В любом случае, нужно подождать. Если перестать искать Юнги, то всё случится само собой. И Хосок на протяжение полугода пытается забыться. Он заливает всё алкоголем, сексом, работает на износ на учёбе. Даже впервые нюхает амфетамин, курит марихуану, смотрит идиотские турецкие сериалы, летает в Грецию и Японию. Не спит ночами, складывает в папку с большой цветастой наклейкой “Мин Юнги” пропечатанные листы с информацией и фотографиями, сводкой звонков.
– Это называется “сталкерить”, – абсолютно равнодушно поясняет Чимин, отпивая прямо из бутылки соджу.
Хосок выгибает бровь, принимает предложение погуглить и бегает глазами по строчкам. Он может выдавить из себя только сдавленное “ого” и сглотнуть шумно-шумно. Потому что, ну, серьёзно, какого хрена? Чон прикрывает глаза, вздыхает и ворчит, что это пиздец. Даже пошутить не получится, что сливаешься в пидораса и педофила в одном лице.
Чимин выдыхает сдавленное “огосподи”, делая ещё глоток спиртного. Мысли в голове кружатся волчком, спутываются в огромный клубок. Хосок отдаляется от него, медленно и неизбежно. Его нельзя отпускать, нельзя терять такие связи. Хоть вцепись в него ногами и руками, без него все вокруг вновь пустятся в непрекращающийся игнор. Пак привык к вниманию и роскоши, с Хосоком рядом всегда безопасно, – опасности тоже не меньше – да и ходи, где хочешь. Пока у тебя в графе друзей галочкой отмечен Чон, ты – звезда, ты – король. И Чимин готов голыми руками сломать любому шею. Как бы ни было жалко Мин Юнги, он первый в списке смертников.
Хосок закатывает глаза, пытаясь отпить противный эспрессо из пластикого стаканчика Старбакса. После виски кофе на вкус как дерьмо, но отрезвляет отменно. Во рту чувствуется привкус сигарет, а ещё ужасно хочется вишни. Или просто сладкого – парень не знает, поэтому уже почти час ест всё, что в голову придёт. Чимин как раз прикончил пиццу, которую заказали ещё в самом начале вечеринки. Он облизывает пальцы от сыра, выковыривает оливки и складывает в угол картонной коробки. Слышно его подвывающее “Ну я же просил…!” и причмокивание его здоровых губ.
Пак похабно приобнимает за талию сидящую рядом с ним тонконогую девушку. Она, кажется, его на голову выше и раз в двадцать тупее, потому что её пьяные улыбки больше похожи на то, что ей отсосать не терпится. Она ничуть не смущена, что её лапают за внутреннюю сторону бедра. Чужая рука оглаживает нежную кожу, а потом Чимин вскидывает голову.
– Какое сегодня число? – заторможенно от опьянения спрашивает он, отбрасывая чёлку со лба, – То есть уже двадцать третье?! – он взволнован так, что спрашивает ломающимся голосом и хрипит, на секунду прерывается отпить бутилированной воды, – Сегодня приём в доме Минов, блять, – Хосок выгибает брови, пытаясь вспомнить, когда им об этом сообщили, – Хули расселся? Поехали, давай!
Сейчас полвторого. Приехать надо в семь. Часа два на дорогу в загородный особняк. Хосок считает на пальцах, чувствуя, как клонит в сон после бодрствования ночью. Он жалеет, что до пяти утра курил косяк и трахал какую-то костлявую суку. А потом пил, барахтаясь в пене посреди танцевального зала. Но такое происходит не впервые, поэтому парень хлещет пол-литра горького крепкого кофе и спит минут сорок в машине, пока едет домой. Потом ледяной душ и ещё четверть часа прелестного сна. Таблетки, кофе, минералка в бардачке. Хосок надевает костюм, затягивая шёлковый галстук, вздыхает. Чимин кидает в мессенджер сообщения с грустными смайликами, что его стошнило, пока он добирался в химчистку, чтобы забрать одежду. Жалуется, что продавщица в обувном принесла ему не те ботинки, не того цвета и размера. Потом умолкает на пару минут и сбрасывает голосовое. Чон пишет “поговорим позже, у меня нет времени” и спускается по лестнице, а уже в саду добавляет “тебе тоже стоит поспешить” и выключает мобильник.
