Через пять месяцев деньги закончились, и Джин отправился на улицу. Он несколько недель ночевал в парках, под машинами на парковках. И в какой-то момент стало настолько тяжело, что хотелось сдохнуть. Хотелось сна в мягкой постели, нормальной еды, любви, отдыха, спокойствия. Они встретились на улице возле клуба: худой костлявый Сокджин и расслабленный Намджун. Они смотрели друг на друга на расстоянии вытянутой руки, наблюдали молча, глубоко дыша. Ким тянет к нему руку, думая, что этот незнакомец похож на его отца слишком сильно.
Джин настолько заебался, что ему лишь бы в кровати поспать. И он сейчас именно в том возрасте, когда хочется трахаться, обжиматься, когда организм требует комфорта и спокойствия. И всего этого нет, совсем нет, не было толком никогда и, видимо, не будет. Он прищуривается в свете фонаря, опускает глаза и сильнее кутается в слишком тонкую кофту. На улице октябрь, поэтому ветер промозглый насквозь продувает, что только кости трещат под его напором. Парень понимает: ему пневмония светит такими темпами. И похоронят его рядом с Кихо на собачьем кладбище, думается.
Обычно у клуба тусуются шлюшки на одну ночь. И Намджун впервые видит здесь юношу, наверное, почти своего ровесника. Вот так он ещё не пробовал, поэтому заиграет, подмигивает бледному зашуганному молодому человеку. А Джин решает, что всё ненастолько и плохо. Что лучше подставить задницу и временно прогнуться, чем канючить, упираться и, в конце концов, сдохнуть на улице. Он принимает широкую протянутую руку на своём плече. Джин достаточно взрослый, но у него прежде секса никогда не было. В такой ситуации ему и передёрнуть некогда, что говорить о настоящем контакте.
Намджун ещё в авто понимает, что сорвал куш. Когда целует, но они сталкиваются зубами. И парень перед ним отправляется, тянется, чтобы попробовать снова. Он не неуверенный, он чистый, как монахиня. Поэтому целуется со странно возбуждающим причмокиванием своими пухлыми сухими губами. Он насквозь прозябший, пахнет листвой и бетонные стенами парковки. По нему видно, что он бездомный и ничей. Что никто не будет искать. И кожа под изношенной одеждой у него чертовски тонкая, что косточки просвечивают.
Намджун кусает его в изгиб шеи, принуждает откинуть голову. У этого парня странно кривые пальцы. Откуда ему знать, сколько раз они были сломаны? Верно, неоткуда. Поэтому Ким этим голову не забивает, наслаждается девственным телом, буквально лижет чужой рот, проталкивает туда свой язык, посасывает и кусает. Сокджину дышать нечем. Он глядит из-под полуопущенных ресниц, чувствует, как с головой кроет от вожделения, что только руки дрожат. Ему нравится чувство, которое он смакует после поцелуев, когда парень, жаждущий его трахнуть, отрывается перевести дух. Его трудно охарактеризовать, но оно трепещет где-то над диафрагмой, поднимается выше, давит на рёбра и лёгкие. Голову вскруживает от прикосновений к хрупко-широким плечам, животу. Джин силится втягивать воздух потише, а не сквозь стиснутые зубы задыхаться. Каждый глоток воздуха настолько обжигающе-холодный, что грудь вздымается прерывисто, замирает.
Намджун с парнями никогда не пробовал. Видел, как его знакомые многократно делали подобное перед ним, как стонали от узости чужой дырки. Те, что были снизу, довольны оказывались далеко не всегда. По крайней мере, иногда это даже заканчивалось госпитализацией. И единственное, что хорошо запомнилось, – смазка. Её должно быть много, больше, чем требуется для секса с женщиной. Иногда для того, чтобы нагнуть очередную девку, стоило только чуть возбудить её, и в трусах под короткой юбкой сразу становилось скользко и мокро. Поэтому парень набирает СМС прислуге, чтобы всё необходимое через десять минут уже было в его комнате. До дома остаётся не особенно много, но Ким силится не начать раздевать будущего любовника прямо здесь.
