Тэхён переодевается на верхнем, втором этаже, и дарит своей маленькой шлюшке обольстительную улыбку.
– Я не могу, ты слишком милый, – бормочет парень; Тэхёну всего двадцать два.
Он почти мгновенно оказывается рядом с Чонгуком, которому приходится слегка задрать голову, чтобы смотреть в глаза. Ким целуется так, что коленки дрожат. Но не того поля ягодка ему досталась. Юноша кусает его за язык, не позволяя углубиться, проникнуть в чужой рот.
– А кисонька с характером, – усмехается он и уходит.
Юнги совсем не стоит знать, что Чонгук через десять минут дрочит в ванной. Потому что одно только слово Тэхёна с ума сводит. Неловко чувствовать себя извращенцем, но ничего не поделать. Пубертатный период – период беспощадный, несмотря на то, что у Чонгука он вполне себе поздний. Да и стоит, вообще-то, колом.
После душа он пытается позвонить брату. Трубку поднимает мать, поэтому Чонгук сбрасывает почти сразу. Затем пишет короткую СМС Чимину: “Присмотри за Холли”. И отключает телефон, заваливаясь на здоровенную кровать.
После шикарного обеда за длинным столом с резными ножками, юноша отправляется исследовать местность. В саду есть фонтан, мощёные галькой дорожки и куча всяких цветов. А вот внутри дома больше половины комнат заперты на ключ. Но он находит большую гостиную, с десяток гостевых спален, кухню, подсобку со швабрами и ещё море других интересных вещей.
На втором этаже несколько комнат совсем пустые, как будто не обжитые вовсе. Там библиотека рядом с лестницей. Она огромная, почти бескрайняя. Но книги в ней пыльные, нетронутые уже последние пару лет. Конечно, Тэхёну некогда читать, если он вот так вот пропадает всё время.
Чонгука поражает комната с терассой, в которой он проводит несколько часов до ужина. Вся её внешняя часть застеклённая, как в оранжерее. Потолок там тоже застеклённый. Мин пялится в небо на протяжении нескольких часов, пока не начинает темнеть. Потом ужинает. Честно, кусок в горло не лезет. Поэтому он засыпает с книгой в кровати прямо в одежде.
Пробуждение настигает его вместе с рассветом, потому что какой долбоёб ложится в семь вечера? Тэхён спит рядом с ним, по-хозяйски закинув ногу. Но распахивает глаза от копошения под боком.
У Тэхёна кровь на лице и одежде. От него пахнет страхом и порохом, почти как от Юнги.
– Не боишься палача? – слегка сонно спрашивает он, растягивая губы в дерзкой ухмылке.
Чонгук просто качает головой.
– Я же ещё не нарушил запрет, чтобы быть казнённым.
Это как ролевая игра. И это жутко возбуждает абсолютно измотанного даже после сна парня. Но он лишь стирает с лица Кима бурую кровь ребром ладони.
“Палач тоже не бессмертен”
========== III ==========
Комментарий к III
Да найдёт внимательный читатель пасхалку!
Юнги проводит в постели несколько дней. Наутро ему становится плохо, его лихорадит. Джин приходит только к обеду, а потом долго винит себя, что отлучился. Намджун заходит к нему, чтобы нагло искусать чужие губы до крови во время глубокого поцелуя. И нет никаких сил, просто лишняя тысяча проклятий, которыми Мин сыплет неразборчиво, рыча, взрываясь, судорожно глотая яд.
У Джина за воротом алеют следы. Вроде не синяки, но Юнги не спрашивает. Джин бледный, но улыбается, бросая на юношу косые взгляды через плечо. И один раз он даже умудряется вымолить звонок Чонгуку, который на той стороне провода смачно ругается, шумит и тараторит непрерывно. Мин рад слышать, что с братом всё хорошо. Сам он звучит разбито, но расцветает от глухого смеха из трубки.
Юноша, когда Намджун – здесь, в доме, едва с ума не сходит. Потому что Джин, действительно, потакает его просьбам, не имея на это никаких причин.
– Давай на чистоту, – устало бормочет Юнги, едва ворочая вилкой по тарелке, – ты возишься со мной, потому что тряхнуть хочешь?
Лицо Сокджина вытягивается. Он, кажется, удивлён.
– Не выдумывай, Юнги. Ты воображаешь себе слишком много. У меня достаточно причин, чтобы я не мог бросить тебя на произвол судьбы.