Всю дорогу Хосок дремлет, откинув голову на спинку сиденья. Водитель легонько похлопывает его по плечу, когда они заезжают в нужный квартал. В ход идёт энная чашка кофе за сутки, в нём так много сахара, что, наверное, скоро слипнется задница или рот. В любом случае, парень морщится, обещая себе больше не брать напитки в магазинчике на той заправке. На ногах стоит крепко, но четыре часа сна – маловато, поэтому Чон проворонил половину приветствий и до приезда Чимина подпирал плечом все стены двора.
Пак выглядит, будто из ада вылез. Приглаживает розовые волосы и дуется, отпивая шампанское, от которого в голове противно взрывается. “Блядский моветон” – бурчит он в фужер, оставляя следы блеска для губ на прозрачном стекле. Хозяйка дома всё предлагает Хосоку уединиться наверху. А его от одной мысли воротит, рвотные позывы к горлу подкатывают. Но он растягивает губы в улыбке, ссылается на фантомную причину и делает вид, что не замечает умелый женский флирт. Приём проводится из-за Юнги, которому на неделе шестнадцать стукнуло. Но самого его нигде нет; Хосок только бегает глазами по залу, стараясь взглядом поймать тёмную макушку. И его неприкрытые домогательства уже начинают утомлять, поэтому он вздыхает, опускается на стул и со скучающим лицом закидывает ногу на ногу. Госпожа Мин стоит за его спиной, сверлит взглядом обтянутую брюками задницу – об этом недвусмысленно намекает Чимин, вскидывая брови, – и шумно сглатывает. У Чона от такого поведения от омерзения мурашки бегают по спине. Он утирает внешней стороной запястья взмокший лоб и хватает Пака за локоть, ссылаясь на неотложные дела.
– Чувак, какого хрена? – Чимин пожимает плечами, а потом резко оборачивается на витую лестницу.
Юнги спускается, чуть прихрамывая. И лицо у него белее натяжных потолков этой огромной комнаты, которое на фоне тёмной одежды высветляется ещё сильнее. Он выглядит прозрачным, а ещё остервенело держится за перила, будто не может на ногах устоять. Он не улыбается, только принимает поздравления, косясь на стоящего вблизи Чимина. Толпа пожирает тонкую фигуру парня, и Хосок с трудом отводит взгляд в сторону. Его пугает такая реакция самого себя, хочется уйти в забытие снова.
Юнги теряется из виду, когда люди расходятся. Чимин отпивает ещё шампанского, хмурится и сигналит взглядами. Не так тут что-то. Чон ослабляет галстук и просит официанта принести соку или воды. Получает СМС “Я попробую поговорить с этим парнем и всё выяснить. Набери своего секретаря, если что. Дело, мне кажется, нечисто.” и смотрит на удаляющегося Пака, который нацепляет лучшую из своих улыбок, всё ещё держа в руках мобильник. “Отвлеки внимание этой смрадовщины” и зелёный смайлик в конце, сморщившийся от отвращения.
Хосок с хозяйкой дома ведёт неохотную беседу. Очень много вопросов он получает о женщинах, отношениях, возможном браке. Это уже бесит, но своё недовольство он топит в тёплом апельсиновом соке. И только думается: странный у него привкус какой-то. И не зря мысли об этом посещают голову, потому что через минут пятнадцать парня начинает развозить, будто он кокаином унюхался до конвульсий от прихода. И перед глазами плывёт совсем нехорошо. Он чувствует чужую руку, хозяйка которой с удовольствием сжимает его аппетитное бедро.
Хосок мутным взглядом сигналит о помощи. К нему движется фигура. Человек похож на Юнги, только крепче, наверное. А глаза – те же чёрные дыры, которые даже сквозь такой мутный пиздец разъедают душу.
– Мама, позвольте, украду вашего спутника ненадолго, – хватка не бедре Чона крепчает, он сам метается в догадках.
Незнакомец держит его за локоть, буквально волочит к уборной, приглушённо говорит “Беги”. Чимин, мудак такой, трубку не берёт, на сообщения не отвечает. Только после того, как Хосок подставляет голову под кран и трясётся от ледяной воды, которая портит укладку, в глазах проясняется. Перед ним мальчик, который его самого еще ниже на голову, а то и на полторы. Ему на вид лет двенадцать – не дать больше. Он представляется Чонгуком и каждые пять секунд повторяется, что бежать надо, подальше, желательно, в другую страну, а лучше – на другую планету. Чон сдавленно бормочет “Юнги” и опускается на корточки, прислоняясь к прохладному кафелю, остужает тело. К взмокшим плечам противно липнет рубашка, выворачивается, край её торчит из брюк.