Джин кусает распухшие от поцелуев губы, когда думает о том, ради чего он готов запрыгнуть в койку к незнакомцу. Мысли путаются в огромный клубок из “если…” и “потом… “. Стать шлюхой ненастолько плохо. Если всё пойдёт хорошо, то даже напрягаться не придётся. Его обеспечат, если он понравится. А ради этого стоит хлопать глазами, поменьше болтать и стонать погромче. Желательно так, чтобы к концу голос сорвался на болезненные хрипы. Но его и так передёргивает, когда касание горячего языка к шее перерастает в укус, оставляющий красный след. Будь Сокджин девкой, потёк бы уже Ниагарским водопадом, что только отжимай трусы. Но его, в самом деле, ведёт от каждой ласки, которая ощущается совсем не так, как по чужим рассказам. Это лавина, а не пожар, цветущий под кожей языками яркого пламени.
Машина тормозит у огромного дома. Джин такой видит впервые, поэтому стоит и смотрит. Даже возбуждение на секунду затухает. Но оно вскипает вновь, стоит чужим пальцам коснуться острого плеча. Его почти волокут по дому, щёлкает дверь комнаты, и юноша падает на огромную кровать, которая не скрипит под его весом, как это всегда было. Он теряется при ощущении мягкого матраса под телом, но собирается, берёт себя в руки и понимает, что со временем это пройдёт и он станет независим. Но он плавится под напором ласк, подставляет для поцелуев острый кадык и кусает себя за ладонь, удерживая стоны.
Намджун стаскивает с него подобие одежды и оценивающим взглядом проходится по фигуре. Кости выпирают везде, где можно. И особенно ему нравятся узкие бёдра, которые, вроде бы, на женские не похожи совсем. Но ноги у этого чувака вне конкуренции со всеми теми, которые Джун в этой жизни видел. Ему даже немного завидно, на долю секунды. Джин обнажённым чувствует себя неуютно. Поэтому пытается стащить с партнёра хотя бы рубашку, но боится хоть пуговку оторвать. Ким сжимает его, блять, боже, кривые пальцы одной рукой, а другой отрывает все кнопки и защёлки на своей одежде, которые со звоном осыпаются на пол. У него таких сотня, ни одну не жалко.
Сокджин судорожно сглатывает, оказавшись прижатым к широкой груди, жар которой сжигает его заживо, печёт внутренние органы, будто в духовке. Его член обхватывают чужие пальцы, и юноша не успевает вовремя заглушить стон, разрезающий глухой раскалённый вакуум, который кипятком на кожу секунду назад опускался. Теперь накрывает стыд. Джин укладывает голову на татуированное плечо, чтобы в глаза не смотреть, и тихо скулит, подбрасывая навстречу кольцу пальцев бёдра. Под веками, только глаза закрой, искры пляшут, во все стороны всполохами пламени бросаются. Когда смущение медленно умирает где-то на задворках сознания, парень прогибается в спине, чтобы прижаться сильнее, чтобы касаться кожа к коже и сгорать. В ответ он получает поцелуй в губы, который больше похож на секс ртами. Джин хлюпает, пытаясь ласкать глубже и сильнее, чем может и умеет.
– Ох, а ты та ещё сучка, да? Скажу тебе своё имя, чтобы ты мог его стонать: Намджун, – парень руками гладит впалый живот, щекой трётся о плечо и припадает к груди.
Он неоднократно видел подобную ласку, но боится переборщить, потому тонкую кожу ореола втягивает, перекатывает сосок между зубами и слушает, как Джин даже с закрытым ртом не может удержать похабные звуки. Воздух накаляется от каждого движения. Джин мечется, пытаясь извернуться от ошеломляющей ласки. По всему телу будто ток расходится от полумягких прикосновений горячих, чуть грубых пальцев. Кожа будто по швам расходится, падает тонкими лоскутками на шёлковые простыни и вздувается от жара.
От Джина пахнет уличной пылью и дождём. Его нужно отправить отмокать в душ, отпоить тёплым чаем и обнимать. Намджун вместо этого трахает его пальцами, пытаясь сдержать восхищённый вздох. Он видел много девственниц, которые за брендовые шмотки раздвигали ноги. Но этот… В душе не ебёшь, чем он руководствуется, когда готов подставить свою задницу. Он не знает его имени и семьи. Возможно, он собирается засадить до искр из глаз вражескому шпиону – похуй. Где-то внутри головы копошится предчувствие, что это неправильно, что этого никак нельзя совершать прямо сейчас. Ким показывает судьбе средний палец, когда одним резким движением проникает в ненормально узкую дырку. Джин поджимает на ногах пальцы и рычит в подушку, сглатывает поступающие слёзы. Боль разносится по телу трепещущей волной и он хнычет, сводя ноги, чем делает только хуже.