Мин совсем не верит его словам. Он с грохотом отодвигается, встает из-за стола. Бросает мрачное “Аппетит пропал” и собирается покинуть комнату.
– Если я отвечу тебе, то что изменится? Ты возненавидишь меня, – он сжимает хрупкое запястье до хруста, потому что юноша упирается, силится пойти прочь.
Юнги пожимает плечами, хмурит брови и дёргается. Хочется разозлиться и ударить, но заботу так просто нахуй не пошлёшь. Он тянет высокого Джина за воротник к себе, чтобы посмотреть в его наглые глаза.
– Возьми то, что тебе нужно и нахуй тебе дорога, – Мин дышит ему в губы тем ядом, которым до кончиков волос пропитан, целует так, что у самого сводит зубы.
Джин в его несильной хватке шарахается назад. У него на губах вкус зубной пасты с зелёным чаем, и волосы на затылке мягкие. Он поддаётся наваждению на несколько секунд, сжимая пальцами бледную талию. А затем пытается оттолкнуть Юнги, вцепившегося в него, будто в спасательный круг.
– Мне это не нужно, – задыхаясь, говорит Сокджин, а в ответ получает “Да неужели?” И упирающийся в ширинку член, – а ты свой язык в чужие рты не суй – никаких сомнений не будет.
Трудно сказать, кто из них ломается больше. Но юноша не хочет излишней привязанности; легче прервать прямо сейчас, расплатиться по счетам. Хотя, честно, ему бы больше забыться в бурном сексе, выбросить из головы все мысли, чтобы не думать о том, что рано или поздно Намджун снова трахнет его.
– Прости, я просто вспылил. Не бери в голову, – Джин растягивает губы в грустной полуулыбке и треплет его по волосам, – можно я снаружи потаскаюсь? Ко мне Чимин приехать должен.
Пак Чимин – сомнительная личность. И Джин совсем не хочет отпускать Юнги. Но этого парня за ворота не пустят даже. Тем более, он просто привёз Мину вещи из дома: держит в руках небольшую коробку, улыбается.
– Вещи возьмёшь только. Тебя вообще выпускать запрещено, – сдаётся Джин.
Он не слушает, о чем говорят два парня. Но в окно смотрит пристально – глаз не спускает. Юнги зачем-то на миг склоняется к машине Чимина. Не разглядеть, чем они заняты. Но возвращается юноша довольный, держит коробку в руках и улыбается.
Они продолжают обед в тишине, нарушаемой лишь стуком посуды. К тому моменту Мин чуть бледнеет, дышит, будто марафон пробежал. Но молчит. А Джину многого и не надо. Поэтому когда юноша запирается у себя в комнате, это ничуть не беспокоит.
Волнение накатывает к ужину.
– Почему сучёныш опаздывает? – грозно спрашивает Намджун.
Его никто к трапезе не ждал. Поэтому Сокджин просит подождать, проявить терпение. Перед ним трудно устоять; у него дипломатический талант, который стоило бы развивать. Он сам идёт проконтролировать Юнги. Но когда открывает дверь комнаты, то застаёт юношу в весьма компрометирующем положении.
– Долго тебе ещё? – абсолютно спокойно спрашивает мужчина у дрочащего Мина.
Он сидит почти спиной, поэтому когда парень поворачивает к нему свою голову, Джин готов провалиться.
– Чимин решил, что наркотик с афродизиаком в конфетке – хорошая шутка. Мне плохо, мне хочется быть трахнутым. Я едва в сознании держусь, от прихода мозг периодически рубит.
У Юнги лицо белое, а щёки и глаза красные. Он мокрый весь, а взмокшая чёлка прилипла ко лбу. Он размазывает смазку по головке большим пальцем, когда узнаёт, что Намджун приехал.
– Меня даже ноги не держат. А жар всё больше и больше с каждой секундой. Я жалею даже, что ты трахнуть меня не хочешь, – Мин облизывает пересохшие губы, – обычно после таких шуток мы с одним моим очень хорошим знакомым замечательно проводили время. Он тоже был жертвой шуток этого долбаёба. И мне сейчас очень не хватает его члена, как бы это не звучало.
– Только вот секс у вас внешний был, я понял. И сколько заходов обычно бывало? – Сокджин на врача отучился, знает, что Юнги помрёт собачьей смертью, если не потрахается, – Жалею, что давал клятву Гиппократа, – говорит он, когда слышит “От пяти”.
