Роль безобидного чужеземца не была Карантиру по душе. Когда воины отплыли, тот еще долго смотрел лодке вслед, пока Урсула не пыталась позвать его в дом. Руки она сложила замком, чтобы чувствовать себя хоть капельку защищеннее, глаза опустила к холодной земле. Она чувствовала, что эльф злится.
– Спрашивай, – произнес он, предчувствуя.
– Ты… Ты сражался на другой стороне, верно? – спросила полуэльфка громко.
Чувствовала, но не знала, что злить его сильнее – не стоит. Карантир закрыл глаза, собираясь с мыслями. Он понятия не имел, на какой стороне стояла Урса, не знал, ответить ей согласием или отрицанием. Черные волосы эльфа, тревожимые ветром, напоминали девушке крылья хищной птицы, крылья сирен, кружащих над песчаным побережьем. Тонкая улыбка заняла его губы, и когда эльф распахнул глаза, когда повернулся к ней лицом, Урсула шагнула назад, не испугавшись волн, лижущих ее пятки.
– Когда ты подбирала у песка эльфа, закованного в доспехи, выполненные в виде человеческих костей, Урса, ты думала, что я сражался на стороне Краха? Что я – воин света и добра?
Вопрос его звучал так, словно отвечающая – непроходимая дура, с которой следует говорить нежным полушепотом, дабы не испугать. Травница закусила губу, считая, что таковой и являлась. Она обернулась, чтобы посмотреть, далеко ли отплыли близнецы. Попутный ветер подхватил парус их драккара, и корабль белой точкой отдалялся из поля ее зрения. Нет, они уже не услышат, если девчонка закричит.
– Я не знаю, как выглядят члены других племен, – искренне созналась девушка.
– Не знаешь. И ты думала, что среди них есть такие чистокровные эльфы, как я? – спросил он с нажимом, делая шаг навстречу полуэльфке.
– Не… Мне просто хотелось помочь.
– И ты помогла, спасибо, – сознался юноша, прикрывая глаза. – Я не причиню тебе вреда за помощь, но за вред… Скажи мне, зачем ты пытаешься узнать то, что убьет тебя, Урса?
Но слова не могут убить, только руки, что не позволят ей уйти с их тяжким грузом. Девушка вновь закусила губу, осторожно поднимая взгляд. Белая рубаха липла к груди эльфа, повязки под ней проглядывались слишком четко. Красное пятно застыло на них: нужно сменить ленты. Травница смотрела за тем, как эльф шел к ней, как неспешно сокращалось расстояние между ними. Медленно, осторожно. Казалось, что еще чуть-чуть, и он в успокаивающем жесте поднимет руки вверх, словно говоря с племенной кобылкой.
– Я никому не скажу, – отозвалась она тихо, пытаясь справиться с накатившим волнением. – Мне и некому рассказывать.
– Успокойся, – притворно-ласково сказал ей эльф. – Я знаю, Урса, я знаю.
Когда навигатор оказался к ней слишком близко, девушка попыталась отойти, дернулась в сторону, словно в зверином порыве. Только реакция юного гостя оказалась быстрее, чем ее. Холодная ладонь эльфа сжала ее запястье, Карантир удивился тому, как тонки руки девушки, приютившей его не так давно. Один нажим, маленькое усилие, и кости несчастной треснут прямо под его пальцами, она навсегда пропадет по его желанию.
– Я выздоровею до следующего визита этих увальней, – шепнул он, наклонившись к слишком короткому уху травницы, слишком неправильному для настоящей эльфки. – Слышишь, Урса? Еще три или четыре дня, и я уйду, а ты сделаешь вид, будто меня здесь никогда и не было.
– Да, – тихо ответила девушка, понимая, что страх заставляет ее плакать. – Да, Карантир, я слышу, – его имя забавно звучало на ее устах.
– Умная девочка, – произнес Карантир, не находя в себе сил, чтобы отпустить ее руку.
Тепло чужой кожи заставило его вспомнить о дворцовых интрижках. Тихая, напуганная… Казалось, что еще чуть-чуть, и девушка зарыдает у него на груди, начнет молить о пощаде, которую эльф великодушно окажет. Словно во времена Охоты, словно в разделе добычи, словно он снова имеет в обществе вес. Навигатор поддался порыву, он наклонился над ней, чувствуя сладкий запах волос травницы. Медовый. Ее светлые волосы пахли медом, вся она – словно полевой цветок.
