилась на столе, характер Тома Риддла стал еще гаже, чем был прежде. Хотя казалось, что ему, то есть риддловскому характеру, портиться уже некуда, как тушке незадачливого козла, утонувшего в торфяном болоте.
Том поставил локти на стол, уткнулся подбородком в сцепленные пальцы и принялся перечитывать напечатанный текст. Добравшись до последнего абзаца, он не выдержал и выругался, лаборатория ответила настороженной тишиной. Ее обитатели замерли, никто не хотел послужить громоотводом для чародейского гнева. Риддл выпрямился в кресле, закрыл глаза и медленно выдохнул, стискивая зубы. Было глупо яриться без мало-мальски приличного повода. В молодости отсутствие повода его не останавливало, но на то она и молодость, а опытный колдун должен сохранять хладнокровие в любой ситуации. К сожалению, писать художественное произведение оказалось намного сложнее, чем вести дневник. Нет, книга двигалась, но с таким же темпом и тем же манером, с какими осел движется в сторону кишащей вурдалаками чащи.
Риддл открыл глаза и уставился на торчащий из машинки лист. По большей части чистый. По сравнению с ним поверхность стола выглядела куда интереснее: глубокие борозды от мантикорьих когтей — Сеси и здесь умудрилась оставить свой след, полустертые колдовские символы, темные выжженные пятна — отметины от фонариков-черепков…
В центре листа появилась маленькая черная точка, к потолку потянулась токая струйка дыма, а точка начала быстро превращаться в дырку с рваными обуглившимися краями. Том опомнился и успел отвести взгляд до того, как лист вспыхнул. Но если он не хотел искать себе новую печатную машинку, то ему нужно было срочно сделать перерыв. Верный Макдур не заставил себя ждать, он возник перед Риддлом, стоило господину подумать о большой чашке с горячим чаем.
— Вафш чэ-ый, гос-подъ-ын. Быз сых-ра, — пробасил демон и умоляющим взглядом попросил разрешения перейти на телепатию. Макдур не получал никакого удовольствия от использования человеческой речи. За исключением, пожалуй, одной радости — страданий тех, кому приходилось его слушать. К чашке чая Том отнесся благосклонно, и эта благосклонность распространилась на слугу, принесшего чудесный напиток.