Намджун держит его за бедро, мажет влажными гуюами по шее. Хочется сказать что-нибудь, но голос пропал. Всё внутри сжимается в тугой комок.
Намджун замирает, не решается вздохнуть, чувствуя, как прямо сейчас готов кончить. Внутри настолько туго и горячо, что первое движение выходит болезненным для обоих. Сокджин ловит воздух распухшими губами, стараясь удержать в себе рвущуюся наружу истерику. Он чувствует хватку на своих бёдрах. И неловкость рассекает лёгкий шлепок по ягодице. Красный след расползается по коже ярким пятном, и юноша инстинктивно чуть подаётся назад, принимая член глубже в себя. Ощущения выходят двоякие. Боль постепенно утихает, сливается с остальными ощущениями, которые исчезают. Голова взрывается, когда Джин задирает копчик, а подбородок опускает на подушку и дышит сквозь стиснутые зубы.
– О, блять, какой же ты узкий, – бормочет Ким в припадке эйфории, которая внутренние органы выкручивает, сжигает.
Юноша под ним упирается локтями в кровать, чтобы не сойти с ума. Намджун притягивает его за одну руку, заставляя прогнуться в спине, и толкается, до упора вгоняя себя в оцепеневшее тело. Он сжимает острое запястье, направляет. И всё глубже и глубже проникает с каждым разом. Джину кажется, что член скоро пронзит его насквозь, вылезет через горло. Он пытается, пытается, пытается, а потом сам навстречу подбрасывает бёдра и срывается на полуплач. Это настолько возбуждает, что Намджун буквально теряет голову, втрахивает обессиленного парня в кровать, вцепляясь в плечо зубами.
Джин срывает голос на первом заходе. И сознание теряет, содрогается от оргазма, пока темнеет в глазах. Он вырубается, когда чужие пальцы вплетены в волосы, тянут затылок назад, заставляют вынуть спину, как в самой мейнстримной порнухе. Намджун знает, какую купит ему квартиру, какую даст кредитку, в какой поведёт магазин и сколько времени уделит на совместный душ. Но юноша к утру не просыпается, а расталкивать его нет никакого желания. Тэхён смотрит на него из дверного проёма одним глазком, пока старший брат пьёт кофе в гостиной, выпрашивая квартиру.
Джин чувствует на себе чужой взгляд, распахивает глаза и смотрит в ответ. У него глаза – тёмный смог, который впечатлительного Тэ укутывает с головой до самых пят. Он ничего не рассказывает отцу, но легонько толкает намджуново плечо своим, будто сообщает: я знаю.
Родство раскрывается случайно. Через почти год, когда господин Ким уже прекрасно осведомлён о том, кого его сын регулярно так потрахивает, кого бережёт. Этот Сокджин – мутная личность: ни документов, ни семьи, ни школы. Его обустраивают в социуме, он оказывается старше Намджуна на два года. Дата рождения совпадает вплоть до дня и погоды. А надежда, как говорится, умирает последней. Анализ ДНК шокирует результатами.
– Он ваш сын, – коротко подытоживает врач – женщина с узким острым лицом, – никаких сомнений.
А Намджуну как-то неловко трахать собственного, да и, между прочим, старшего брата. Джин просит забыть об этом, будто это ошибка. Но больше ничто не заходит дальше банальных “привет-пока”. Напряжение разбивает Тэхён, которого этот инцидент ничуть не смущает. Потому что ему двенадцать, когда мир кажется проще и понятнее.
Джина держат под наблюдением почти десяток врачей. Ему нельзя того, другого, пока покалеченная психика медленно восстанавливается. Ему составляют диету, расписание упражнений, сна, прописывают витамины. Нанимают учителя, и парень учится на дому, нагоняет программу, пропущенную за всё время, за несколько месяцев. Он работает на износ, но видит улыбающиеся взгляды отца и думает, что оно того стоит.