Вода продолжала трогать Урсулу за щиколотки, эльф держал ее руку в своей, не решаясь разжать тонкие белые пальцы. Когда осторожная слезинка покатилась по щеке напуганной девушки, Карантир поднял руку, чтобы смахнуть ее прочь. Нет, он не сделает ей ничего плохого, не сейчас, смотря на дрожащую фигурку девушки, что всего-то хотела помочь существу, что посчитала родным.
Он собирался заставить ее взглянуть себе в глаза, взять за остренький подбородок и приподнять его, увидеть страх, затаившийся в золотых радужках. Словно звезды – понял он, вспоминая тот вид. И Карантир уже протянул руку к смирившейся со своей участью травнице, собирался коснуться ее грубее, но отчаянно громкий лай заставил его обернуться к дому.
Старый пес, напуганный, но свирепый, бежал к нему со всех ног. Он защищал свою хозяйку от грозившей ей опасности. Эльф осторожно разжал пальцы, выпуская девушку из своих рук. Не в этот раз, нет, сегодня он останется великодушным господином. Юноша хмыкнул, отходя от травницы, а та поспешила утереть слезы, предательски быстро побежавшие по ее щекам. Заметив, что опасность миновала, собака вновь ринулась к дому, прятаться в сарае и ждать. Навигатор шел следом, но пес не интересовал его ни как защита, ни как опасность.
– Не трогай его! – всхлипнула девушка, не понимая этого. – Пожалуйста, не трогай. Он не сделает ничего плохого, просто…
– Урезонь его в следующий раз, – только и бросил юноша, не оборачиваясь.
Холодные воды океана омывали ее ступни, а Урса все не могла выйти на берег и проследовать за «гостем». Ком обиды на саму себя застрял в ее горле, обиды на добрую душу, на надежду, которую в нее много лет назад вселила мать. Почему травница не желала плыть к островам, почему она не искала общества отцовских родственников, почему так держалась за собственное одиночество?
Потому что эльфка-мать – единственное живое существо, с которым Урсула вела свободные беседы. Брат и отец ее неделями пропадали в океане, жители заброшенной ныне деревни не общались с ребенком, как с равным себе. Эльфы – добро, эльфы – сородичи, вот, что осело в ее мозгу с ранних лет.
Вот, с каким суждением та шла по жизни. И когда за долгие-долгие годы вынужденного одиночества та нашла у берега «друга», увидела родную душу в чуждом этому миру существе… Разве могла она оставить его гнить в слоях выброшенного на берег мусора?
А сможет он? Урсула не знала. Только что она может теперь? Вновь закусывая губу от страха, девушка шагнула вперед, к дому, за порогом которого и скрылся ее новый знакомый. Карантир, чьи черные, словно крылья эхидны, волосы до сих пор пахли холодной морской солью.
– Не бойся, – шепнула она то ли псу, то ли себе.
========== 5. Осколок льда ==========
Тот ветреный день подошел к концу так быстро, что травница не успела заметить, как пропустила очередной здоровый сон. Эльф, поселившийся на ее ложе, и сам не поспел за ярко-розовым закатом. Мысли его были слишком бодры для того, чтобы позволить телу хоть каплю верного отдыха, лишь отрывки сна. Карантир ворочался всю ночь, покой его был коротким и беспокойным, он не приносил новых сил, только забирал припасенные к вечеру. Впрочем, спал он все равно лучше, чем хозяйка дома.
Урсула не желала спать в кровати брата или родителей. Нет, не потому, что чтила память предков столь странным образом, девушка просто боялась закрыть глаза в постели, зная, что рядом он. В конце концов, что эльф может удумать? Теперь, когда он почти здоров, когда показал себя… Карантир представлял опасность. Мысль принести домой незнакомого эльфа, выходить его и помочь – уже не казалась травнице удачной. Теперь, когда она могла лицезреть след его пальцев на собственном запястье, самообман не действовал. Синяка не случится, только алеющий след от касания, отпечатавшийся не только на коже…
Она заснула, сидя за столом, заснула, через маленькое кухонное окно наблюдая за тем, как у притаившегося в тенях дома гуляют белые кролики. С тех пор, как большая часть сирен и эхидн покинули остров, живности стало заметно больше, птицы вернулись к побережью, кролики и лисы покинули норы, присыпанные снегом и людом. Еще несколько дней назад Урсуле казалось, что она даже слышит неподалеку блеяние диких коз.