Он прижимает Юнги к кровати, держит за плечо. Разводит колени, которые сами разъезжаются от одного касания. Юноша толкается членом в его кулак, закатывая глаза, выгибаясь. У Джина с собой только жидкий бальзам для губ, который придётся использовать в качестве смазки. Мин щурит глаза по-кошачьи и стонет от холодной руки, которая оглаживает внутреннюю сторону бедра.
– Извини, я пока возьму только один заход, Джун глаз мне на жопу натянет, когда узнает, что я тут с тобой вытворяю. Поэтому я вернусь, когда он уедет.
Юнги кивает, приспуская штаны с бельём ниже. Мужчина раскручивает тюбик с косметическим средством, выдавливает себе на пальцы. Джин погружается в нутро человека под ним осторожно, но тот сам толкается бёдрами до упора. Остается лишь надавить на простату и двигать рукой, скользя по стволу, оглаживая головку. И Мин стонет, горячо, громко, развратно. Стонет под хлюпанья собственной задницы, шумно дышит, кончает в чужой кулак.
Сокджин утирает сперму о занавеску, обещает зайти попозже. А Юнги нравится трахать себя пальцами, когда непонятная липкая хрень стекает по ним. Он не смотрит по сторонам, ничего не слышит, только стонет задушенно сквозь зубы. Сердце стучит громко-громко, просто из груди рвётся наружу. Юнги не знает, что происходит, который час. У него подгибаются колени, перед глазами пляшут круги. Что за хуйню Чимин додумался намешать?
Мин запрокидывает голову и дышит шумно, гудяще. Он видит льющиеся рекой блёстки и полустонет от касаний собственной руки к паху. Он просто сжимает свой член и отрубается от реальности.
– Жив пока? – хрипло спрашивает Джин.
Он садится на край кровати, кончиками пальцев щекочет оголённое бедро Юнги. Тот даже толком понять не может, что происходит, когда его губы сминают в поцелуе. После этого, будто очнувшись ото сна, он гулко рычит, жмётся всем телом к Сокджину, трётся пахом о бедро. От этого голову кружит.
– Боже, трахни меня, трахни уже, трахни, – неразборчиво лопочет Юнги, – Хосок-и, ради бога, не тяни.
Мин завтра ничего не вспомнит, если его сейчас вот так накрывает, если он зовёт другого, которого тут и отродясь быть не может. Джин, блять, не может себя остановить. Это его брат единоутробный, а он не может взять яйца в кулак, чтобы его не трахнуть.
– Прости меня, маленький, ты завтра и не вспомнишь ничего.
– Нашёл, кому мозги ебать, Джин. Если меня переглючивает, то я ещё не окончательно обдолбанный. Чимин знает грань.
Джин проталкивает в него два пальца без труда, но разводит их, растягивает, слушая сбитое дыхание. Но он отрывается с воплями о том, что трахнуть своего брата всё-таки не может. Юнги и сам вдруг встаёт, отталкивает руку Джина и хнычет. Его бьёт крупной дрожью. Мин отвешивает себе тяжёлую пощёчину, просит Сокджина уйти.
– Ты не заслужил такого. Прости, чувак, я не в себе.
Юнги спускается на кухню в тонкой здоровенной футболке. Пот катится градом, ноги ватные, спину ломит. Он ищет чай, чтобы хоть немного отпустило. А потом решает, что можно отсидеться в холодной ванной. Вода ледяная, через пару минут таких купаний у юноши губы синие, пальцы дрожат, зубы стучат.
– Это такой новый способ самоубийства? – спрашивает Намджун, стоящий перед ним в одних брюках; в ответ сказать что-либо не выходит, губы просто не слушаются, – если ты решил заработать пневмонию, то у тебя не выйдет, – он выдёргивает Мина из ванной.
В тепле Юнги снова развозит от кайфа. У него под здоровенной футболкой даже трусов нет, поэтому стояк упирается мужчине в бедро. Пацан только закатывает глаза, чувствуя, как своими губами ловит чужие в опьянённом поцелуе. Рецепторы во всем теле на пределе, звёзды сверкают перед глазами. Он не хочет Намджуна, но тело от желания сводит судорогой.
– Ты замечательный, когда послушный, – горячо шепчет ему Ким на ухо, касаясь шеи, оставляя багровую метку.
– Просто у меня острая нужда, не выдумывай, – Юнги злится, рычит, а потом его снова накрывает.