Сокджин рождается как чей-то сын. Медленно набирает вес, харизму, по-настоящему живёт. Его больше не мучают ночные кошмары, он спокойно может размазалась чужие мозги по стене. Намджун думает, что его брат – страшный человек. Тэхён думает, что Сокджин-хёна нужно защищать, ведь он такой нежный цветок. И он прав настолько, что буквально с ума сходит от злости, когда его хён идёт в школу. Он же симпатичный старшеклассник с кучей денег, с личным шофёром. Суон крутит им как хочет, пока сама только рада ноги раздвинуть перед Намджуном ради новенького телефона. И из-за этого они ссорятся настолько сильно, что дерутся. Джин влюблён в Суон, но дальше собственного носа не видит. Он ухаживает за ней, несмотря на измены. Она меняет по пять партнёров за ночь, иногда со всеми вместе, иногда раздельно. В конце концов, Сокджин не всепрощающий. Он отвешивает ей смачную пощёчину посреди улицы, прямо перед её домом, когда приезжает за ней на пьянку. Он при её отце громко называет её шлюхой, пока она заливает слезами порог своего коттеджа. Суон – плохая актриса, и мягкосердечный юноша решает стереть её из своей жизни. Пока может. Поэтому через неделю её объявляют безвести пропавшей. Она стала первой, кто пал от его рук.
И Джин живёт полной жизнью:школа, вечеринки, магазины, полноценные обеды, завтраки, ужины, спокойный сон. Он становится частью семьи, он любит своих “тупоголовых” братьев, серьёзного отца. Живёт и наслаждается, пока не узнаёт: кто его мать. И что у неё растут ещё дети. Он хочет спасти их, но не может. Убивается в учёбе и женщинах, с отличием заканчивает школу и университет. Занимается, чем попало. Отец в эту семью запрещает лезть. И неоднократно повышает голос, что госпожа Мин – психопатка законченная. Джин суёт свой нос туда до тех пор, пока его папа не сообщает ему, что не имеет никакой власти над ней. “Она убьёт тебя, – устало говорит мужчина и трёт виски пальцами, – я боюсь, что не успею тебя спасти. Ты мне очень дорог, даже не представляешь. Поэтому, будь добр, сиди ровно, тише воды, ниже травы. Если она узнает, что ты жив, разворотит весь Сеул.”
И Сокджин, послушный сын, не лезет. Не лезет ровно до тех пор, пока отцовская смерть не развязывает ему руки. На второй день после похорон он уже перелопачивает всё, что только может найти. И второго ребёнка там держат подпольно для мафии. Судьба стать шлюхой его брата устрашающая, но он не подаёт виду – не время. И если за мальчишку, который будет с Тэхёном, он не особенно-то и волнуется, то вот за второго – очень даже. Ведь сколько бы Хосок не заметал следы, очевидно, что они трахались. И не просто трахались. Они сходили с ума друг от друга настолько, что целовались под пулями, когда пара шальных оставила шрамы на их телах. И Джин волнуется, что он не сможет отпустить. Потому что он знает, чем Чон болен. И что ему осталось не особенно долго, ради этого уехал.
Перед ним не зажравшийся подросток. Он забитый, глаза взрослые. Он видит себя в нём, чувствует, как сердце разрывается от одного взгляда из-под смольных волос. Впервые за всю жизнь плачет в тот день, потому что, сука, не уберёг. Он ненавидит себя за это настолько, что с трудом удаётся дышать без боли. Хочется вспороть себе грудь, чтобы это внутреннее давление пропало, перестало ломать острым копьём кости. Он себя изо дня в день по кускам собирает после той новости. А теперь…?
Юнги кусается, будто дикий пёс. Он не ручной хорёк, и это настолько очевидно, что Намджун выглядит как придурок. Ровно до того момента, как не начинает применять насилие. Они отделяют работу и семью. Поэтому Джин может принять, что его родной брат самого близкого застрелит и не поморщится. Но всё внутри предательски сдавливает, когда он его тогда в ванной находит. Он не думает, когда тычет пушкой в намджуново брюхо. Совсем не думает, только слышит сдавленный всхлип, который Юнги обронил в своей комнате. И слышит, как сердце в груди колотится гулко и быстро, со скоростью автоматной очереди. И ведь его действительно боятся. Но Намджун не испытывает угрызения совести никакого, когда заглядывает в комнату своей шлюшки утром. Тот едва может встать, наверное. Второй раз за всю жизнь Джин хочет ударить его и бьёт без промаха. Потому что настоящий убийца, действительно безжалостный, здесь только один. И Джин не просто страшный человек, он чудовище, воспитанное кошмаром, ничтожностью одиночества. Он не цепляется за маму и папу, но его бесконечный альтруизм реверсирует его в настоящего монстра, который черепушки врагов крошит в пыль голыми руками.