– Я не думаю, что Юнги-хён настроен с тобой говорить. Он из комнаты выходить не хочет, а посетителей, тем более, не ждёт, – Чонгук пожимает плечами, передать ему что-нибудь?
Хосок называет адрес кофейни и назначает на завтра встречу. Он расслабляет галстук, глядя в, блять, проклятые чонгуковы глаза, вздыхая. Просит поискать Чимина, который стоит перед ним уже через несколько минут, взъерошенный, а ещё, кажется, злой. В любом случае, Чонгук через задний двор проводит их к машине, в которой уже ждёт обеспокоенный водитель Чона, который получил СМС. Чимин жалуется, что лазать через окна ему не нравится, пишет на тонкой руке мальчика-помощника несколько цифр и просит позвонить, если что-нибудь случится.
– Здраствуйте, дядюшка Хоён, мне нужно еще одно досье, – медленно проговаривает Хосок, стараясь не запнуться, и называет имя, – Мин Чонгук. Жду папку у себя на столе вечером.
– Чувак, я такого не одобряю. Это уже совсем крайность, – шутливо урчит Чимин, раздвигая ноги и сползая с сидения, – не представляешь, что сейчас было…!
***
Юнги на встречу в кофейне не приходит. Это бесит до дрожи в пальцах, которыми Хосок уже набирает на телефоне “Привезти обязательно живым на вторую квартиру”, как видит прижатый стаканчиком с кофе листочек. Он исписан с обеих сторон.
“Прости, что не пришёл на встречу. Ты выбрал не очень удачное место и время, так что моя очередь назначать. Стой в трёх кварталах от своего дома напротив пиццерии в полчетвёртого утра сегодняшнего дня, если, конечно, можешь. Прости, что так получилось на моём дне рождении. В нашем доме внимательно проверяй, что собираешься пить. Особенно, если пьёшь неалкогольные напитки.
Прости за Чонгука, он, наверное, доставил тебе проблем, если ты запросил досье на него. Не спрашивай и не ищи, сиди тихо, иначе я не приду. Кстати, пусть твой дружок даже не пытается подлизаться к моему брату, он ни в чём не нуждается, тем более, в помощи какого-то там Чимина! Все средства связи и пушку оставь дома, ты меня всё ещё пугаешь. Я буду в белом, стоять напротив моста. Ищи меня на ветру.
Ах, чуть не забыл! Кофе тут отвратительный, я такой не пью.
Мин Юнги.”
Хосок комкает бумажку, кладёт её в карман драных джинс. Это всё выглядит настолько подозрительно, что он готов дать голову на отсечение. Но если этот дьявол хочет установить свои правила, пусть попытается. Парень ерошит ядовито-красные волосы, отпивает из стаканчика и думает: а кофе-то реально дерьмовый.
В сраные полчетвёртого утра идёт сраный дождь, сраная грязь разъезжается под ногами, потому что Мин Юнги слишком, блять, занятой, чтобы приходит в солнечный сентябрьский день в кофейню на нормальную встречу. И что ещё за намёки про ветер? Хосок хмурится, стоя под козырьком пиццерии, а потом смотрит на светящуюся вывеску бара “WIND” и усмехается. Юнги, действительно, в белой рубашке, которая насквозь вымокла и липнет к телу. А под ней видно бинты на боку и тонкие шрамы на запястьях, которые, видимо, стараются прятать.
Он совсем не дружелюбный, смотрит в глаза на расстоянии тридцати метров под тусклым светом фонарей и даже не улыбается. Чон сам спешит к нему, потому что погода противная, блять, вообще-то. И лучше бы завалиться в какой-нибудь тёплый клуб и выйти из накуренной комнаты в вип-зону. Там сухо и не так промозгло, как стоять посреди улицы, хлюпая по слякоти и лужам в новых кроссовках. Между прочим, до этого времени они были одного цвета с хосоковыми волосами. А теперь трудно сказать, на что они больше похожи: на кусок грязи или на кусок дерьма?
– Что же, наслышан о тебе, Чон Хосок, – у парня перед ним тон ядовитый, а глаза тёмные и глубокие, путают мысли в одну огромную кучу с тысячей узлов.