Он скулит, чувствуя, как сильные руки накрывают бёдра. Он почти падает в бездну, потому что толчки быстрые, дырка растянутая, а смазка пачкает ноги. И весь мир вертится перед глазами колесом, большим, цветным, кислотно-ярким.
Намджун не имеет понятия, с чего Юнги так распёрло. Но когда он вот такой податливый, когда его можно целовать, хватать его стоны, поглощать, впитывать в себя, когда он сам подается навстречу, виляет задницей, его таким хочется всего без остатка и каждой клеточкой тела.
На мальчишке мокрая футболка, которая раздражает. Он сам скидывает её через голову, прижимается своей горячей костлявой грудью; только слышно, как сердце бешено колотится внутри. Он кончает под гулкие вздохи-полустоны над ухом и вырубается. Организм отправляется на восстановление, чтобы вывести постороннее вещество. И Юнги рад, что не видит глаза его, уебана этого.
Намджун чувствует себя полностью удовлетворённым. Ему чертовски интересно, как пацан поведёт себя завтра. И если он повторит такой незабываемый секс, то из сучёныша превратится в маленького демона-развратника, которым можно упиваться до потери сознания, до наркотической ломки, до смерти буквально.
Он спит рядом с Юнги, закинув на него руку. К пяти тот размыкает глаза, красные, ёб твою мать, как у сатаны. Он не говорит с ним, но уходит. Выёбываться продолжает, весь такой из себя грозный. Нужно просто найти рычаг давления. А там далеко ходить не надо, ведь Чонгук всегда у Тэхёна под боком. И на что же готов пойти человек ради близких?
***
Чонгук послушный и покладистый. Но в то же время он кажется страшным и пугающим. Тэхён может, не задумываясь, превратить человек в кусок мяса,который даже похоронить толком не выйдет. Но парень перед ним располагает к спокойствию, и это убивает изнутри зверя, который такой вдруг тёплый, мягкий и пушистый, ласковый.
Мин слишком идеальный, кропотливо застёгивает пуговки на рубашке Тэхёна и улыбается. А по ночам целует влажно, глубоко, прогибаясь под ласки. Да боже, ни одна же шлюшка, даже самая дорогая, в кровати Кима не ночевала. А Чонгук спит в ней, как у себя дома, раскинув руки и ноги.
За эту неделю они успели потрахаться даже в библиотеке, порог которой Тэхён последний раз переступал в старшей школе. Дело было в ванной, на кухне, в пыльной подсобке, где блядов Чонгук всю стену обкончал, в машине, а в спальне испытаны на прочность все горизонтальные поверхности.
Чонгук виснет на Тэхёне, трётся бёдрами и ноет, что брата увидеть хочет. У Кима нет настроя кататься к Намджуну, который слишком нервный и агрессивный стал в последнее время. Только парень перед ним буквально на коленях ползает.
– Отсосёшь за поездку к своему хёну? Папочка был бы очень рад, – он манит пальчиком, надеясь оттолкнуть Мина.
Только вот ему стоит помнить, что Чонгук любит трахаться, своего брата – тоже. Поэтому он забирается между ног Тэхёна, трётся щекой о пах, прикусывает кожу у пупка и берёт в рот ровно тогда, когда начинается общий сбор. И хвала небесам, что Тэхёна только по пояс видно. Потому что под столешницей он одной рукой зарывается в чонгуковы волосы, пока тот заглатывает глубоко, до упора. Спасибо выдержке, что лицо не корчится от того, как член упирается пацану в горло. Ох, вышла бы из Чонгука отличная проститутка, потому что Тэхён соглашается.
Правда вместо тёплых слов приветствия в доме Намджуна Джин тычет пистолетом братцу в висок и ворчит. От него пахнет едой и чем-то ещё, чем так же пахнет и от старых вещей Чонгука. От него пахнет Юнги, который спускаться отказывается, пускает к себе только Куки под его заливистое “Хёёёён”.
Намджун в доме куда более психованный, чем на работе. Но у него за воротом рубашки красные пятна, уже багровеющие, а губы искусаны до синих следов в уголках рта. Тэхён спрашивать боится, поэтому потом тянет всё из Сокджина, который почему-то бледнеет от одного только имени старшего брата Чонгука.
А Юнги наверху сдавленно плачет в чонгуково плечо, заботливо подставленное. На него смотреть тошно: сам белый, синяки под глазами почти чёрные, а метки – россыпью по всему телу до самой задницы. Но есть две вещи, которые могут его успокоить: брат и музыка.