Полуэльфка спала, но еще меньше, чем ее гость, пусть и вымученный ранением, но полный сил. Урса слышала, как он просыпался среди ночи и повторял заклинания, что разбудили травницу с утра, она слышала его осторожный приятный шепот и кусала губы. Мягкий голубоватый свет лился в коридор, и девушка чувствовала желание выйти из кухни и проверить гостя, помочь ему, если придется, но не решалась. Она помнила, насколько холодны были его глаза.
– Все хорошо, – шепнула себе под нос девушка, как делала это раньше, живя здесь одна. – Все хорошо, все хорошо… Ничего же не случилось.
Травница говорила тихо, но эльф все равно услышал ее. Карантир усмехнулся, закрывая глаза перед сном. Ее-то, хрупкую одинокую девушку, он напугал отлично, как во времена боевой славы, закончившейся не так давно. Удовольствие от осознания собственной силы согрело его лучше, чем тяжелое старое одеяло. Выходит, что у него еще есть шанс вернуться к былому?
Есть. Навигатор думал об Охоте, о том, как те покинули острова без его помощи, как много погибших в стройных рядах всадников, что стало с телом их короля. Неужели Эредин сейчас покоится на дне чужеродного океана, обглоданный хищными рыбами, тяжелым доспехом навсегда приговоренный к соленой воде над головой? Мог он всего месяц назад представить себе подобный исход, мог помыслить о конце, ждущем в пучине? Проиграть человеческой девчонке без отца и крова…
Нет, этого не должно было произойти, и этому должно найтись новое разрешение. За скорбными мыслями эльф не заметил рассвета, но услышал, как травница шмыгнула к выходу. Наверное, ей сейчас хочется пройтись, подышать свежим морозным воздухом и отвлечься от сказанного и услышанного.
Дверь заскрипела перед ней, половицы выгнулись, и девушка ступила на холодную улицу, кутаясь в старый шерстяной шарф. Под золотыми глазами ее залегли свинцовые тени, покусанные губы отдавали розовым цветом. Пусть путник отдыхает, пусть набирается сил, пусть успокоится и перестанет злиться на всех вокруг, пока ее нет рядом. Урсула же расправится с накопившимися делами.
Скот ждал ее на огороженном дворе. Молодая коровка получила свои хлебные корочки. Они даже не подгорели, просто зачерствели и потеряли ценность для полуэльфки и ее гостя, ведь в погребе хранилось еще несколько мешков с мукой. Быть может, совсем скоро Урса осмелится выпустить корову на луг, позволить ей размять ноги получше. Когда последние сирены скроются в океанической бездне.
Старому псу девушка, как обычно, сварила большую миску с овсяной кашей на бульоне из вываренной до белизны говяжьей кости. Верный друг с радостью принял угощение, льнул к ногам молодой хозяйки, страстно желая быть приласканным ею, отблагодаренным за вчерашнюю защиту и грозный лай в холодной ночи. Тонкие пальцы травницы прошлись по его спине, собирая комки линяющей белой шерсти. Нужно бы вычесать старого друга, найти время на уход за ним.
– Не скучай, я ненадолго, – произнесла девушка, махнув псу рукой.
На плече ее висела старая сумка, сплетенная отцом из порванных рыболовных сетей. Удобная, плотная и вместительная, она помогала девушке со сбором трав и плодов, необходимых брошенной на острове девушке. Сквозь заросли камыша, Урсула привычно проходила через болота, собирала волокна хна, приметила мандрагору в тени. Змей на Ундвиге не водилось, и за высокой травой не таилось так много опасности, как на более теплых островах. Худшее, что могло случиться с ней в эту минуту – ступить в топь и увязнуть, но совсем не сильно. Внизу все равно ждет корка льда над землей.
Урсула двигалась медленно. В поле ее зрения попадали островки одуванчиков, низкие кустики ласточкиной травы, ягоды ежевики и морошки. Травница осторожно связывала пучки трав голубыми нитями и прятала от света в сумку, укладывая их на дно. Что-то она засушит, из чего-то изготовит настойку или концентрат, что-то пустит в мешочки для ароматов… А если мальчишки достанут ей новую колбу, то получится даже лучше, чем у почившей матушки.
Та варила настои без спирта, из чистой воды, иногда – из болотной, но фильтруя ее по сто раз. Урса до сих пор помнила сладкий запах мелиссы, охватывавший дом перед закатом, помнила, как возле крыльца сушились цветы дикой акации, как мать собирала подорожник, на зависть домашнему скоту засушивая его в свои зелья, а не скармливая им.