Он отвечает взаимностью, предлагая отправиться в какое-нибудь благоприятное место для времяпровождения. Юнги равнодушно пожимает плечами; ему и так влетит за ночной побег, потому что отмазки Чонгука, почему брата нет в постели, тоже не бесконечные. А у Хосока голова скоро взорвётся. Потому что сквозь полупрозрачную рубашку Мина, которая еще и мокрая, просвечивает худой торс и бледно-розовые соски. Самого парня это ничуть не смущает, но он спокойно кутается в любезно предложенную ему толстовку.
Чон пишет Чимину, который сидит с ведром попкорна и чашкой чая в своей комнате, ждёт чего-то эпичного. “У него кольцо в соске”. Пак вздёргивает брови, набирая в ответ “Ты его уже оприходовал что ли?”. Вместо да и какого-нибудь смайлика он получает картинку, где крупными буквами написано “пошёл нахер”. Парень шлёт грустную рожицу и ждёт дальнейшего развития событий.
– И откуда ты такой занятой, что в послеобеденное время не можешь заглянуть в кофейню? – несколько раздражённо спрашивает Хосок, понимая, что ещё раз он взглянет, блять, на проколотый сосок – у него встанет, никак иначе.
Юнги показывает средний палец, всё равно распахивая толстовку. И мокрая рубашка облепляет его вплоть до бедёр, которые обтянуты странными, кажется, даже латексными, штанами. Чон пытается увести свой взгляд, но блядское металлическое кольцо приковывает к себе всё внимание. Он до сегодняшнего дня даже не знал, что у парней бывают соски такие розовые, как губы. И вообще, он на этом зацикливается так, что спотыкается обо все бордюры тротуара, наступает в лужи и матерится громче самого дождя, который всё хлещет и хлещет.
Мин с ног до головы мокрый, слизывает с губ воду, взглядом колесит между узкими улочками совсем непринуждённо, будто знает дорогу. Глаза всё ещё прикованы туда, где чужую кожу холодит металл. “Застегнись,” – сдавленно бурчит Хосок, жмурясь, стараясь отогнать наваждение. Ему, блять, двадцать лет, а он течёт, как тупорылая девчонка. Это всего лишь пирсинг – убеждает себя парень, ожидая, что Юнги всё-таки застегнёт толстовку.
– Застегнись, блять, я же сказал, – уже громче и настойчивее, буквально выделяя каждое слово, проговаривает Чон, стиснув зубы, – иначе я за себя не отвечаю.
Мин улыбнулся и вновь провёл языком по влажным блестящим губам.
– Иди-ка ты нахуй, Хоби, – слащаво тянет он, победно глядя снизу вверх.
Очко засчитано. Уж точно засчитано, потому что как Юнги может так просто об этом говорить, когда его ноги толком не держат? Грудь – эрогенная зона. И влажная одежда липнет к ней, заставляя содрогаться от каждого движения рукой, иногда головой. Хорошо, что освещение достаточно тусклое, и не видно, как парень кусает губу, желая отправиться домой. Лучше бы, и правда, получил пизды за кафетерий, зато сейчас бы не хотелось подрочить до искр в глазах. Сраный пубертатный период во всём виноват – так думает парень, понимая, что если он еще и застегнётся, пиши пропало!
– Я же предупредил, – вроде бы спокойно шепчет Мину на ухо взбешённый до кругов перед глазами Хосок.
Он горячими руками держит за талию, оставляет невидимые ожоги на бледной молочной коже, пока парень в его руках буквально трясётся от прикосновений. Юнги никогда не думал, что от таких незамысловатых действий можно с ума сходить. И даже когда он лизался с намарафеченной девкой, эффект вышел не таким. Далеко не таким, как сейчас, когда он пытается оттолкнуть Хосока, стараясь не вздохнуть слишком судорожно. Он чувствует чужие губы на собственный и кусает, глубоко, до крови, так, что Чон дёргается, запрокидывает голову и оскаливается.
А потом Юнги в качестве мести сам целует его, хотя не умеет совсем. У него вкус кофе, сигарет и жвачки. Хосок углубляет ласку, чувствуя, как вода льётся на спину. И она, блять, такая холодная, что необъяснимый жар чужой ласки будоражит голову, заставляет колени подогнуться. Мин облизывается, показывает средний палец, а потом округляет глаза, стараясь подавить стон. Он чувствует чужие пальца на соске, которые выкручивают пирсинг, сжимают, поглаживают.
– Охуенно познакомились, – улыбаясь-скалясь, подытоживает Хосок, чувствуя кровь на губах и трясущегося в руках парня.
– Уёба, – сдавленно бормочет Юнги, откидывает голову к стене, оголяя шею, – я – домой, ты – нахуй.