Грязь хлюпала под ее ногами, но заросли дикой ежевики звали за собой все дальше. Травница обещала старому псу, что уходит совсем ненадолго, только воспоминания о семье задержали ее сильнее обычного. Девушка пробивалась вперед, вспоминая, как и где ингредиенты искала ее мать, пачкала руки соком ягод. Медленно, но мысли эти перетекли в новое русло. Все так же пачкая руки черным ежевичным соком, Урсула подумала о том, что бы сказали родители, найдя вместе с ней Карантира.
Отец бы, старый морской волк, скупой на слова, покачал бы головой, он не любил неожиданностей. Мать, осторожная и тихая, бросила бы его умирать без зазрения совести, та всегда была осторожной с чужаками. Если бы море не отняло семью у несчастной, если бы кто-то из них был до сих пор жив, навигатор остался бы дожидаться голодных утопцев на радость Богу Смерти.
Середина дня подкралась к ней сквозь затянутое тучами небо. Там, далеко за спиной, юноша, брошенный в хате, встал с кровати и выглянул в окно. Карантир раньше заметил поднявшийся ветер, и раньше Урсулы понял, что блуждающей травнице пора возвращаться домой. Когда первый порыв чуть не сбил ее с ног, девушка лишь укуталась в шарф плотнее, только улыбнулась, подумав о том, что слишком неуклюжа в эту пору. Когда второй порыв заставил ее пошатнуться, полуэльфка осторожно развернулась назад.
Заметив заросли ежевики, девушка шла вдоль кустов, не думая о том, как время утекает сквозь ее черные от сока пальцы. Девушка шла вперед, блуждала по узким тропкам, и вышла к спрятанному в колючих кустах пруду. Холодную гладь воды покрывал зеленый ил, озеро цвело, несмотря на нерадостную погоду. Новый порыв ветра сбил путницу с ног, Урсула упала на холодную землю, поросшую мхом, упала неподалеку от высокого куста собачьей петрушки. Пытаясь удержать сумку с собранным, она отняла руки от шеи, отпустила материнский шарф, чтобы ветер подхватил его в свои жадные объятья.
– Нет, – вскрикнула девушка, поднимаясь с земли. – Нет, нет, нет!
Ее вымазанные черным соком пальцы вцепились в юбку, Урсуле было наплевать сейчас на ее порядок и вид. Шарф, в котором ходила ее теперь лежащая в земле мать – вот, что волновало полуэльфку сильнее. Она готова была бежать за пропажей сколь угодно долго, но порыв ветра, подхвативший чужое, стих, уронив шарф Урсулы в воду. В самую сердцевину старого пруда, поросшего камышом и бурьяном.
Темно-зеленые воды, прикрытые илом, не внушали доверия даже отменному пловцу, а уж ей, скромной травнице, так боявшейся морской пучины, те приносили лишь ужас. Урса смотрела за тем, как старый шарф ее мокнет, как он лежит на водной глади пруда, как он медленно наполняется влагой и исчезает. Она ходила вдоль берега, чувствуя, как больно сердце бьется о ребра, словно пытаясь разорвать грудь и кинуться прочь, на спасение дорогой ему вещицы. Только что толку?
Наверное, девчонка так и осталась бы здесь, смотреть за происходящим до самой ночи, пытаясь собраться с силами, пытаясь решиться на отчаянный прыжок, только этому помешали. Эльф успел проснуться, встать из-за кровати, попытаться найти ее у дома, но не смог. Карантир вышел осмотреть окрестности и услышал слишком громкий крик, услышал ее голос и явился на зов, думая, что на бедную травницу напали голодные сирены или волки.
– Ты ранена? – спросил он холодно, но громко. Так, словно это было не желание узнать о ее самочувствии, но долг.
– Нет, – мотнула головой девушка, пытаясь сдержать очередные слезы. – Я упустила шарф, – сказала она, показывая на гладкую поверхность пруда.
– Ты ничего не упустила, – хмыкнул эльф. – Вот же он лежит, тут метра два от берега.
Урса закусила губу, чувствуя, что Карантир ее не понимает. По тому, как скромно девушка отвела глаза, эльф догадался: девчонка боится, не может ступить в воду, не умеет. Казалось, что люди, росшие всю жизнь у воды, проведшие здесь столько времени – плавать должны с рождения, должны рождаться в соленом океане и в нем же расти, набираясь сил… Но она, полуэльфка, не принятая этими краями, не умела добраться до середины пруда, не отправившись к предкам.